Командовать парадом буду я! - Михаил Барщевский

– Да, так вот! – засуетился «эсэсовец». – Разнарядка. На мужчину в возрасте 27-28 лет, комсомольца.

– А я здесь при чем? – не сдавался Вадим, которому после приема в коллегию партийность была совершенно ни к чему. Только лишние расходы – партвзносы платить. Плюс раз в месяц на партсобраниях время терять.

– А у нас нет других мужчин-комсомольцев в возрасте 27-28 лет, Вадим Михайлович! – В голосе Марлена послышался звук заводящегося танкового двигателя.

– Вот и скажите им, что желающих не нашлось. – Вадим никак не мог уразуметь, в чем, собственно, проблема?

– Вадим Михаилович, вы не торопитесь. Здесь надо подумать, – подал голос Мотывиловкер.

– А что думать? – Танк завелся и поехал. – Может, вы нас хотите с райкомом партии поссорить? – Башня танка развернулась в сторону Вадима. Сейчас раздастся выстрел.

– Несерьезное заявление! Просто – провокационное, можно сказать! – «Эсэсовец» говорил так убежденно, будто всерьез не понимал, какую чушь несет.

– Ну, тогда скажите, что есть! – Инстинкт самосохранения выдал команду языку Вадима быстрее, чем мозг.

Марлен не стал развивать тему. Коротко распорядился:

– Рекомендации Вадиму Михайловичу дадите вы и вы, – при этом указующий перст первым ткнул в Мотывиловкера, а затем сместился в сторону Соловьева.

«Ну точно танковое орудие, – хмыкнул про себя Вадим. – Солидные люди, а так трепещут перед райкомом!»

Спустя месяц после приема Осипова в кандидаты в члены КПСС к нему подошел Соловьев.

– Поздравляю, Вадим Михайлович. От всей души поздравляю!

– Спасибо, спасибо!

– Получается, моя рекомендация вас не подвела. Так что с вас причитается.

– А то! – Вадим подумал, что у «эсэсовца» неожиданно обнаружилось чувство юмора. – Чем предпочитаете? Борзыми щенками?

– Да я коньяк больше люблю, – то ли Соловьев не знал классики, то ли не понял намека. Но партийная прямота и изысканность алкогольного вкуса «партайгеноссе Эс» вызвали у Вадима прилив раскатистого смеха.

Через два дня Вадим торжественно вручил Соловьеву бутылку пятизвездочного армянского конька. «Эсэсовец» буркнул «Спасибо!» и быстро спрятал ее в ящик письменного стола.

Вадим вошел в ряды лучших людей советского общества. Или его туда втащили за уши.

Дома Михаил Леонидович схохмил: «Бывают коммунисты по убеждению, а бывают по принуждению!»

Глава 11

ВОПРОСИК

В субботу Вадим весь день просидел за письменным столом. Лена стирала, гладила, делала с Машкой уроки. В будние дни не успевала, но по субботам – святое.

Садились девочки часа на два и повторяли задним числом все, что проходили в школе за неделю. Особой необходимости в этом не было – Машка училась вполне прилично, но Лена считала, что психологическая связь с ребенком – это важно. А как было ее поддерживать, если утром, когда Машка собиралась в школу, Лена либо еще спала, либо, едва проснувшись, как сомнамбула, варила себе кофе и только успевала на автопилоте чмокнуть дочку и сказать пару дежурных фраз, типа – «учись хорошо».

Вадим с Леной старались по субботам, пока Машка не вернется из школы, разобраться со всеми «хвостами» за неделю. Вадим отписывался, готовя бумаги, что все равно рано или поздно надо было сделать. Лена, закончив с домашними делами, готовилась к лекциям на неделю вперед.

Когда возвращалась Машка – общий обед, после которого под смех девочек Вадим отправлялся спать. «Растущий организм», – шутила дочка. «Чего только не придумает, чтобы не делать с дочерью уроки и не обнаруживать свою необразованность», – поддевала мужа Лена, заговорщически посматривая на Машку. Обе они хохотали, а насупившийся Вадим, теряя чувство юмора, пытался объяснить, что очень устал за неделю, что хоть разок можно и днем прикорнуть. Сцена повторялась постоянно, но участникам она нравилась и разыгрывалась вновь и вновь.

Вечером, как правило, ехали в гости. Если у друзей Вадима и Лены были дети, близкие по возрасту Машке, ее брали с собой, нет – забрасывали к родителям Вадима, чему те радовались несказанно.

Утро воскресенья было отведено прогулке на Ленинских горах. Там тоже все происходило практически по одному и тому же сценарию. Через пять минут Машка знакомилась с кем-нибудь из своих сверстников, как и она приехавших с родителями на прогулку, а Лена с Вадимом наконец могли спокойно поговорить. В другие дни, даже если один из них и оказывался свободен от дел, что само по себе было редкостью невероятной, то второй уж точно в это время был чем-то загружен. А вот в воскресенье – святое! Особенно они любили поездки на природу осенью, в конце сентября – первой половине октября.

Дорожки парков засыпала опавшая листва, и неспешный разговор супругов сопровождался шуршанием нарочно поддеваемых ногами листьев, еще не скукожившихся окончательно, не ставших одноцветно коричневыми, окрашенных в самые разные цвета – от зеленого до пожухло-бежевого, включая золотой, бордовый, красный и какие-то еще, названия которых ни Лена, ни Вадим толком и не знали.

– У тебя на этой неделе интересные дела будут? – спросила Лена, давая Вадиму возможность рассказать ей о том, что его увлекало больше всего – о работе.

Вадим, еще молодой адвокат, не случайно любил рассказывать Лене о предстоящих процессах. Он давно уже заметил, что, стараясь связно изложить жене, в чем суть дела, какие аргументы есть у него, какие можно ожидать от оппонентов, он, прокручивая дело не в уме, когда одна мысль сталкивалась с другой и никогда не доводилась до конца, а вслух, вынужден был соблюдать логику изложения. Тем самым, между прочим, выстраивая и логику своего поведения в процессе.

Лена же, задавая вопросы – «а почему», «а если», «а вдруг те скажут, что», сама того не осознавая, просто от искреннего интереса к делам мужа, увлекала азартом борьбы за выигрыш процесса и фактически исполняла роль спарринг-партнера.

– Да, есть одно. Не знаю, заслушаем ли на этой неделе. Уже шесть раз откладывали. Дело по отцовству.

– А почему ты раньше о нем не говорил?

– А это дело Коган. Она мне его передала перед отпуском.

– Да, я же забыла – бархатный сезон. Она опять в Юрмалу поехала?

– В Палангу.

– Ой, ну да – в Палангу. Они для меня – одно и то же.

– Давай на следующий год съездим туда, тогда будем знать разницу.

– Ага! С тобой съездишь! Ты же всегда говоришь, что осень – самая жаркая пора. Основные дела после отпусков.

– Что есть правда. Но не стоит мною прикрываться. Это у тебя в институте занятия начинаются.

– «Ля-ля» – не надо! Мои студенты – на картошке. До 10 октября как минимум.

– Свидетель, вы путаетесь в показаниях! Тогда к каким занятиям вы вчера готовились? – Вадим рассмеялся.

– Товарищ адвокат, ваш вопрос снимается как дурацкий! Свидетель писала методичку. Вот!

– Простите, ваша честь! Кстати, помнишь, как я из Сухуми приезжал на работу из отпуска?

– Конечно помню! Меня небось так же дурачишь? – Теперь уже смеялась Лена.

– А как же! – в тон жене согласился Вадим.

Некоторое время шли молча, вспоминая, каждый на свой лад, историю четырехлетней давности.

В тот год зимой Машка постоянно болела – то ангина, то простуда, то грипп. Короче говоря, врач сказала, что надо вывозить ее на море, причем надолго, месяца на два, а лучше на три. Родители Вадима подписались на весь сентябрь. Лену с работы отпускали сразу по окончании вступительных экзаменов, то есть с середины июля.

Дело встало за Вадимом.

Несмотря на то, что молодым, как правило, заведующий консультацией отпуска давал с ноября по апрель, приговаривая: «Водку теплую не любишь? Пойдешь в отпуск зимой», Вадиму он благоволил, видел, что парень вкалывает не за страх, а за совесть, и очередной отпуск летом разрешил. Но нужны были еще недели две. Вадим пошел было к Марлену, но в дверях его кабинета столкнулся с выходившим оттуда таким же молодым коллегой, жутко расстроенным тем, что начальник ему отдохнуть летом не дал.

Понимая всю бесперспективность просить помимо отпуска еще и две недели за свой счет, Вадим решил, что проще будет поставить Марлена перед фактом. Позвонить уже из Сухуми и сказать, например, что обратных билетов нет.

Пятнадцатого июля Вадим с Леной и Машкой улетели на море. Двенадцатого августа Вадим позвонил из Сухуми Марлену и сообщил, что билетов нет. Правда, и дел, назначенных к рассмотрению в суде, тоже, так что он, если Марлен Исаакович не возражает, задержится дней на десять. Может, чуть меньше или чуть больше – как получится.

Марлен взъерепенился: «А кто будет 49-е вести? «Старики»? Хитрее всех хотите быть, Вадим Михайлович?!» Вадим попробовал было что-то сказать в свое оправдание, но Марлен просто взревел раненым львом и, проорав, что никакому больничному он не поверит, бросил трубку.

Лена стала говорить, что Марлен – не человек, не хочет войти в их положение, но Вадим неожиданно взял его под защиту. Адвокатский инстинкт сработал, что ли? Подтвердил, что Марлену и вправду трудно. Летом поток сорок девятых меньше не становится, а сотрудники в отпусках, и в суд посылать некого. Лена заявила, что это нелогично, если все отдыхают, то и дел меньше, так как судьи – тоже люди и тоже в отпуска уходят.