Ракетный гром - Николай Камбулов

— Где упал, пусть там и поднимается.

— А поднимется?

— Ну что ты на меня смотришь? Не знаю, поднимется он или нет, но академии ему не видать...

— Вот так. Сергей Петрович, и я не знаю, почему он пошел на скрытие проступка солдата.

— Нет, знаешь! По глазам вижу — знаешь!

— И мысли мои знаешь?

— Знаю.

— Скажи...

— Вот что ты думаешь: Малко скрыл проступок солдата по двум причинам: первая — чтобы не бросить тень на свой взвод, вторая — чтобы расположить к себе Виктора Гросулова, сына командующего. Карьеристы в этом отношении изобретательны. Угадал?

— Как на строевом смотре!

— Серьезно?

— Конечно. Других причин я не нахожу.

Громов прикурил от зажигалки, сильно затянулся и, кашляя, выговорил:

— Я ведь высказал... собственные мысли, Степан. Оказывается, и ты к такому выводу пришел. — Он хотел было позвать майора Савчука, чтобы втроем сделать окончательный вывод о Малко, но в кабинет вошел старший инженер-лейтенант Шахов.

После официальных выводов о том, что авария произошла вследствие недостаточной профессиональной подготовки рядового Виктора Гросулова (поэтому основная ответственность пала на Узлова), Громов поручил Шахову досконально изучить причину этого неприятного случая с точки зрения возможных технических недоделок в механизмах пусковой установки. Он не торопил Шахова с выводами. Сам же Игорь, не веря в наличие даже малейших дефектов, тем не менее отнесся к поручению Громова самым серьезным образом и пришел к окончательному убеждению, что конструкция и работа узла точна и абсолютно совершенна.

Он не раз собирался доложить Громову свои выводы о причине аварии, но все откладывал. Несколько дней назад после занятий он задержал Виктора Гросулова в техническом классе. Попросил повторить на действующем макете порядок работы у направляющего механизма. Виктор с завидным умением и быстротой выполнил команды. «Почему же вы в тот раз не уложились в норматив?» — спросил он солдата. «Я работал тогда не в такой последовательности... Накануне командир мне показал другой порядок работы и сказал: «Только так действуйте, и вы утрете узловцам нос». — «А ну-ка, ну-ка покажите, как он требовал от вас». Виктор повторил. Шахову стало не по себе: подобная последовательность в работе специалиста неизбежно приводила к опозданию с выполнением команд.

Мелькнула страшная догадка: «А не специально ли Малко дал эту подножку Узлову, чтобы самому выдвинуться вперед?» Он гнал прочь эту мысль, а она вновь приходила, мучила, терзала. Он появлялся на службе — в ракетном парке, в классах, на полигоне — молчаливым, затаенным. «Ты что такой? — спрашивал его Узлов. — Заболел?» — «А что, если это правда?» — произносил Шахов, не расшифровывая вопроса. Узлов напирал: «Ты хоть скажи, что это за правда? Талдычишь одно и то же каждый день». Шахов отрицательно качал головой: «Нет, нет, Дима». И жил он как бы разрубленный пополам: не верилось в то, чтобы Малко сознательно пошел на такое, повторные же беседы с Виктором Гросуловым укрепляли страшную догадку. «Склеился» лишь после того, как в осторожной форме высказал свою догадку самому Малко. «Конечно, солдат нарушил порядок работы, — бросил тот как само собой разумеющееся. — Дело прошлое, теперь не стоит об этом ему напоминать». — и поспешил перевести разговор на другую тему, но Шахов не отступал: «По-моему, стоит. Неизвестно, кто ему показал такую последовательность работы». — «Самовольничал, ясно, как божий день». И снова заговорил о другом, потом куда-то заторопился.

Этот разговор произошел вчера.

— Товарищ подполковник, разрешите доложить: ваше поручение выполнено, — сказал Шахов чуть дрожащим голосом.

Громов сразу понял, о каком поручении говорит инженер. Он посмотрел на часы: до приезда генерала оставалось полчаса.

— Без подробностей, коротко говорите, Игорь Петрович.

— Совсем коротко, товарищ подполковник. Старший лейтенант Малко совершил мерзкий поступок...

— Вы о письме? — поспешил спросить Бородин.

— Нет, не о письме, — сказал Громов. — Это не о письме, Степан Павлович, — повторил он и снова выпил стакан воды. — Речь идет о причинах аварии.

Шахов коротко изложил суть дела. Громов посмотрел в окно и сказал:

— Вот и генерал приехал. Пойду встречать. — Надел фуражку, осмотрелся. «Пойду» — сказал так, словно шел решать собственную судьбу.

— Зайдите ко мне, — сказал Бородин Шахову. — Потребуемся — вызовут.

Из окна бородинского кабинета они увидели, как подъехал генерал, как вышел из машины. Выслушав доклад Громова, он подал подполковнику руку, что-то сказал ему, и они — генерал и Громов — направились в офицерский клуб.

— Привычка у него такая, — сказал Бородин. — пока не обойдет подразделения, в штаб не зайдет... Давай, Игорь Петрович, выкладывай все, что знаешь о мерзком поступке. Позовем Савчука, пусть послушает.

В фойе клуба генерал остановился.

— Это все свежее или прошлогоднее? — спросил он, показывая на материалы наглядной агитации: плакаты, портреты отличников учебы, показатели социалистического соревнования, рисунки Аннеты Малко, Доску последних известий... Громов несколько удивился тому, что Гросулов начинает свою работу в части с клуба, которым раньше редко интересовался. Сергей ответил не сразу. Генерал нетерпеливо бросил: — Не знаете?.. Только, пожалуйста, не вызывайте ни замполита, ни начальника клуба, сами расскажите, сами, товарищ командир, — подчеркнул он слово «командир», с хитрецой поглядывая на Громова.

— Все свежее, обновленное, товарищ генерал.

— Это что у вас? — подошел он к Доске отличников.

— Лучшие люди части.

— Вижу. Я спрашиваю про пустой квадратик.

«Заметил, глазастый», — подумал Громов, Он не знал, что ответить: полностью выслушать Шахова не успел, возможно, инженер имеет доказательства, которые ставят Узлова вне всякой вины и какого-либо подозрения...

— Это кого же вы отлучили от передовиков учебы? — Гросулов наклонился к красному квадратику, пытаясь прочитать стертую надпись. Ои надел очки и все же прочитал. — Лейтенанта Узлова?

Громов сказал:

— Товарищ генерал, я писал вам донесение по поводу аварии. Это произошло во взводе лейтенанта Узлова.

— Читал. Читал и последнее донесение, в котором вы характеризуете этого офицера как лучшего командира взвода. — Он опять наклонился к квадратику, покачал головой: — Нехорошо, нехорошо. — Поискал взглядом, где бы можно сесть. Направился к дивану. — Садитесь, Сергей Петрович. — Набил трубку табаком, но прикуривать не стал. — Когда-нибудь ваш портрет печатали в газете? Или вот на Доске выставляли?

— Не помню, товарищ генерал...

— А я помню... И было это на фронте. Артиллерийским дивизионом тогда командовал... Когда меня щелкнул фотокорреспондент, не заметил. Однажды принесли газеты. Признаться, не очень я их читал, некогда было. Мой замполит капитан Табидзе развернул газету и начал, как всегда делал при этом, тихонечко насвистывать. Потом как свистнет на всю мощь. «Командир! Кацо, Петя! Смотри!»

На первой полосе был мой портрет и соответствующая надпись... Эту газету я так и храню. Она всегда при мне. Неловко показывать другим, но я тайком разверну — и на стол ее... В кармане носил, до дыр потерлась... Вот она.

Гросулов подал Громову завернутую в целлофановую бумагу газету. Она была сложена так, что из-под прозрачной обертки виднелись лишь портрет Гросулова в помятой пилотке и коротенькая подпись, набранная курсивом: «Кавалер двух орденов Боевого Красного Знамени гвардии майор П. М. Гросулов — мастер огневых таранов. От ударов его орудий рушится любая оборона врага».

Сергею показалось, что фотография, весь сверток пахнет обожженной землей. Он долго рассматривал его, пытаясь найти связь с портретом лейтенанта Узлова. Он ожидал, что связь эту сейчас раскроет сам Гросулов: не ради же хвастовства и личной популярности генерал показал эту старую фотографию, изрядно потертую и пахнущую не то порохом, не то опаленной землей. Он представил в мыслях сухощавого майора во фронтовом блиндажике, тайком (Петр Михайлович щепетилен на людях к своим заслугам), именно тайком разглядывающего свою фотографию в газете. Видимо, этот снимок не раз и не два воодушевлял его в бою. Но об этом Петр Михайлович, конечно же, не скажет ни слова. Связь прояснялась, виделась, и Громов приготовился признаться генералу, что они — сам он и Бородин — поторопились с решением убрать с Доски отличников части портрет Узлова. «А теперь к тому же выяснилось, что Узлов вовсе не виноват». От этой мысли Сергей передернул плечами, будто озноб прокатился по спине.

Гросулов поднялся, сказал:

— Будем смотреть дальше.

Они ходили от стенда к стенду. Генерал спрашивал. Громов отвечал. Из царства цифр и фамилий рисовалось лицо полка, его боевая готовность. Заинтересовали Гросулова и рисунки Аннеты Малко.