Босс скучает (СИ) - Тэя Татьяна

Наши губы живут своей жизнью, двигаясь в унисон, подстраиваясь друг под друга. Это снова мы и не мы одновременно.

Всё прерывается также резко, как и началось. Даже не понимаю, кто отстраняется первым. Нас покачивает на особо сильной волне, когда кораблик выходит в акватории Невы, и приходится схватиться за поручень при развороте.

Качаю головой, прогоняя вязкий туман, и отхожу от Германа на пару шагов. Тот уже стоит, заложив руки в карманы, и посматривает на меня насторожено.

— Что ты себе позволяешь? — ничего умнее у меня не находится.

— А зачем ты мне позволила?

Не только позволила, но ещё и с энтузиазмом ответила. Так что вопрос логичный, я же его не оттолкнула. А теперь пытаюсь читать высокопарные нотации.

— Это неважно, — бросаю я, — и это ничего не меняет.

— Как знать, — тянет Герман, и мне почему-то становится страшно от его заявлений.

Потому что я не понимаю, что важно и хочу ли я что-то менять. Могу ли я это себе позволить? Герман и так порядком встряхнул мою жизнь, и уже не раз. В действительности, я боюсь, что из очередной катастрофы я просто не выберусь невредимой.

— Варя, — зовёт он меня.

Я моргаю и смотрю на его протянутую руку. Герман будто предлагает сделать выбор. Прямо сейчас. Довериться ему. Только я знаю, чем закончится этот вечер, если я приму его руку. А вот что будет на утро — это вопрос. Возможно, пустая постель и молчание, как в наш последний раз. Возможно… я отрицательно качаю головой.

— Я сойду у Петропавловки.

Его протянутая рука опускается, а плечи слегка поникают. Или мне показалось?

— Если хочешь, — коротко отвечает он и отворачивается, словно я ему больше не интересна.

А я ни черта не знаю. Но когда корабль швартуется, сбегаю. Потому что однажды я уже с этим мужчиной рискнула. И что-то вышло? Ничего… Тогда ведь мне даже казалось, что я его знаю. Сейчас же вижу, что не знаю о нём совершенно ничего. Об этом новом вернувшимся из небытия Германе.

Мы не можем начать с того, на чём закончили. И нового пути для нас пока нет.

Меня одолевают сотни беспокойных мыслей, пока я еду до дома в такси, пока брожу по тёмной квартире, залезаю в душ и пытаюсь там окончательно отогреться. Когда же стою с чашкой чая у окна комнаты и смотрю на полуголые деревья парка и улицу, замечаю мужскую фигуру в теневой зоне между зажжённых фонарей. Силуэт такой знакомый, что я невольно задерживаю дыхание, чувствуя и страх, и трепет, и ожидание.

— Герман, — невольно вырывается у меня, когда я поддаюсь вперёд, а потом испуганно отпрыгиваю от окна.

На фоне освещённой комнаты, я беззащитна и как на ладони.

Стоит мне отвернуться, чтобы поставить кружку на стол и подкрутить свет на минимум, тень исчезает, и я даже не понимаю: привиделось ли мне это.

Всё-таки жду, когда дверной звонок оживёт, но ничего не происходит. Возможно, всё к лучшему. Потому что мне отчасти страшно представить, как бы я поступила, если бы он пришёл.

30

Надо ли говорить, что в эту ночь я почти не спала. Кажется, Герман, как и раньше, становится причиной моих многочисленных бессонниц. Утром приходится влить в себя литр кофе, не меньше, и отправиться в офис. Где, наверняка, меня уже поджидает возмутитель моего спокойствия.

До головной боли меня мучает один вопрос: чтобы было, если бы я не оттолкнула Германа? Приняла его руку? Как там говорят: лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть? Только ли сработает эта формула в отношении Островского? Уж слишком больно он мне сделал в прошлом.

Бизнес-центр только просыпается, а на нашем этаже привычная беготня. Хорошо хоть завалы коробок разгребли — растащили по архивам и пока что пустующим кабинетам. Интересно, что будет, когда Герману, наконец, удастся полностью укомплектовать штат и взять в аренду второй этаж? Как быстро это случится? Да и случится ли вообще? Если верить словам Возова, Островский фирму, в конце концов, продаст. И что тогда? Я его больше никогда не увижу?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Почему-то от этой мысли внутри всё неприятно сжимается, а моё внутреннее «я» отрицательно мотает головой. Нет. Такой вариант развития событий меня совсем не устраивает. Потрясённая я понимаю, что хочу видеть Германа рядом как можно чаще. Я буду тосковать по нему, если он опять исчезнет из моей жизни.

И думать об упущенных возможностях, — поддакивает внутренний голос.

Но как я могу протянуть ему руку в ответ, если он так сильно обидел меня? Это он должен прийти с объяснениями. Ничего не выйдет, если мы не поговорим о прошлом. И тут — инициатива за ним.

Сама хороша, — внутри меня опять какое-то презрительное фырканье, этот мысленный диалог с самой собой немного утомляет, — ты ведь тоже его обидела.

— Так они и ходили… обиженные на весь белый свет, — бормочу я, распахивая дверь в директорский офис.

И не сразу выпускаю ручку двери из пальцев.

За моим столом. Ну, то есть место за секретарским столом, где я обычно работаю, занято.

— Здравствуйте, вы Варвара? — женщина за пятьдесят с тёмными, забранными в аккуратную причёску-ракушку волосами, глядит на меня поверх очков.

Она ещё стройна и моложава, и у меня не остаётся никаких сомнений, кому принадлежит термоядерного цикломенового цвета помада, которая всё это время валялась в верхнем ящике стола.

— Здравствуйте, — отмерзаю я. — Да, я Варвара, а вы?

— Секретарь Германа Марковича. Лариса Ивановна Скорая. Очень приятно.

Мне почему-то становится весело, и я боюсь, что прысну от смеха в самый неподходящий момент. Приходится маскировать смешок внезапным кашлем.

Сразу на ум приходит небезызвестная крылатая фраза, которая вкупе с необычной фамилией секретаря, делает мой день.

— И мне приятно, — прихожу я в себя окончательно, — мои…

— Вещи. Ваши вещи я переместила к вам в кабинет, — она указывает на дверь, где должен быть мой офис, куда я, по видимому, сегодня и переезжаю. — Если бы вы пришли раньше, могли бы и сами этим заняться, — слегка неодобрительный взгляд поверх золотистой оправы очков пронзает меня коротким уколом.

Мой взгляд невольно скользит к часам на стене. Чуть больше восьми. Куда уж раньше? Я итак глубоко заранее явилась.

— Спасибо, а Герман…

— Маркович. Он у себя, но занят, — она как-то строго смотрит на меня, будто одновременно пытается оценить степень угрозы и уровень айкю в моменте.

Ещё эта её странная манера заканчивать фразы за собеседником.

— Хорошо, я…

— Звоните мне, если что-то понадобится, — опять ненавязчиво перебивает она. — Я и в вашем распоряжении также.

— Вот как, — с неподдельным удивлением киваю я. — Хорошо, благодарю, Лариса.

— Ивановна, — напоминает она и даёт понять, что на «вы», но по именам с ней не перейти.

Киваю и иду к двери своего собственного кабинета.

Какой-то цербер, и ощущение, что это я у неё в распоряжении, а не наоборот, прочно застревает в моей голове.

Боже, это ж три недели пролетели, как один миг.

Я падаю на кресло и включаю компьютер. Тот с кряхтением запускается. Это ещё мой старый московский блок, перекочевавший в питерский офис. Полгода назад мне пытались его заменить, но я воспротивилась, так может, уже пора?

На душе отчасти становится грустно. Доступ в кабинет босса теперь только через Ларису, мать её, Ивановну. И почему-то мне кажется, что прорваться к Герману будет теперь совсем нелегко.

Подключив ноут, захваченный из дома, я погружаюсь в работу. Оказывается, у меня высвободилась уйма свободного времени. Правильно, ведь с этого момента делами Островского занимается исключительно Скорая, а я могу сосредоточиться на собственных обязанностях. Мне немного грустно. И немного странно. Раньше, до того как Герман купил фирму, считала, что тону под грудой задач. Что я там не успевала-то? Теперь же могу успеть всё и даже больше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И, вот ужас, мне бы хотелось быть полезной Герману, помочь ему в чём-то, но… этого больше не требуется. По крайней мере, в том количестве, как было последние три недели.