Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 1 - Григорий Джаншиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Кузнецы-граждане», усердно и с самоотвержением работавшие над разбитием «цепей крепостных», с замиранием сердца следили за колыбелью дорогого младенца, возрожденного от рабства возлюбленного родного народа… Что-то скажет этот новорожденный, осененный гением свободы, чудо-ребенок, за ростом которого со вниманием следит весь цивилизованный мир?!
Первые впечатления друзей народа были благоприятны. Свобода, – несмотря на тяжкие условия своего рождения при котором злая и заведомо недоброжелательная повитуха в лице графа Панина и его единомышленников чуть было не искалечила младенца, – несмотря на то, что пестуном его стал вместо усердно преданного «кузнеца-гражданина» Н. А. Милютина равнодушный, лишенный твердых убеждений, гибкий карьерист П. А. Валуев – совершала свое животворящее действие. Чудо-ребенок рос не по дням, а по часам, невзирая на наступление той «безыдейной и близорукой, вызванной придворною камарильею реакции»[321], которую кн. Черкасский уподоблял «неизбежной после весенней оттепели скучной и грязной слякоти»[322].
Не имея никакого доверия ни к помещикам, ни к духовной и полицейской власти, крестьяне первое время были просто в безвыходном положении, не имея возможности находить где-либо разъяснение своим недоумениям. Но месяца четыре спустя введен был, наконец, благодетельный институт мировых посредников или, как народ их называл, посредственников, и освобожденный от рабства народ стал чувствовать, что на него, по выражению Салтыкова, «пахнуло свежим воздухом, что пришел конец его горю-гореваньицу».
С детства привыкший к жестокой и обезличивающей обстановке крепостного и чиновничьего произвола, крестьянин впервые увидел, что с ним обращаются как с человеком, а не вещью, что за ним признается не одна только обязанность беспрекословно исполнять всякие требования помещика и полиции и молча выносить всякие обиды и насилия от них, но признаются и законом дарованные права личные и имущественные; за эти права заступится и отстоит «по-средственник». Конечно, не везде посредники оказывались на высоте их высокого призвания к водворению первых элементов права в среду, издавна привыкшую к бесправию и необузданному произволу, но, к счастью, большинство добросовестно выполнило свои трудные, но благородные обязанности. Неизбалованные мягкостью и справедливостью дореформенного «начальства», крестьяне сразу поняли, что имеют дело в лице посредника с новым типом справедливого и доброго начальства. Хоть это тоже был «барин», но не тянул во что бы то ни стало сторону помещика, а разобрал дело по закону, а к закону крестьянин относился всегда с благоговением, хоть это тоже было начальство, но не считало нужным для поднятия престижа власти вместо слов пускать в ход брань, зуботычины и розги.
Загнанный, запуганный вековым бесправием, беззащитностью и насилием, крестьянин впервые вздохнул по-человечески и стал выходить из того состояния вечного испуга, в котором держало его крепостное право и воспитанное в его духе начальство, которое тем лучше аттестовалось всемогущею помещичьею средою, чем усерднее оно проявляло искусство смирять строптивых рабов.
– И что за оказия такая, братцы, – говорили, по словам Якушкина, мужики вскоре после объявления воли, – бывало, едет становой, все поджилки дрожат, а теперь приедет – ничего, уедет – тоже ничего!..
Перемена, произведенная на первых же порах «волею» в нравственной физиономии «вчерашних рабов» была так благодетельна и разительна, что ее с почтенною гордостью и с высоким чувством нравственного удовлетворения приветствовали оставшиеся не у дел благородные деятели крестьянской реформы.
Скорбя о том, что Положения о крестьянах своею неудовлетворительною редакциею, а также отчасти и содержанием (сохранение барщины, отрезки от существовавших наделов и т. п.), давали повод ко многим недоразумениям, еще более скорбя о том, но памятуя истину, что не единым хлебом жив будет человек, деятель крестьянской реформы и друзья народа, оставляя пока в стороне экономическую сторону вопроса, горячо приветствовали зарю народившейся свободы и первый результат ее – восстановление человеческого достоинства у крестьян. С чувством высокого нравственного удовлетворения радовались они той быстрой, почти волшебной перемене, которая совершалась во всем нравственном существе забитого «вчерашнего раба», и в которой они видели лучший оплот против начинавшейся уже, с удалением в апреле 1861 г. Н. А. Милютина, крепостнической реакции[323].
«Я не боюсь последовательной реакции», – писал 19 мая 1861 г. один из славных деятелей крестьянской реформы Ю. Ф. Самарин Н. А. Милютину. «Чтобы убедиться в ее невозможности, – продолжал Самарин, – достаточно бросить беглый взгляд на народ; он – без преувеличения – преобразился с ног до головы. Новое Положение развязало ему язык и разорвало окружавший его заколдованный круг. Его язык, манеры, походка – все изменилось. Сегодня он не раб; вчера лишь освобожденный, он выше государственного крестьянина, конечно, не в экономическом отношении, а как гражданин, сознающий, что у него есть права, которые он должен и может защищать сам… Бывший крепостной при столкновении с помещиком думает про себя: посмотрим, чья возьмет, на чью сторону станет правительство. В этой борьбе за право крестьянин впервые является как субъект права, независимый и свободный от опеки. Таким путем должно совершаться его гражданское воспитание»[324].
Нелегко далось и дается народу это гражданское воспитание, которого так боялись и боятся крепостники, а все-таки друзья народа (и западники, и славянофилы), применяясь к девизу французских рыцарей, приветствовали кликом «vive la liberte quand-meme!» – освободительный, благословенный светозарный 1861 год.
Да, это была удивительная весна, истинно красная весна, воистину незабвенного 1861 года!
Словно само небо чрезвычайным знамением[325] радостно приветствовало паривший в это время над Европою гений свободы! В капризном полете своем, благодатный гений в одном месте чуть задевал крылом баловней природы, спаленных солнцем лаццарони Обеих Силиций, освобождая их от последних остатков политического гнета «короля-бомбы», в другом – мощным взмахом своего волшебного жезла приносил свет и радость в эту холодную печальную страну рабства и кнута, возвращая ее многомиллионному обездоленному населению первоосновные права человека, права, без коих он перестает быть человеком; в страну,
Где рой подавленных и трепетных рабовЗавидовал житью последних барских псов…
и где в весну 1861 года общий поилец-кормилец русской земли, забитый, исстрадавшийся «Иванушка» впервые вздохнул свободно и «дерзнул» громко засмеяться, согретый лучами занимавшейся зари свободы…
Откуда этот добрый гений свободы, откуда эта сопутствовавшая ему лучезарная комета?! Кто «закажет пути», кто укажет законы дальнейшего течения этих «вечных странников», этих дивных светил:
Bel astre voyageur, hote qui nous arriveDesprofondeurs du del et qu’ on n’ attendaitpas,Ой vap-tu? Quel dessein pousse vers nous tes pas?!
X
Я познал, что, хотя свободой, как и всеми благами Провидения, можно злоупотреблять, однако без свободы нет на земле ничего здорового, нет ничего устойчивого; без свободы-нет движения вперед.
Гладстон (1890 г.)Смотреть на свободу в организации общества как на что-то случайное, как на одно из многих условий, а не как на самое главное и существенное-это или knechtischer Sinn, раболепство или крайняя спутанность понятий и незрелости мысли.
КатковПока по закону существует крепостное право, до тех пор в сплошной твердыне взяток даже и брешь нельзя сделать.
Из письма И. В. Павлова к М. Е. СалтыковуПадение крепостного права знаменовало явный поворот истории России рабской в другую, противоположную сторону свободы. Если народная масса радовалась, непосредственно ощущая на себе духовные и материальные блага великого законодательного акта 19 февраля, то лучшая часть образованного общества, сливаясь в общем восторге с народом, приветствовала в освободительной партии упразднение застарелой вековой неправды и начало всеобщего обновления русской жизни во всех сферах и направлениях. Значение крепостного права в русской жизни, по общему признанию[326], было универсально; это право, или вернее отрицание права, «обусловливало все стороны быта, начиная от крупных и кончая самыми мелкими. Оно было тормозом, решительно препятствовавшим развитию России. С уничтожением крепостного права Россия вступила в новую эпоху развития».