И настанет день третий - Олег Шовкуненко

– Мои?

– Да, ваши. Вернее участок господина Ганса. Но вы ведь порубили его, а, значит, это место теперь по праву принадлежит вам.

Присмотревшись к говорившему, прислушавшись к интонациям его голоса, я пришел к выводу, что передо мной азиат, скорее всего китаец.

– А почему мой участок такой широкий? У других узкие огородные грядки, а у меня тут целая автострада.

Понятие автострада не вызвало у моего собеседника ни удивления, ни непонимания. Из сего я заключил, что рядом стоит современник. Убогий, замученный, доведенный до состояния животного, но все же современник. Может именно поэтому, когда китаец стал лебезить и пресмыкаться, на душе стало гадко и мерзко.

– Господин Ганс убил двух своих соседей, и теперь эта низина полностью принадлежит ему. Ой, простите, то есть, вам, уважаемый господин. Это хорошая низина. Сюда стекает много золота. Слой очень толстый, и самородки получаются крупные и красивые. – Не дав мне даже рот открыть, сосед постарался обезопасить свою шкуру. – А у меня здесь, на вершине, совсем тонкий слой. Я собираю мало золота, и кладовая моя наполняется очень медленно.

– Да не бойся ты, нахрена мне твое золото, а ты уж и подавно!

– Конечно-конечно. У господина много золота, очень много золота, – воспрял духом трусливый китаец. – Если господин захочет, я буду ему служить. Я даже могу помочь господину съесть этого злого Ганса.

– Что ты сказал?! – Я так гаркнул на китайца, что тот присел, закрылся руками и мигом превратился в заику со стажем.

– Я го-го-ворю, что Га-га-ганса надо съесть, и-и-иначе он все равно в-в-вернется и будет га-га-гадить го-господину.

– Что ты несешь? Как вернется? Я же ему башку снес!

– Есть голова, нет головы, это здесь ни какого значения не имеет, – собеседник начал быстро приходить в себя, и как мне показалось, даже обрадовался, осознав, что в состоянии хоть чему-то поучить своего грозного соседа. – Мы же все мертвые. А мертвеца второй раз не убьешь.

– Но без головы… – начал я и тут же осекся, заметив как китаец отрицательно замотал головой.

– В аду каждый кусочек нашей плоти будет жить и мучиться вечно.

– Это я уже уяснил, – сразу вспомнились те многочисленные и ужасные примеры, которых я вдоволь насмотрелся по дороге к месту своего заключения. – Но как мне могут повредить останки этого гавнюка Ганса?

– Вот то-то и оно, что могут. Ведь останки грешников не только обречены на вечные муки, они еще и покараны проклятьем вечной памяти. Так что они все помнят и могут мстить. Единственное спасение – это съесть своего врага. Вот дерьмо, которое затем получается памяти уже не имеет. Почему оно так выходит, не знаю, и никто не знает, кого я только не спрашивал.

– Ничего. Если отбился от целого Ганса, отобьюсь и от укороченного. Тоже мне всадник без головы!

Похвастался я как-то не очень уверенно. Вспомнилась здоровенная немецкая туша. Да, конечно, голову я ему оттяпал, однако мускулистые руки и ноги милостиво сохранил. И, как выяснилось, зря. Китаец тут же подтвердил мои худшие опасения, поведав историю о недоеденной руке Рамиреса.

Правда, вначале мы взялись за работу. Чен Фу, так звали китайца, объяснил, что скоро нахлынет золотой прилив, а у него почти нет золота. Приходящие будут очень недовольны. Понятие «приходящие» я запомнил. Расспрошу потом или узнаю самолично, посмотрим, как получится. В настоящий момент меня больше волновала проблема по имени Ганс.

– Так вот я и говорю, Ганс ел Рамиреса очень долго, даже за золотом не ходил. Но все равно руку так и не осилил. Оставил он ее у своей кладовой, а сам пошел поглядеть, что на участке творится. Вдруг золотишко его кто-то потихоньку таскает. Возвращается, а руки то и нет. Но нет так нет, не искать же такое «сокровище». Только, значит, Ганс хотел в свою кладовую зайти, как ему на голову камень свалился. Ганс бык здоровый, но такого удара не выдержал. Упал он. Вот тут вслед за камнем на него рука и накинулась. Извивается словно змея и душит, душит! У Рамиреса знаете, какие сильные руки были! Жаль, что короткие, не то Гансу его бы в жизни не одолеть.

– А голова?

– Какая голова? – не понял мой собеседник.

– Почему Ганс голову Рамиреса не сожрал?

– Голову то? Так голова она много вреда не наделает. Разве разболтает чего важного. То, от чего обидчику не поздоровится. Ну или подобьет кого другого на месть кровожадную. А так, чтобы от головы прямая угроза исходила, как, к примеру, от руки или ноги, так такого и представить себе трудно.

– А россказней Рамиреса, значит, Ганс не боялся?

– Почему же? Должно быть тоже опасался. Он ведь его прямо в рот так и прибил. Отодрал какую-то железяку от своей тачки, она ведь у него добротная, железная. Так вот отодрал и вогнал ее Рамиресу прямо меж зубов. Так что сказать тот уже ничего не сможет, только смотрит. Они ведь с Гансом с самого начала друг друга невзлюбили. Рамирес его называл грязным фашистом, а Ганс кричал, что Рамирес красножопая свинья. Поэтому видеть перекошенную болью Рамиресову рожу для Ганса было настоящим удовольствием.

Я слушал, и мне постоянно казалось, что в рассказе китайца проскальзывает что-то очень важное. Естественно, мое внимание привлекал не ликбез по местным нравам и традициям. Что-то другое, что-то касающееся лично меня… что-то, что я все это время искал. Вот дьявольщина, никак не могу сосредоточиться!

Я тупо вперил взгляд в мягкий металл, который под ударами ледоруба откалывался рваными корявыми кусками. Вот они, самородки-самородочки! Мы то по своей наивности представляли, что такими их создает матушка-природа. Дудки! Присмотрелся бы кто получше, без колдовской слепоты, без раболепного восхищения. Вот тут бы он и обнаружил зарубки непонятного, необъяснимого происхождения.

Непонятного… Эх, твою мать! Размахнувшись, я со злостью врезал по ненавистному золотому пирогу. Ледоруб звякнул, и к ногам рухнул увесистый кусок золота, своей формой напоминавший старый скукоженный башмак. Я поднял его, взвесил на руке и равнодушно швырнул на небольшую кучку, которую удалось наколупать Чен Фу.

Китаец радостно взвизгнул, а затем как-то исподлобья покосился на меня. Не понравился мне этот взгляд. Так глядят голодные шакалы на льва, поедающего свою законную добычу. Они бы его непременно разорвали, если бы конечно могли. Эх, Чен-Чен, жалкое ты убогое создание. Ну ладно, на вот еще… держи! И я добавил к сокровищам китайца еще пару увесистых самородков. Этот благотворительный взнос прокомментировал так:

– Хочу, чтобы ты поскорее набрал свою норму. Тогда мы вместе отправимся к кладовым. Покажешь, где мои владения.

– Слушаюсь, господин, – Чен Фу понимающе закивал. – Если хотите, я подкачу вашу тележку. Вам будет удобнее загружать свое золото.