Доченька - Дюпюи Мари-Бернадетт

— Дай мне его, Мари! — тихо сказала она. — Тут ничего не поделаешь, маленький не проснется…

Леони рыдала, стоя в сторонке. Жан Кюзенак заставил дочь лечь в постель и опустился на колени у ее изголовья. Прижавшись лбом к подушке, он заплакал. Мари, вся уйдя в свое горе, все же услышала, как отец бормочет:

— Почему за мои ошибки расплачивается моя дочь? Господь, лучше бы ты забрал меня, а не это невинное дитя!

Мари вздрогнула, когда Нанетт забрала у нее мертвого ребенка. Молодая женщина спрашивала себя, как долго ее сердце сможет выносить такую скорбь. Было мучительно видеть безжизненное тело сына и раздавленного несчастьем отца. Однако природная доброта заставила ее произнести:

— Папочка, дорогой мой папочка! Не обвиняй себя, умоляю! Мне еще больнее, когда я вижу, как ты мучаешься! Встань и обними меня!

Дверь распахнулась, и в комнату по очереди вошли доктор Видален, Пьер и Жак.

— Я как раз ехал в «Бори» и встретил этих счастливцев на дороге! — радостно пояснил доктор. — Вот мы и явились всей компанией! Как себя чувствует малыш? Дедушка так торопился его поцеловать!

Доктор осекся, увидев, что Нанетт держит на руках ребенка и личико его прикрыто полотенцем. На кровати, прижавшись к плечу Жана Кюзенака, сидела заплаканная Мари.

Пьер, в лице которого не осталось ни кровинки, сделал шаг вперед:

— Что у вас тут происходит? Где мой сын?

— Пьер, будь мужественным! Малыш перестал дышать. Мари хотела покормить его, а он…

Жак снял картуз и сказал тихо:

— Жена, покажи мне внука. Я хочу поцеловать его в первый и последний раз!

Нанетт подчинилась. Она не хотела плакать, но скорбные слова мужа тронули ее сердце, и она стала всхлипывать. Доктор отвел чету фермеров в сторонку.

— Прошу вас, идемте в другую комнату. Возьмите ребенка с собой, Нанетт. Мне нужно его осмотреть, но я не хочу делать это в присутствии матери. Она и так в состоянии шока. Я оставлю вам успокоительное. Сегодня ночью она должна спать несмотря ни на что!

Пьер пребывал в состоянии ступора. Не успел он как следует рассмотреть своего сына, прикоснуться к нему, как все было кончено. Вдруг он сорвался с места и стал быстро ходить по комнате. Раскаты его голоса становились все громче:

— Сволочная жизнь! И не вздумайте теперь говорить мне о Боге и его святых! Сначала война забрала у меня ногу, сделав инвалидом! Теперь, не успел я почувствовать себя счастливым, не успел наш ребенок родиться, как у нас его отняли!

Крики Пьера вывели Мари из горестного раздумья. Широко раскрыв глаза от удивления, она смотрела, как он размахивает руками, колотит себя в грудь. Как ему, должно быть, больно, раз он совсем потерял контроль над собой!

— Пьер, прошу тебя, успокойся! Мы должны подчиниться воле Господа!

Крик пронзил тишину — звонкое, полное гнева «Нет!». В этот крик Пьер вложил всю свою боль.

— Если бы мой сын родился на ферме, он был бы сейчас жив! — выкрикнул он.

Жан Кюзенак встал на ноги. Знаком попросив тишины, он холодно, с достоинством сказал:

— Пьер, я понимаю твое горе, но нам всем не легче. Поэтому советую тебе взять себя в руки…

Разъяренный Пьер вышел.

— Леони, прошу тебя, выйди, — продолжал Жан Кюзенак. — Я хочу остаться наедине с дочкой.

Мари опустилась на подушки и устремила взгляд в потолок. Когда она осознала, что, кроме отца, в комнате никого нет, по ее щекам обильно заструились слезы, принося облегчение истерзанной душе.

Жан Кюзенак приблизился к ее постели.

— Плачь, пока хватит слез, моя дорогая девочка! Тебе станет легче. Наша страна воюет, и в многие семьи пришло горе, только разными путями. Нам всем нужно быть мужественными. Послушай, Мари! Давай вместе помолимся за нашего маленького Жан-Пьера! Ангел посетил наш дом, но не задержался в нем надолго. Но вот увидишь, придет весна, зацветут цветы и пригреет солнышко, и… Весна и забвение! Мои слова покажутся тебе сейчас жестокими, но ты еще не успела полюбить этого малыша, привыкнуть к нему. Твое горе было бы в тысячу раз сильнее, если бы драма случилась спустя какое-то время…

— Но папа, я сразу полюбила его! — возмутилась Мари. — Это ведь мой малыш! И Пьер… Как он мог меня упрекнуть?

Жан Кюзенак крепко обнял дочь.

— Ничего, забудь! Я говорю глупости, не сердись на меня. Мне так жалко вас обоих, что у меня помутился разум! Не принимай слова Пьера близко к сердцу, его устами говорили горе и скорбь!

Мари долго плакала, прижавшись к отцовскому плечу. Ну почему на ее долю выпало столько страданий? Ведь ей казалось, что сбылись все самые заветные мечты: у нее есть отец, дом, муж и ребенок! Внезапно в голову молодой женщине пришла новая мысль… Так случилось именно потому, что все было слишком хорошо! В жизни нельзя иметь все сразу. Маленькая сирота, она имела счастье узнать любовь Нанетт, Пьера, а потом и своего настоящего отца, Жана Кюзенака, лучшего из мужчин.

Большой дом под названием «Бори», о котором она так долго мечтала, теперь принадлежал ей по праву. Сколько счастливых лет прожила она под его крышей!

Мари со стороны, словно прекрасную картину, вдруг увидела свою безоблачную, полную радости жизнь. Она стала учительницей, и ученицы обожали ее. Леони жила вместе с ней. И любимый Пьер вернулся, не сгинул в мясорубке войны…

Так может быть, не надо просить у неба слишком много?

Глава 18

Жизнь продолжается

День выдался прекрасным, и Мари подумала, что два года назад отец сказал чистую правду. Весна всегда возвращается, и пускай не приносит полного забвения, но всегда исполнена надежд.

Молодая женщина сидела на любимой каменной скамье в тени сосны. Восхитительный парк, прилегающий к дому, полнился цветами и ароматами первых роз, жасмина и пионов.

Рядом на одеяльце, сжимая в ручке погремушку, сидела дочь Мари Элиза. Две недели назад девочке исполнился годик, и в семье по этому поводу устроили шумный веселый праздник.

Звук чьих-то шагов донесся с аллеи, и Мари прислушалась. Обернувшись, она увидела отца в неизменной соломенной шляпе.

— А вот и я, дорогая! Ты все читаешь? Как поживает наша Лизон?

Жан Кюзенак привык называть девочку Лизон, а не Элиза. Первой эту моду ввела Нанетт, которая была уверена: ребенок не должен носить имя умершего родственника — славная суеверная Нан имела в виду свою умершую в младенчестве дочь.

Мари отложила роман и встала:

— Папа, ты выглядишь усталым. Что с тобой?

— Сегодня я был в Лиможе, ты же знаешь, и там встретил моего негодяя племянника, причем случайно. Он не изменился. Макарий как был, так и остался редкостным наглецом!

Мари скрипнула зубами: «Макарий! Снова этот ужасный Макарий!»

— Забудь о нем! — с наигранной веселостью сказала она. — Он носа сюда не кажет — и уже хорошо…

Но Жан Кюзенак был, похоже, чем-то не на шутку озабочен. Сев на скамью, он погрузился в созерцание своей внучки. Девочка лепетала, радуясь голубому небу и чириканью воробушков…

Мари села рядышком и шепнула на ухо отцу:

— Тебя что-то беспокоит! Папа, признайся!

Жан Кюзенак пребывал в замешательстве.

— Понимаешь, дорогая, если я расскажу тебе, ты тоже начнешь переживать.

— И все-таки расскажи! Это касается Леони?

Отец вздохнул. Догадка Мари оказалась верна. У обоих, отца и дочери, перед глазами возникла Леони. Девушке недавно исполнилось двадцать, и она вот уже три месяца училась в школе медсестер.

Жан Кюзенак снял для нее небольшую квартирку в Лиможе и поручил заботам одной из своих кузин.

«Я буду гордиться тобой, Леони, когда ты наденешь белоснежную форму медсестры! Мне жаль с тобой расставаться, но я не могу мешать тебе идти по жизни своим путем…»

Леони же не призналась ни «папе Жану», ни тем более Мари, которую любила, как сестру, что заставило ее спешно уехать из «Бори».

Мари вскрикнула: Элиза встала на ножки, крепкие и ровненькие, без посторонней помощи и теперь с удивленным видом пыталась сохранить равновесие.