Две твердыни - Джон Толкиен

— На все твоя воля, государь, — ответствовал тот. — Я лишь смиренно пекусь о тебе и твоем достоянии. Но побереги свои силы, повелитель, они ведь уж не те, что прежде. Препоручи другим назойливых гостей. Трапеза твоя готова. Не пожалуешь ли к столу?

— Пожалую, — сказал Теоден. — И позаботься о трапезе для моих гостей, мы сядем за стол вместе. Ополчение выступает сегодня. Разошли глашатаев по столице и ближним весям. Мужам и юношам — всем, кому по силам оружие и у кого есть кони, — построиться у ворот во втором часу пополудни!

— Ох, государь! — воскликнул Гнилоуст. — Этого-то я и страшился: чародей околдовал тебя. И ты оставишь без охраны золотой чертог своих предков и свою казну? Без охраны останется повелитель нашего края?

— Околдовал, говоришь? — переспросил Теоден. — По мне, такие чары лучше твоих пошептов. Твоими заботами мне бы давно уж впору ползать на четвереньках. Нет, в Эдорасе не останется никого; даже тайный советник Грима сядет на коня. Ступай! У тебя еще есть время счистить с меча ржавчину.

— Смилостивись, государь! — завопил Гнилоуст, извиваясь у ног конунга. — Сжалься над стариком, одряхлевшим в неусыпных заботах о тебе! Не отсылай меня прочь! Я и в одиночку сумею охранить твою царственную особу. Не отсылай своего верного Гриму!

— Сжалюсь, — сказал Теоден. — Сжалюсь и не отошлю. Я поведу войско; сражаясь рядом со мной, ты сможешь доказать свою верность.

Гнилоуст обвел враждебные лица взглядом затравленного зверя, судорожно изыскивающего спасительную уловку. Он облизнул губы длинным бледно-розовым языком.

— Подобная решимость к лицу конунгу из рода Эорла, как бы он ни был стар, — сказал он. — Конечно, преданный слуга умолил бы его пощадить свои преклонные лета. Но я вижу, что запоздал и государь мой внял речам тех, кто не станет оплакивать его преждевременную кончину. Тут уж я ничем не могу помочь; но выслушай мой последний совет, о государь! Оставь наместником того, кто ведает твои сокровенные мысли и свято чтит твои веления! Поручи преданному и многоопытному советнику Гриме блюсти Эдорас до твоего возвращения — увы, столь несбыточного.

Эомер расхохотался.

— А если в этом тебе будет отказано, о заботливый Гнилоуст, ты, может, согласишься и на меньшее, лишь бы не ехать на войну? Согласишься тащить в горы куль муки — хотя кто его тебе доверит?

— Нет, Эомер, не понимаешь ты умысла почтенного советника, — возразил Гэндальф, обратив на Гнилоуста пронзительный взгляд. — Он ведет хитрую, рискованную игру — и близок к выигрышу даже и сейчас. А сколько он уже отыграл у меня драгоценного времени! Лежать, гадина! — крикнул он устрашающим голосом. — Лежи, ползай на брюхе! Давно ты продался Саруману? И что тебе было обещано? Когда все воины полягут в бою, ты получишь свое — долю сокровищ и вожделенную женщину? Ты уж не первый год исподтишка, похотливо и неотступно следишь за нею.

Эомер схватился за меч.

— Это я знал и раньше, — проговорил он. — И за одно это я готов был зарубить его в чертоге, на глазах у конунга, преступив древний закон. Так, стало быть, он еще и изменник? — И он шагнул вперед, но Гэндальф удержал его.

— Эовин теперь в безопасности, — сказал он. — А ты, Гнилоуст, — что ж, для своего подлинного хозяина ты сделал все, что мог, и он у тебя в долгу. Но Саруман забывчив и долги платить неохоч; поезжай-ка скорей к нему, напомни о своих заслугах, а то останешься ни при чем.

— Ты лжешь, — прогнусил Гнилоуст.

— Недаром это слово не сходит у тебя с языка, — сказал Гэндальф. — Нет, я не лгу. Смотри, Теоден, вот змея подколодная! Опасно держать его при себе, и здесь тоже не оставишь. Казнить бы его — и дело с концом, но ведь много лет он служил тебе верой и правдой, служил, как умел. Дай ему коня и отпусти на все четыре стороны. Выбор его будет ему приговором.

— Слышишь, Гнилоуст? — сказал Теоден. — Выбирай: либо рядом со мною, в битве, докажешь свою преданность мечом, либо отправляйся, куда знаешь. Только, если мы снова встретимся, милосердия не жди.

Гнилоуст медленно встал, повел глазами исподлобья, взглянул на Теодена и открыл было рот, но вдруг разогнулся и выпрямился. Скрюченные пальцы его дрожали; взор зажегся такой нещадной злобой, что перед ним расступились, а он ощерился, с присвистом сплюнул под ноги конунгу, отскочил и кинулся вниз по лестнице.

— За ним! — распорядился Теоден. — Приглядите, чтоб он чего не учинил, но его не трогать и не задерживать. Если ему нужен конь, дайте ему коня.

— Еще не всякий конь согласится на такого седока, — сказал Эомер.

Один из телохранителей побежал вниз. Другой принес в шлеме родниковой воды и омыл камни, оскверненные плевком Гнилоуста.

— Теперь воистину добро пожаловать! — сказал Теоден. — Пойдемте побеседуем за нашей недолгой трапезой.

Они вернулись во дворец. Снизу, из города, слышались крики глашатаев и пенье боевых рогов: объявляли приказ конунга и уже трубили сбор.

За столом у Теодена сидели Эомер и четверо гостей. Конунгу прислуживала Эовин. Ели и пили быстро и молча; лишь хозяин расспрашивал Гэндальфа про Сарумана.

— С каких пор он стал предателем, этого мне знать не дано, — сказал Гэндальф. — Зло овладевало им постепенно; некогда он, я уверен, был вашим искренним другом, и, даже когда черные замыслы его созрели и сердце ожесточилось, Мустангрим поначалу ему не мешал, а мог быть и полезен. Но это было давно, и давно уже он задумал вас погубить, собираясь для этого с силами и скрывая козни под личиной добрососедства. В те годы Гнилоуст просто-напросто сразу оповещал Изенгард обо всех твоих делах и намерениях. Это было ему нетрудно: чужаки-соглядатаи сновали туда-сюда, но Ристания — край открытый, и никто их не замечал. А он вдобавок советовал да наушничал, отравляя твои мысли, оледеняя сердце, расслабляя волю; подданные твои это видели, но ничего не могли поделать, ибо ты стал его безвольным подголоском.

Но когда я спасся из Ортханка и предостерег тебя, когда личина была сорвана — тут уж тайное сделалось явным, и Гнилоуст принялся опасно хитрить. Он выдумывал препоны, отводил удары, распылял войска. А изворотлив он был на диво: то стыдил за оглядку, то стращал колдовством. Помнишь, как по его наущению все войска впустую услали на север, когда они нужны были на западе? Твоими устами он запретил Эомеру погоню за сворой орков, и если бы Эомер не ослушался твоего, а вернее, Гнилоустова злокозненного запрета, то орки сейчас доставили бы в Изенгард бесценную добычу. Не ту, о которой пуще всего мечтает Саруман, нет, — но двоих из нашего Отряда, сопричастных тайной надежде: о ней я даже с тобой, государь, пока не смею говорить открыто. Подумай только, что бы им довелось претерпеть и что Саруман проведал бы на пагубу нам?