Мертвец - Эдуард Веркин

Когда он влупил мне в голень раз восемь, уже я рассвирепел и решил по-быстрому перевести дело в партер, схватил этого дурня поперёк тушки и уронил. Боднул в подбородок и принялся лупить, стараясь попасть по ушам и по носу. Иногда проходило.

Ну, потом, когда мы уже начали кататься по клумбе, ломать цветы, горшок какой-то разбили и перемазались торфом, потом появился брат Катьки. Не Пятак, боксёр который. Он постоял над нами, позевал, потом наклонился и быстро ткнул кулаком сначала в этого Вовку, затем в меня.

Не знаю, как Вовке, а мне досталось в печень. Короткий, несильный, хлёсткий удар, очень болезненный, по-боксёрски профессиональный. Я ойкнул, отцепился от Вована и с трудом поднялся на ноги. Вовка тоже поднялся.

Кто ж так дерётся? — насмешливо сказал брат. — Надо так.

Он сделал почти невидимое движение, и Вовка снова оказался на поломанной клумбе. Повернулся ко мне, лениво выбросил в сторону моего живота левую руку, я закрылся и тут же получил в лоб тыльной стороной ладони. И тоже сбрыкнулся.

Ладно, лопухи. — Катькин брат миролюбиво потёр кулаки. — Если хотите, приходите завтра в РСУ, позанимаемся.

И, повернувшись в Катьке, добавил:

Растёшь, сестрёнка. Мужики из-за тебя уже бьются. Поздравляю.

Легко взбежал по крыльцу, исчез дома. Катька поглядела на нас, а потом на меня персонально.

Точно, дурак, — сказала она в мою сторону.

Я с удовольствием отметил, что оранжевая куртка Вована почернела, и так хорошо, что вряд ли её теперь получится отстирать, разве что в химчистке.

Вали отсюда, придурок, — хлюпнул Вован.

Я пожал плечами.

Кать, да брось ты, — улыбнулся я. — Ничего страшного. Я тебя простил. Давай завтра сходим в пончиковую.

Пошёл ты, — устало отмахнулась Катька. — Сам. В пончиковую...

Ну да, и нет у нас никакой пончиковой вообще.

Да брось...

— А, — Катька направилась к дому.

Кузен Вован — за ней. Внутренний Вырвиглаз хотел что-то крикнуть им вслед, но я заткнул его. Я не знал, что думать. Примирения не состоялось. Напряжённость не была снята, и вообще... Я вообще не знаю, что такое получилось, дрянь какая-то... Наговорил гадостей...

Мне стало так противно, что я даже решил об этом всём не думать. Достал из кармана шоколадки. Они были смяты в некрасивые комки, фольга и бумага прилипли, я взял и стал жевать вместе с фольгой. Во рту образовался сладкий железный ком, он не разжёвывался, хрустел и лязгал, переминаясь. Редкостная дрянь.

Потом я остановился у колонки, постирал куртку и немного вытер штаны. Чище не стало. Ну и ладно. В голове горело, наверное от злости. Я подобрал с земли толстую щепку, загнал её над трубой — чтобы вода текла непрерывно. Сунул голову под струю и держал, держал, пока не почувствовал, как холод проходит до самых пяток, а из них дальше, в землю.

Там же, возле колонки, я понял вдруг ещё кое-что. Что на Кирпичном рядом со мной был совсем не внутренний Вырвиглаз. Нет, не он.

Это был я. Я сам. Вот так.

Вернулась мать. Со мной общаться не соизволила, взяла пилу и стала вызывающе пилить дрова. А я стал вызывающе лежать в койке, лежал, думал, кое-что записывал.

Вечером припёрся Вырвиглаз, но уже не внутренний. И вдруг рассказал, что он знает, где находятся ракетные базы. И что на самом деле это совсем не зенитные ракеты, а баллистические, причём вооружённые управляемыми боеголовками. Что нацелены эти боеголовки в основном на США, а их, американские, ракеты уж обязательно нацелены на нас, так что в случае чего наш город испарится одним из первых.

А ты знаешь, какое у них управление?

Компьютеры, наверное, — предположил я, надо было молчать, а я брякнул, дурак.

Компьютеры... — передразнил меня Вырвиглаз. — Сам ты компьютер, никакой фантазии... Там сидят камикадзе. Смертники то есть. Как на японских торпедах.

На чём?

На японских торпедах, — повторил Вырвиглаз. — Ты что, не знаешь? Японцы придумали такие торпеды, которые наводились магнитами. А потом американцы придумали, как сбивать эти торпеды локаторами. И тогда японцы стали в торпеды сажать смертников. Эти жабы топили американские корабли только так. А все наши перед японскими технологиями просто преклоняются, вот и решили тоже камикадзе в ракеты сажать. Это же быку понятно.

Мне непонятно, — сказал я. — А вдруг он испугается?

Смертник не испугается, — заверил меня Вырвиглаз. — Тут всё надёжно.

Я с сомнением покачал головой. Не, ясно было, что Вырвиглаз опять гонит, просто непохоже, что это он сам выдумал. Хотя, кажется, показывали такой фильм старый, там на самом деле подобное происходило, японцы пленных заставляли на торпеды садиться, какие-то электроды им в голову, что ли, вшивали...

Смертник — это дёшево, надёжно, эффективно. — Вырвиглаз говорил лозунгами. — Во-первых, фактор неожиданности. Ракеты могут быть запрограммированы на одни цели — а в последний момент смертник их перенаправляет на другие. Летит на Вашингтон, а сворачивает на Лос-Анджелес. Бах! Во-вторых, электронику можно сбить микроволнами — как те японские торпеды. Специальным коротковолновым излучением. А смертника ничем не собьёшь, он всегда отвернуть успеет. В-третьих, точность попадания очень высокая...

А если смертники ракеты на нас направят? — перебил я. — Ну в смысле на свою страну?

Не направят, — с авторитетом заявил Вырвиглаз. — Они все патриоты.

На патриотизме Вырвиглаз замолчал, задумался, и я понял, что он выдумывает очередное своё враньё. И оказался прав. На всё про всё ему понадобилось всего четыре минуты, по истечении которых Вырвиглаз с видом последней степени секретности сообщил, что он знал одного парня, который два года работал смертником, но потом у него стало падать зрение, и его списали, взяв подписку о неразглашении. Но он разгласил Вырвиглазу, а потом куда-то исчез.

Я поинтересовался, почему это в смертники вербуют детей, хотя не сомневался, что и на этот вопрос у Вырвиглаза есть ответ.

Потому что смертником может служить или ребёнок, или карлик, — заявил он. — В боеголовке мало места, взрослый туда никак не влезет. А карлик влезет. Такое вот жабство. Меня тоже в смертники звали...

Страсть к перегибам — главный недостаток во всём Вырвиглазовом вранье. Он никогда не может удержаться в рамках, что мгновенно делает все его рассказы абсолютно неправдоподобными. Вот вроде бы врёт-врёт, и враньё такое вздорное, что даже начинаешь ему понемногу верить, и когда до полного доверия остаётся всего лишь один незначительный шаг, Вырвиглаз сообщает, что ему тоже предлагали завербоваться в смертники. Или что он сам видел. Снежного человека, летающую тарелку, чудовище, обитающее в провалах, — оно носилось по небу и пугало население своим пронзительным видом.

Конечно, смертникам круто жить, — мечтательно сказал он. — Им всё что хочешь дают. Хочешь мотоцикл — пожалуйста, хочешь с красавицами самыми главными пообщаться — да сколько угодно, ты герой. А какая жрачка? Икра, омары, блины из гусиной печенки, королевские ананасы... А в промежутках можно ездить в путешествия. Одного смертника в детстве здорово дразнили, так он взял и всех своих обидчиков отправил в Антарктиду...

А почему тебя не взяли? — остановил его я.

Что? Куда не взяли?

В смертники? Дефект какой?

А, это не меня не взяли, — отмахнулся он. — Это я к ним не пошёл. Они меня вообще умоляли. У меня показатели очень хорошие. Твёрдая рука, отличная реакция, стабильная психика. А ты говоришь — дефект. Да если бы я захотел, то давно уже жрал бы икру и... И вообще нормально жил бы.

А что же ты не захотел?

А на фиг мне это надо? — поморщился Вырвиглаз. — Обстановка международная напряжённая слишком, так что профессия рисковая. К тому же я, как ты знаешь, широкоплеч, а ракеты очень узкие...

Я чуть не хохотнул. Габариты у Вырвиглаза случились не очень богатырские, при должной сноровке его не то что в боеголовку, его в снаряд можно упаковать.

Вообще это тайна. — Вырвиглаз кинул в меня карандашом. — Из-за неё, может, не одного человека убили. Возможно, они за мной уже охотятся, так что будь осторожен...

Ага. Буду. Буду осторожен. Я буду очень осторожен.

Глава 17

Шкандаль

Прадедушку своего я не знал, потому что его убили на войне. Прабабушка давно умерла. А бабушка у меня замечательная. Ей шестьдесят лет, она работает на телевышке, моет полы, курит сигареты.

Дедушка мой неизвестен. Ну, во всяком случае, мой отец, конечно, что-нибудь по этому поводу знает.

Но не рассказывает. А бабушка рассказывает только то, что рассказывает. Что дедушка мой был мерзавцем, много пил, и она, глядя на это, вышвырнула его как дристливого дристёнка. Ну и, разумеется, он сдох в бичёвском вагончике, где-то в районе города Мирного, на алмазных приисках. А может, в Минусинске.