Тайная любовь - Стефани Лоуренс

— Ну, он был среднего роста и довольно плотного сложения. У него густые седоватые усы и бакенбарды. По одеж-де я распознал в нем моряка высокого ранга — в таких людях всегда есть нечто особенное, что показывает их связь с морем. А в чем дело? Это важно?

Алатея попыталась скрыть свое возбуждение:

— Есть законный способ доказать, что это долговое обязательство — фальшивка, но нам надо еще кое-что узнать о деятельности компании — Человек, похожий на капитана, мог бы. оказаться нам очень полезным. — Она сжала руку отца. — Он был с кем-то, кого ты знаешь?

Отец покачал головой:

— Нет. Но если это важно, я могу узнать.

— Сделай это, папа. И если тебе удастся снова встретиться с ним, приведи его к нам домой.

Граф поднялся.

— Верно, Думаю, мне лучше сейчас отправиться в клуб и попытаться найти его.

Алатея бросилась к отцу и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, папа!

— Тебе спасибо, моя дорогая.

Он заглянул ей в лицо, потом нежно поцеловал в лоб.

— Не думай, что я не ценю всего, что ты для нас сделала. Не знаю, чем я заслужил такую дочь. Я только могу радоваться, что ты есть.

Алатея смутилась.

— О, папа! — Она стремительно сжала его в объятиях, потом бросила взгляд в окно. — Я должна оторвать Джереми от его занятий, а то он весь день будет играть в крикет.

Украдкой смахнув слезу, она выбежала из комнаты.

Глава 10

В тот вечер на балу леди Каслри джентльмены буквально осаждали Алатею. Без всяких усилий с ее стороны число зрелых .холостяков, считавших ее подходящей партнершей в танцах, все увеличивалось, и это серьезно осложняло ей жизнь. После двух танцев ей захотелось ускользнуть и как следует обдумать свои проблемы.

Первой и главной из них был Габриэль, пришедший на бал в сюртуке цвета грецкого ореха, тщательно причесанный и блиставший безукоризненными манерами аристократа.

Он снизошел до того, что протанцевал те же два танца, что и она, а теперь без видимой цели прогуливался по залу, ловко пробираясь сквозь толпу гостей.

Отойдя в сторону, Алатея размышляла о том, как ей сообщить своему рыцарю на белом коне, где ему следует искать ее. Если она отправит ему записку, он немедленно примчится на помощь. Теперь она прекрасно знала его нрав и то, как он дорожил наградой за подвиги. Хотя дальнейшее общение с ним могло повлечь за собой всевозможные осложнения, без него она обойтись не могла.

Ей надо было рассказать Габриэлю о капитане, и как можно скорее. Кто знает, сколько еще времени он пробудет на берегу? Возможно, этот человек уже отплыл, но Алатея не хотела даже думать о такой неудаче. Судьба не могла поступить с ней столь жестоко. Но как поговорить с Габриэлем, не подвергая себя опасности? Если она не увидит его лица, то не узнает, как он отреагировал на сообщение. К тому же у нее тогда не будет возможности спросить его, что ему удалось предпринять за пять дней, прошедших с их последней встречи.

Интересно, что узнал Габриэль? Предпринял ли Кроули еще что-нибудь?

Ей нужны были ответы на все эти вопросы, а единственный способ получить их означал только одно — новую встречу с ним лицом к лицу.

Алатея размышляла, взвешивала, принимала и отвергала решения, пересматривала их, но так и не могла прийти ни к какому заключению. Эта неопределенность раздражала ее больше всего.

Уголком глаза она наблюдала за Габриэлем. Вот он передал своих подопечных Люциферу, потом смешался с толпой…

Алатея выпрямилась, судорога сжала ее горло.

Она пыталась уверить себя, что у нее нет оснований для беспокойства. Однако она недооценила силу воздействия своего головного убора. Ее кружевная шапочка манила его как магнит.

Вскоре Габриэль оказался рядом с ней.

— Не говори ни слова.

Его глаза удержали ее взгляд. Он смотрел на нее долго и как-то уж очень многозначительно. Внутри у Алатеи все дрожало, но она убеждала себя, что он не мог ее узнать в наряде графини. К тому же он ведь не видел женщину, лежавшую обнаженной в его объятиях, и она, разумеется, ничуть не походила на леди, стоявшую сейчас рядом с ним.

Сжав губы в тонкую линию, Габриэль коротко поклонился.

— Я понимаю, почему ты прикрываешь голову этим нелепым чепчиком, — пока что у тебя не может быть основания для беспокойства, но, вероятно, скоро ты начнешь седеть.

В глазах Алатеи вспыхнула ярость, но вместо того, чтобы ответить ему что-нибудь язвительное, она улыбнулась.

Впрочем, улыбка получилась уксусно-кислой.

— Я не сомневаюсь, что ты тоже скоро поседеешь, если будешь продолжать, как собака за костью, следовать за своими юными кузинами.

— Ты ничего об этом не знаешь, а потому тебе не следует говорить о них.

— Я знаю, что близнецы вполне способны сами о себе позаботиться.

Он презрительно фыркнул:

— Так это ты их проинструктировала, как действовать?

— Они попросили у меня совета, а я только высказала свое мнение. Теперь они пытаются помочь тебе точно так же, как ты пытаешься помочь им.

— И как же это я делаю?

— Ты прекрасно знаешь как.

Он стиснул зубы.

— Значит, ты подсказала им идею преследовать и травить меня.

Ее губы слегка изогнулись в насмешливой улыбке, и это привело его в ярость.

— Я ведь знаю, что Люцифер пытался объяснить тебе, почему мы должны приглядывать за ними, но, как видно, у него ничего не вышло. Поэтому было бы целесообразно, — он посмотрел на кружева, прикрывавшие ее мягкие волосы, — втолковать тебе эту простую мысль физически, обработав кулаком твою тупую голову.

Он шагнул к ней, заставив ее отступить еще дальше. Алатея сделала отчаянную попытку изобразить презрение.

— Я бы хотела, чтобы ты поразмыслил, прежде чем действовать! Идея защитить близнецов прекрасна, но постоянно вертеться возле них просто глупо! Ты никогда не пытался удержать меня от быстрой езды, а ведь я рисковала сломать шею, когда мы мчались верхом с тобой и Аласдейром. Здесь же речь вообще не идет ни о какой опасности, но ты душишь их своей заботой…

Алатея умолкла. Всеми порами она ощущала исходившее от него нежелание принять ее точку зрения. Он не допускал даже мысли, что они с братом могли ошибаться в отношении своих кузин.

К тому же он не привык делать что-либо наполовину:

Кинстеры никогда не умели себя обуздывать.

— Неужели ты можешь представить кого-нибудь из пришедших на бал безобидных бедняг женатым на одной из твоих кузин? Или дело в другом и ты вообще не собираешься позволить своим драгоценным кузинам выйти замуж?

Она была словно его собственная совесть, нашептывающая ему на ухо, что хорошо, а что плохо. И как свою совесть, он не мог не слушать ее.

— Я подумаю о твоих словах, — проворчал Габриэль, не желая уступать. И все же теперь его грудь больше не сжимала тяжесть, которую он всегда ощущал, находясь рядом с ней.