Южане и северяне - Хочхоль Ли

— В многовековой истории нашей страны тридцать шесть лет — срок небольшой. Но в течение этого периода мы находились под жестоким гнетом японского империализма, и лишь четыре месяца назад пришло долгожданное освобождение. Товарищи школьники! Благодаря славной победе над врагом под мудрым руководством генералиссимуса Сталина происходит освобождение всего угнетенного класса в мире. Нам надо идти в ногу с этим процессом!

Эти слова были сказаны чистым и высоким голосом. Они были непонятны нам и воспринимались плохо. Но в некоторых моментах, когда произносились такие слова, как «история», «социалистический строй», мы все-таки догадывались об их смысле. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами: новый директор, держа в одной руке синюю тетрадь и положив на стол такой же синий головной убор, похожий на ленинскую кепку, на протяжении двух часов произносит пламенную речь, вытирая со лба обильно льющийся пот.

С этого момента слова «Сегодня на небе ни облачка. Всё вокруг светло, как это ясное утро!» были забыты…

Чон Сандон незаметно исчез именно тогда, во времена шатания и разброда. Надо сказать, что все эти события произошли не внезапно. Изменения эти надвигались постепенно, неминуемо. Самоуправление, в котором Чон Сандон был председателем, вскоре превратилось в Кончхон[5], а позже в Союз демократической молодежи.

К тому времени председателем Союза был другой человек. В той сложной обстановке исчезновение Чон Сандона особенно никого не удивило. Люди в какой-то мере привыкли к неожиданностям. Лишь спустя некоторое время мы доподлинно узнали, что наш старший товарищ перебрался на Юг. Поступок Чон Сандона мы объясняли тем, что он все-таки был отпрыском знатного рода и человеком с европейским образованием.

Еще можно отметить, что первые беженцы на Юг были людьми другого склада ума, нежели мы. Что касается тех, кто уехал до закрытия границы по 38-й параллели (то есть «второй волны» беженцев), они стали учителями английского языка, как и те, кто перебрался на Юг до и после 1948 года. А те, кто остались на Юге после 25 июня (во время отступления 4 января 1951 года{10}), считались просто беженцами, и никакой работы им не предлагали. Чон Сандон относился к «первой волне» переселенцев. По слухам, он учился на юридическом факультете Сеульского университета. Если это действительно так, то, полагаю, он мог поступить туда только благодаря своим способностям.

С момента исчезновения Чон Сандона прошел почти год, наступил 1947-й. Значит, это произошло приблизительно перед зачислением Пак Чхонока в нашу школу. И вот однажды — совершенно неожиданно — во время каникул явился Чон Сандон. Наше удивление усиливалось еще и тем, что к этому времени переход через 38-ю параллель был строго запрещен. Граница была на замке. Сторонники японского империализма к тому времени в большинстве своем уже покинули Север.

Возникал вопрос: почему он уехал на Юг? Может быть, хотел учиться в высшем учебном заведении? Но ведь к тому времени и в Северной Корее был открыт университет в Пхеньяне, куда устремлялись взоры многих молодых людей.

В то время переход границы между двумя государствами, через 38-ю параллель, был опасным делом. Обычно перебежчики пересекали демаркационную линию через город Ёнчхон с помощью нанятого проводника. При обнаружении нарушители границы могли быть посажены в тюрьму или даже расстреляны советскими войсками. Однако Чон Сандон, недавно вернувшийся с Юга, казалось, не испытал никаких трудностей. Глядя на его поведение, можно было решить, что он переходил границу средь бела дня, как бы играючи. Трудно было поверить этому факту. Мы объясняли это его незаурядными способностями. Он рассуждал, что никто не вправе помешать ему бывать в родных местах когда захочется. Как бы то ни было, Чон Сандон выглядел так же, как и до бегства на Юг. Теперь, как и другие южане, он был модно одет; носил костюм с галстуком, был коротко подстрижен. Но все же его прическа отличалась от других. Светлый затылок производил какое-то особое впечатление. Чон Сандон выделялся особым изяществом, присущим только ему. В остальном он остался таким же, каким был, возглавляя ученическое самоуправление.

Он просто хотел вернуться в родную школу — и вернулся. Чуть позже стало известно, что его семья ушла на Юг в начале 1946 года, когда началась «первая волна» перехода северян на Юг. А теперь он снова в родной школе. Сопровождаемый одним из учеников младших классов, он вошел в школу. Скромно улыбаясь, он внимательно рассматривал помещение. Наверное, он хотел увидеть, какие изменения произошли за время его отсутствия. Казалось, что ему было немного грустно вспоминать, как в прошлом он был председателем ученического самоуправления, которое после превратилось в Союз демократической молодежи. Однако на его лице не было ни тени обиды. Вероятно, он рассуждал, что жизнь развивается по своим законам, так или иначе. Ещё больше в этот день меня удивил тот факт, что он выступил перед учащимися. По окончании занятий пришел срочный приказ руководства Союза демократической молодежи школы. В нем говорилось о собрании вожаков ученических групп. Местом сбора было помещение, похожее на зал, в котором при японцах занимались фехтованием или дзюдо. Теперь этот зал не использовался по назначению. К началу собрания убрали татами, так что остался лишь голый блестящий темный пол. По старой привычке мы называли его «мудочжан» (танцплощадка). В последнее время он предназначался для проведения различных мероприятий и для встреч важных персон. Поэтому я сразу подумал, что будет важный митинг.

В этот день поздней зимы погода была на редкость мягкая. Облака висели над землей довольно низко, словно предвещая обильный снегопад. Группами по несколько человек мы вошли в зал, где еще чувствовался затхлый запах после недавней уборки. Осмотревшись, старосты групп рядами устроились на полу.

Некоторое время спустя в сопровождении председателя Союза демократической молодежи в зале появился человек, которого все ждали. Глядя на него, я подумал, не Чон Сандон ли наш гость. Уж очень был похож на него. Подойдя к столу, над которым висел большой национальный флаг тхэгыкки[6], председатель сказал:

— Сегодня мы решили послушать необычный доклад. Дело в том, что уважаемый всеми нами Чон Сандон несколько дней назад прибыл из Сеула, где в наши дни он возглавляет борьбу против проекта реорганизации Сеульского государственного университета{11}. Попросим нашего уважаемого старшего товарища рассказать об этой борьбе!

Чон Сандон, слегка улыбаясь, направился к столу. Первые несколько секунд он стоял у края стола молча. Потом тихим голосом сказал:

— Только что председатель Союза демократической молодежи сказал, что я руководитель борьбы против проекта реорганизации Сеульского государственного университета. Это не совсем так. Я не являюсь руководителем, я всего лишь один из участников этого движения.

Одновременно с этими словами он посмотрел на председателя Союза демократической молодежи и слегка улыбнулся. И мы, сидевшие на полу, также улыбнулись, глядя на него.

В самом деле, по его внешнему виду нельзя было сказать, что он активный борец. Он производил впечатление довольно мягкого и нежного человека. Но говорить начал уверенно, четко расставляя акценты. Прежде всего он начал свою речь с прямой постановки вопроса: что такое проект реорганизации Сеульского государственного университета? Чьи это козни? Кому это выгодно? Говорил он просто, ясно, но основательно, так что все хорошо его понимали. Его выступление резко отличалось от тех, которые обычно слушали учащиеся. Раньше ораторы говорили долго, нудно, навязывая своим слушателям идеологические штампы. Чон Сандон же говорил очень конкретно, уделяя основное внимание анализу современной обстановки. В его общении с аудиторией не было абсолютно никаких негативных моментов, будь то верхоглядство или возвеличивание собственной персоны, как это часто бывало у других докладчиков.

Его улыбка была похожа на наивную, детскую, но в целом он производил сильное впечатление. Именно сочетание этих приятных качеств способствовало его успеху в борьбе против проекта реорганизации Сеульского государственного университета в Южной Корее.

Вполне логично возникает вопрос, почему такие люди, как Чон Сандон, которым до смерти надоели такие люди, как учитель Чхве Санхо, Пак Чхонок и им подобные типичные образцы северокорейской системы, выступили против проекта реорганизации Сеульского университета.

Именно Чон Сандон был тем человеком, через которого я более или менее узнал о реальной жизни в Южной Корее. И вот вскоре он снова ушел на Юг через 38-ю параллель. С того момента в течение вот уже сорока лет от него нет никаких вестей. Есть только предположения. Например, о том, что 25 июня[7] Чон Сандон был убит в Сеуле северянами или южанами, или о том, что он перебрался на Север добровольцем в Народную армию. При таких предположениях он никак не мог сказать в начале весны 1947 года такие слова: «Я на моей земле хожу там, где хочу, и никто мне не запретит». Впрочем, есть еще одна версия о нем. Быть может, он, воспользовавшись сложной обстановкой в стране, вместе с семьей эмигрировал в США в 1950-х годах? Теперь же, будучи гражданином США, как важный господин путешествует по горам Кымгансан или Пэктусан? Такая версия также не исключается…