Когда бьет восемь склянок - Алистер Маклин

Ящик весил по меньшей мере сорок фунтов, но я не обращал внимания на тяжесть. Амплитуда маятника все увеличивалась. Теперь при каждом взмахе он отклонялся на сорок пять градусов это был максимум того, что я мог получить. Время мое истекало, я чувствовал себя заметным, как акробат на трапеции в свете дюжины прожекторов, и столь же уязвимым. Когда ящик в последний раз качнулся в сторону кормы, я расцепил руки, отпустил веревку и рухнул на палубу, за брезент, который натягивают на мостике в штормовую погоду. Уже падая, я вспомнил, что забыл продырявить проклятый ящик, не было никакой уверенности в том, утонет он или будет плавать. Я был уверен лишь в одном — беспокоиться об этом было уже поздно. Я услышал крик — он раздался в футах двадцати-тридцати от меня, ближе к корме. Я был уверен, что увидели меня, но сам никого не видел, Второй крик был громче и отчетливее, я узнал голос Жака.

— Он прыгнул за борт, — кричал он. — Правый борт, между кормой и мостиком. Быстрее фонарь!

Он, по-видимому, стоял на корме, как ему было приказано, и увидел, как падает что-то темное, услышал всплеск и сделал свои выводы. Противник, который быстро соображает, опасен, а Жак оказался как раз из таких. В какие-нибудь три секунды он объяснил своим приятелям все, что им требовалось знать: что случилось, где и как он собирается действовать, чтобы понаделать во мне дырок.

Люди, которые уже двинулись на поиски, теперь бежали на корму, топая по палубе прямо под тем местом, где я лежал на крыле мостика.

— Ты его видишь, Жак? — послышался спокойный голос капитана Имри.

— Нет еще, сэр.

— Он скоро всплывет. — Я бы хотел, чтобы это прозвучало не так уверенно. — Прыжок вроде этого должен вышибить из него почти весь воздух. Крамер, возьми двоих и в шлюпку. Возьмите фонари, светите вокруг. Генри, ящик с гранатами. Карло, на мостик, живо. Включи поисковый прожектор по правому борту.

Я не подумал о шлюпке, что уже плохо само по себе, но гранаты! Я почувствовал холодок. Я знаю, что может сделать даже самый слабый подводный взрыв с человеческим телом, это в двадцать раз опаснее, чем такой же взрыв на суше. А мне надо, обязательно надо лезть в воду. Но по крайней мере я могу кое-что сделать с поисковым прожектором, который светит прямо над моей головой. Силовой кабель от него я держал в левой руке, нож в правой и уже готов был ввести в соприкосновение одно с другим, когда моя голова перестала думать об этих чертовых гранатах и вновь начала работать. Черт побери — перерезать этот кабель значило примерно то же, что поклониться с того места, где я прятался, и завопить: «Я здесь, идите и берите меня!» Тот же эффект будет, если шарахнуть этого Карло по затылку, когда он поднимется на мостик. Нет, таких типов дважды не одурачишь. Прохромав кое-как через рулевую рубку, я вышел на другое крыло мостика, сполз по трапу на палубу и побежал на бак. На баке никого не было. Я услышал крик и звук очереди — несомненно Жак со своим автоматом. Или ему показалось, что он что-то увидел, или ящик всплыл на поверхность, и он принял его за меня в темноте? Должно быть, последнее — вряд ли бы он стал расходовать боеприпасы впустую. В любом случае я должен на него молиться. Если они будут думать, что я пошел ко дну, дырявый как выдержанный сыр, то не станут искать меня здесь.

Я выбрался через трубу клюза, подтянулся и ухватился за якорную цепь. Международная ассоциация атлетов должна была в эту ночь остановить свои секундомеры и зафиксировать мой мировой рекорд в лазании по якорной цепи. Мой акваланг, грузы и ласты были там, где я их оставил — привязаны к концу оси руля. «Нантсвилл» сидел в воде неглубоко, и конец оси руля был не слишком далеко от поверхности. Надевание акваланга при порывистом ветре и сильном приливном течении не самое легкое занятие, но меня подгоняли мысли о Крамере и его гранатах. Кроме того, предстоял еще длинный путь, и следовало проделать множество дел, когда я достигну места назначения.

Я слышал, как запускали и глушили мотор спасательной шлюпки, как она кружила возле правого борта, но ни разу она не подошла ко мне ближе чем на сотню футов. Больше они не стреляли, и, по-видимому, капитан Имри решил не использовать гранаты. Я закрепил грузы на талии и нырнул в спасительный мрак. Светящийся компас указывал мне направление. Через пять минут я вынырнул на поверхность, чтобы оглядеться, а еще через пять ступил на каменистый берег островка, где спрятал свою резиновую лодку.

Я вскарабкался на каменистый берег и посмотрел назад. «Нантсвилл» был весь в огнях. Поисковый прожектор все светил вниз, шлюпка все кружила подле корабля. Слышно была, как клацает о борт поднимаемый якорь. Я спустил на воду резиновую лодку, забрался в нее, вставил короткие весла и стал грести на зюйд-вест. Я все еще был в пределах досягаемости поискового прожектора, но шансы обнаружить черную фигуру в ннзкосидящей черной резиновой лодке в этих мрачных волнах были, безусловно, невелики.

Спустя милю я вынул весла и запустил подвесной мотор. Вернее, попытался запустить. Подвесные моторы у меня всегда прекрасно работают, кроме тех случаев, когда я устал, вымок и замерз. Когда они действительно нужны, они никогда не работают. Поэтому я снова взялся за эти весла-обрубки и греб, и греб, и греб, и казалось, что я греб целый месяц. Я возвратился на «Файркрест» в десять минут третьего утра.

Глава 2

Вторник. Три часа утра — рассвет

— Калверт? — Голос Ханслетта едва слышен был во мраке. Да. — Я мог скорее вообразить его фигуру на палубе «Файркреста», чем разглядеть ее на фоне черного ночного неба. Тяжелые облака накатывались с зюйд-веста, скрывая последние звезды. Большие, тяжелые капли холодного дождя покрыли брызгами поверхность моря.

— Дай мне руку, нужно поднять лодку на борт.

— Все в порядке?

— Потом. Сначала покончим с лодкой.

Я вскарабкался по штормтрапу, держа фалинь лодки в руке. Когда мне пришлось поставить правую ногу на планшир, ее пронзило нестерпимой болью.

— И побыстрее. Скоро к нам пожалует целая компания.

— Ах вот как, — задумчиво промолвил Ханслетт. — Дядюшка Артур будет очень доволен.

На это я ничего не сказал. Вряд ли тот, кто нас нанял, контр-адмирал сэр Артур Эрнфорд-Джейсон, кавалер ордена Бани и множества других, будет доволен. Мы затащили мокрую лодку на борт, сняли мотор и бросили все это на баке.

— Дай мне пару водонепроницаемых мешков, — сказал я. — Затем начинай выбирать якорную цепь. Но только тихо — сними храповик и накрой рундук брезентом.

— Мы отходим?

— Мы сделаем это, если что-нибудь почуем. А пока будем стоять. Просто поднимем и опустим якорь.

Спустя некоторое время Ханслетт вернулся с мешками, куда я засунул спущенную резиновую лодку, акваланг с грузами, водонепроницаемые часы с большим циферблатом, наручный компас и глубиномер, В другой мешок я спрятал подвесной мотор, подавив желание швырнуть эту проклятую штуковину прямо за борт. Вообще-то такой мотор сам по себе не может вызвать подозрений, но у нас был уже один, закрепленный на деревянной шлюпке, что висела на корме.

Ханслетт включил электрическую лебедку и начал медленно выбирать якорную цепь. Электрическая лебедка работает довольно бесшумно, но при поднятии якоря в четырех местах возникает настоящий грохот: гремит цепь, проходя через трубу клюза, щелкает на каждом звене храповой механизм, гремит барабан, наматывая цепь, и, наконец, клацают звенья цепи, падая в цепной ящик. С клюзом ничего не поделаешь, но если отключить храповик, а барабан и цепной ящик укрыть тяжелым брезентом, уровень шума станет на удивление низким. Притом ближайшее судно стояло на якоре по крайней мере в двухстах ярдах от нас — мы вовсе не стремились к тесному соседству в гавани. И без того мы чувствовали себя не слишком уютно в непосредственной близости от Горбея, но отойти подальше не имели возможности: теперешняя глубина в двадцать морских саженей была предельно допустимой при той длине якорной цепи, какой мы располагали.

Я услышал щелчок, когда Ханслетт наступил на палубный замок храповика.

— Она ходит вверх-вниз.

— Включи пока храповик. Если цепь будет проскальзывать, мне оторвет руку. Куском линя я привязал мешки к якорной цепи, потом перебросил их за борт так, чтобы они свободно повисли на цепи. — Я держу их, — сказал я. — Сними цепь с барабана, мы будем отдавать ее вручную. Сорок морских саженей это двести сорок футов цепи, и после того, как мы забросили этот «лот», сил у меня не осталось совсем. Жгучая боль пронизывала шею, с йогой было еще хуже, я кроме того, я смертельно продрог. Я знаю множество способов заиметь красивый здоровый румянец, но работа в одном нижнем белье в холодную, сырую, ветреную ночь на Западных островах, в их число не входит. Но и эта работа, наконец, кончилась, и мы могли спуститься в каюту. Если кому-то захочется узнать, что привязано к нашей якорной цепи, ему потребуется жесткий скафандр для работы на большой глубине. Ханслетт толкнул дверь салона, повозился в темноте, поправляя тяжелые вельветовые занавеси, и после этого зажег маленькую настольную лампу. Она не давала много света, и мы до опыту знали, что этот свет не проникает сквозь вельвет. Меньше всего мне хотелось бы демонстрировать, что мы бодрствуем посреди ночи.