Россия в глобальном конфликте XVIII века. Семилетняя война (1756−1763) и российское общество - Коллектив авторов

Изучаемые мной участники событий – капитаны, торговцы и морские офицеры – должны быть исключены из властных иерархий, чтобы избежать неверных предположений в интерпретации их действий. Только тогда можно понять и реконструировать процесс принятия решений историческими акторами. Интерпретация рациональности экономического агента – сложный объект исследования. Из-за длительного господства оптики экономической рациональности большая часть коммерческой деятельности описывалась с помощью закона спроса-предложения или «рыночных» механизмов[384]. Экономические агенты рассматривались как шестеренки рынка, подчиняющиеся воле рынка без собственной субъектности. Однако принятие решений участниками рынка происходило в условиях «ограниченной реальности»[385] – реальности, невидимой исследователям, но значимой для купцов, капитанов судов и других акторов, несмотря на всю неполноту их знаний. Таким образом, действия экономических агентов зачастую объяснялись нечетким и неясным пониманием положения на рынке[386]. Для понимания выбора, совершаемого экономическими агентами, необходимо определить границы между ними и проследить их сети доверия и сотрудничества. В этом смысле купцы и капитаны, занятые в торговле в российских портах на Балтике, в той же степени «западные», сколь и «восточные», потому что они постоянно пересекали выстроенные историографией воображаемые границы[387] между Востоком и Западом.

БАЛТИЙСКОЕ МОРЕ КАК ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

Одна из крупнейших европейских войн – Семилетняя война – началась с обострения колониального соперничества Франции и Великобритании. В конфликт было вовлечено большинство европейских держав. Ее последствия во всех сферах сделали ее крайне примечательной для изучения. Пострадала значительная часть торговых маршрутов, многие земли были разорены, международные отношения претерпели кардинальные изменения.

В то время как французские и британские силы начали битву за Атлантику, Австрия и Пруссия вступили в борьбу за лидерство в немецкоязычном мире. Упомянутые державы были очагами напряжения в Европе, для которых Российская империя стала желанным союзником. До дипломатической революции 1756 г. английский посол предлагал Елизавете Петровне субсидии, чтобы получить ее военную поддержку. Великобритании нужен был союзник на континенте, чтобы защитить континентальные владения короля Георга II в Ганновере. Это соответствовало политике России, которая в союзе с Австрией противостояла Франции в странах «Восточного барьера» после Войны за польское наследство и опасалась возвышения Пруссии. Но благодаря дипломатической революции 1756 г. вражда Габсбургов и Бурбонов прекратилась[388]. Это позволило Парижу и Санкт-Петербургу сблизиться как союзникам, несмотря на ранее враждебные отношения. В то же время Великобритания ориентировалась на Пруссию как на союзника и защитника Ганновера. Совместная оборона Ганновера не подходила Санкт-Петербургу по двум причинам – уже существовавший союз с Австрией и враждебное отношение к Пруссии. По этим причинам Петербург отверг все проекты и соглашения[389] с Лондоном и подтвердил союз с Веной, создав мощный альянс Париж – Вена – Петербург.

Если вышеупомянутые государства были главными действующими лицами на дипломатической арене, то война затронула также и другие государства. Швецию привлекали на свою сторону и Париж, и Вена, предлагая возвращение утраченных территорий в Померании. Остатки шведского великодержавия (Stormaktstiden) в Европе располагались вокруг города Штральзунда в так называемой Шведской Померании. Петербург и Версаль заверяли Стокгольм в своей поддержке[390] усилий по отвоеванию южного Балтийского берега.

Тем временем Дания оставалась нейтральной[391]. До того как Швеция присоединилась к воюющим сторонам, Дания и Швеция пытались повторить вооруженный нейтралитет 1693 г., чтобы предотвратить британское вторжение (Королевского флота либо каперов) в Балтийский регион и защитить свою торговлю от произвола на море. Первоначальным планом было патрулирование Датских проливов двумя эскадрами – датской и шведской[392]. Однако вскоре их сотрудничество прекратилось. Поскольку Швеция присоединилась к военным действиям, ее торговля больше не была нейтральной. Поэтому шведские корабли не могли апеллировать к своему нейтральному статусу в случае морского разбоя со стороны воюющих держав.

Как только Швеция вступила в войну против Пруссии, для датской короны стала более чувствительной проблема Шлезвиг-Гольштейна. Великий князь и наследник трона Российской империи Петр Федорович являлся герцогом Гольштейн-Готторпа, желавшим вернуть Шлезвиг под герцогскую власть. Поэтому датская корона с подозрением относилась к намерениям Петербурга в отношении Гольштейн-Готторпа. Это стало источником недоверия и опасения для Дании по отношению к Швеции, новому союзнику России. Датско-шведская охрана Балтийского моря сменилась совместными действиями русско-шведских эскадр, что, несомненно, вызывало некоторую обеспокоенность в Дании.

С другой стороны, битва за Атлантику между Францией и Великобританией затронула все коммерческие интересы, включая интересы нейтральных стран и Дании. Находясь между воюющими за противоположные коалиции Великобританией и Российской империей, Дания балансировала на грани нейтралитета подобно Нидерландам и Испании[393]. Боевые действия на море начались задолго до того, как Франция и Великобритания объявили друг другу войну. Помимо военных действий в колониях, между Лондоном и Версалем развернулась крейсерская война в Атлантике с целью уничтожить морскую торговлю врага[394]. Из-за потерь торгового флота французы пытались привлечь суда нейтральных стран для перевозки своих колониальных товаров под защитой нейтрального флага. В ответ британская сторона провозгласила два правила во время Семилетней войны[395] – правило войны 1756 г. и правило единства пути. Согласно им, нейтральным странам запрещалось торговать с колониями воюющих держав, если до начала войны такой торговли не было[396]. Второе правило было направлено на предотвращение мошенничества среди капитанов судов – они старались скрыть свое присутствие во враждебных портах[397]. Обычно капитаны кораблей грузили товары в запрещенных портах врага, а затем посещали нейтральные порты. Капитаны кораблей делали вид, что не нарушают запрет на торговлю с враждебными портами, используя подложные торговые декларации. Поэтому Великобритания подозревала нейтральные корабли в перевозке вражеских, а следовательно, незаконных с ее точки зрения грузов. Эти условия сделали коммерческое судоходство чрезвычайно опасным во время войны. Это побудило нейтральные державы, такие как Нидерланды, Дания и Испания, пытаться заставить Соединенное Королевство прекратить морской разбой в отношении их кораблей. Однако это не увенчалось успехом.

Тем не менее Балтийское море оставалось более мирным пространством, чем воды западнее Датских проливов, благодаря вооруженному нейтралитету балтийских держав. На протяжении всего XVIII в. существовало три основных сегмента судоходства – голландское, британское и балтийское. Для голландцев балтийская торговля была важна издавна – так называемая «материнская торговля» экспортировала восточноевропейское зерно[398] через балтийские порты в Нидерланды[399]. Британцы же стремились приобрести балтийские товары, такие как железо, пенька и кожа. Однако основное различие между этими двумя сегментами заключалось в том, что британцы, как правило, осуществляли с портами Балтики прямые рейсы в отличие от голландцев. Голландцы перевозили грузы балтийских портов не только в свои, но и в другие европейские порты (французские или средиземноморские). Балтийское судоходство в