Мещерская сторона - Константин Георгиевич Паустовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она вспоминала прошлое и думала: удалось ли ей за это время одарить хоть кого-нибудь из людей настоящей помощью и радостью? Иначе жизнь теряла смысл, была похожа на безразличное прозябание…
Однажды она рассказала об этих своих мыслях Нине Порфирьевне. Та рассердилась, ответила, что все это чепуха, что в такое тяжелое время каждый должен делать свое дело и поменьше ковыряться в собственной душе. Даже удивительно, откуда у Анфисы берутся такие мысли!
Анфиса смутилась и дала себе слово никогда больше не предаваться этим бесплодным размышлениям.
Однажды утром, когда Нина Порфирьевна ушла в госпиталь, пришло коротенькое письмо от Коли, всего несколько слов. Он писал, что невредим, что сейчас у них некоторое затишье и что он все время думает об Анфисе и Нине Порфирьевне. В конце письма Коля сделал приписку: просил узнать о судьбе Петра Максимовича Багалея. Где он, куда эвакуировался?
Анфиса прочла письмо, быстро оделась и понесла письмо в госпиталь, к Нине Порфирьевне. Госпиталь находился на Аптекарском острове.
Стояло хмурое утро, падал снег. Изредка в стороне Васильевского острова и порта рвались снаряды. В прорубях на Неве закутанные изможденные люди брали воду. Тонкие стволы зениток смотрели наискось в небо из разных углов Марсова поля.
Вмерзшие в лед свинцовые корабли казались покинутыми: ни одного человека не было видно на палубах. Заиндевелые рваные провода звенели, когда прохожие их задевали.
Анфиса пошла по набережной Фонтанки. В Летнем саду на голых липах не было ни одной галки. Сад был пустынен, мертв. Сугробы снега лежали около желтого старинного павильона и Петровского дворца.
Если тревога заставала Анфису на улице, ее всегда тянуло укрыться в каком-нибудь живописном уголке: под колоннадой, под карнизом вот такого садового павильона или в подъезде, где стояли по сторонам входа шестигранные чугунные фонари с выбитыми стеклами.
Ей почему-то казалось, что самая прелесть, самая красота этих мест спасительна и надежна, что бомба не посмеет упасть здесь, как будто красота окружала эти колонны, портики и сады непроницаемой для взрывов средой.
Нина Порфирьевна прочла Колино письмо и спрятала его в карман халата. Ей было некогда, и Анфиса тотчас ушла. В театр Анфисе нужно было только к двум часам, и она решила зайти сейчас в дом, где жил Петр Максимович. Может быть, в доме кто-нибудь остался и удастся узнать, что случилось со старым профессором.
В квартире Петра Максимовича, видимо, кто-то жил. В форточку была выведена жестяная труба. Из нее валил дым.
Анфиса поднялась на крыльцо и постучала. Никто не открывал. Анфиса стучала долго, пока не услышала за дверью медленные шаги. Кто-то подошел к двери, остановился, прислушался, но дверей не открывал.
– Откройте, – сказала Анфиса. – Я к Петру Максимовичу.
– Тяните дверь к себе, – ответил глухой голос.
Анфиса потянула дверь, переступила порог и в полутьме прихожей вгляделась в сутулого, закутанного в теплый длинный платок человека в меховой шапке и варежках.
– Петр Максимович! – вскрикнула Анфиса. – Да разве вы в Ленинграде?
– Не вижу кто, – сказал Петр Максимович. – Кто вы такая?
– Я невеста Коли Евсеева, Анфиса. Помните? Я была у вас с Колей.
– Пойдемте, – сказал Петр Максимович. – Только, будьте добры, возьмите меня под руку. Сестра ушла за хлебом, я уронил очки и почти ничего не вижу, а поднять не могу. С некоторых пор я не в силах наклониться – безбожно задыхаюсь… Я рад. Очень рад!
Анфиса осторожно провела Петра Максимовича в его кабинет, как раз в ту комнату, где топилась чугунная печурка и из форточки валил дым.
– Тут у нас тепло, – сказал Петр Максимович. – Топим сколько возможно. Иначе пропадут растения.
Анфиса огляделась. Все будто постарело в квартире, потускнело. Повсюду стояли цинковые ящики.
– А я не уехал, – сказал Петр Максимович. – Заболел крупозным воспалением легких и так и остался, представьте себе!.. Я вас совсем не вижу.
Анфиса спохватилась, осмотрела пол и нашла очки. Они лежали около вазона с высохшей карликовой ивой. Петр Максимович надел очки, подвел Анфису к окну.
– Да, теперь узнаю. Садитесь и рассказывайте… Сейчас придет Полина Максимовна, и мы напоим вас чаем. Правда, это один кипяток, но горячая вода очень поднимает жизнедеятельность организма.
Анфиса рассказала Петру Максимовичу о Коле и немного о себе.
– Так, – сказал он. – Значит, вы живете у Леонтьева. Жаль.
– Почему?
– Во-первых, Фонтанка гораздо опаснее в смысле обстрела. А во-вторых, мы с Полиной Максимовной часто говорим о том, что вокруг нас уже не осталось молодежи. Я всю жизнь провел с молодежью, люблю ее, знаете, всей душой и молодею с ней сам. И сестра тоже скучает. Переезжайте-ка лучше к нам. Места хватит. Из той комнаты все ящики можно будет убрать.
Анфиса объяснила, что это невозможно, и спросила Петра Максимовича, что в этих ящиках.
– Золото! – засмеялся Петр Максимович, и добрые его глаза весело сощурились за стеклами очков. – Пожалуй, нечто даже дороже золота: это семена.
– Какие семена?
– Быстрорастущих деревьев. Здесь, – Петр Максимович показал на ящики, – весь запас этих семян. Сейчас я, знаете, даже рад, что мне не удалось уехать из Ленинграда. Иначе семена бы пропали. А у меня они в сохранности. Я их забрал из института к себе, и когда подумаю, что в этих ящиках дожидаются своего часа будущие великолепные леса, я счастлив.
Стекла в окнах звякнули, и вскоре после этого дошел до комнаты полновесный удар.
– Всё по Васильевскому! – заметил Петр Максимович. – С утра палят и палят.
Петр Максимович начал шарить по столу, что-то искал.
– Представьте себе, – сознался он, – я начал понемножку курить. Во время осады. Все-таки легче. Папиросы кое-как достаю.
Он закурил, весь окутался дымом и спросил:
– Вы терпеливая?
– Очень.
– Так вот, слушайте. Потерпите. А когда надоест, вы мне скажете. А то мне, знаете, не с кем слова молвить.
Он помолчал.
– Война скоро окончится. Мы победим. Это бесспорно. Но вы представляете, что будет после войны? Разбитые города, села, мосты, дороги, одичалые земли, сорняки, лесные гари, взорванные плотины и заводы… И так далее и так далее. Начнется восстановление. Превосходно. Но это меня не устраивает.
– То есть как? – удивленно спросила Анфиса.
– Устраивает, конечно! Но не в полной мере. Потому что нужно возродить не только города и заводы, но и естественные силы земли. Они тоже подорваны войной. Восстановить то, без чего невозможна жизнь на земле, самое наше существование.
– Леса? – спросила Анфиса.
– Безусловно.
