Революция, которую мы ждали - Клаудио Наранхо

В конце книги Крис Хеджес и Джо Сакко, из которой я взял предыдущий отрывок, говорят об одной финансовой компании, чей индекс является наиболее котируемым в мире, и которая

…набирает фьючерсы на рис, кукурузу, сахар и скот, увеличивая их цены до двухсот процентов на глобальном рынке, так что бедные семьи уже не могут себе позволить удовлетворить базовые нужды и буквально умирают с голоду. Сотням миллионов бедных в Африке, Азии, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке не хватает еды из-за подобного пристрастия к наживе. За терминологией, изучаемой в бизнес-школах и употребляемой там, где совершаются биржевые транзакции, скрывается реальность происходящего, которую нельзя назвать ничем другим, как массовое убийство.

Следующая фраза напоминает нам о суде над Адольфом Эйхманом, главным участником массовых уничтожений в концентрационных лагерях, чье преступление, как выяснилось, было вызвано экзальтированным чувством бюрократического долга и эффекивности:

Холодный и нейтральный язык бизнеса и коммерции разработан для того, чтобы системы работали с жестокой эффективностью, даже если это системы смерти.

В конце своей книги Хеджес пишет, испытывая огромную боль из-за пропасти между мотивацией, которая движет бюрократами финансового мира, и той, что толкает его самого на возмущенный протест, и намекая на видение зла в тоталитарной современности, обозначенное Ханной Арендт, — слепое, банальное зло, лишенное корней, худшее, чем примитивное зло, представляемое демоническими существами:

В моих легких были фиброзные каверны туберкулеза, которым я заразился, когда в окружении сотен суданцев, умирающих от голода, работал иностранным корреспондентом. Я был сильным, и мой иммунитет помог мне выздороветь, но суданцы не смогли победить болезнь, и их тела, среди которых было много детских, бросали в наспех вырытые групповые могилы. Рубцы, которые я ношу в своих легких, — шепот этих мёртвых, отметины от тех, кто не получил возможности стать мужчинами или женщинами, влюбиться или родить детей. Я донёс их до дверей «Голдман Сакс», я опустился у ног этих продавцов финансовых продуктов, чтобы воззвать к справедливости, потому что мёртвые и умирающие в поселках и лагерях беженцев в разных концах планеты не могут позволить себе прийти сюда. <…> Они заставляют меня помнить, они заставляют меня выбирать, с кем мне быть.

Наверняка самого глобального осознания реальности нашей политико-экономической аберрации хватило бы — как и достаточно глубинного понимания индивидуальных невротических механизмов, — чтобы начать освобождаться от неё; но в какую сторону мы пойдем по мере удаления от ужасного зверя современного коммерческого патриархата, которое потребовало монополии терроризма?

Первая идеологическая альтернатива находится между мнениями Ганди, который был убежден в необходимости отказа от индустриального развития, лежащего в основе капитализма, и его современника Тагора.

Ясно поняв патологический и дегуманизирующий характер западной цивилизации, Ганди предложил Индии отвергнуть технологический прогресс, защищая свой традиционный и простой образ жизни. Но другой его современник — Рабиндранат Тагор, который к тому же был первым, кто дал Ганди имя Махатма, — был не согласен с ним, считая, что Индия должна принять позитивные результаты прогресса. И сейчас, когда наша технология привела нас к этому «закату Европы», который так проницательно описал Шпенглер в начале XX века, по-прежнему актуален вопрос, кто из них был прав.

Я думаю, что Тагор выдвигал свою идею в соответствии с этапом развития индивидуального разума. Поскольку мы рождаемся в больном мире, мы заболеваем и у нас развивается невроз, который можно представить как нарост, который первое время помогал нам защититься от окружающей нас в детстве среды. Мы можем называть эту часть разума, что служила нам защитным панцирем, нашим Эго или личностью — название не так важно. Важно понять, что здоровое развитие человека — это не просто физический рост и взросление, а процесс понимания своей ограничивающей личности, который делает возможным (с помощью оздоровляющего и освобождающего самопознания) убрать этот нарост с приходом зрелости. Те, кто достигают этого, знают, что способности, которые они изначально развили как часть своего невроза, не теряются, а просто остаются в распоряжении взрослого освобожденного разума.

Тем самым, надо полагать, не только индустриальное развитие, но и многое из коммерческой и предпринимательской жизни могло бы быть полезно нам в будущем, только уже не ради стремления к безудержной наживе, а на благо общества.

Поскольку я не специалист в этой теме, то не решусь представлять, как мог бы произойти переход существующей технологии из рук патриархальной власти к власти общенародной, или коммерции от погони за прибылью к социальной ответственности, или наращивания экономики в угоду богатым — к распределению по справедливости. Для этого было бы достаточно отказаться от современной убежденности (антисоциалистической и ультралиберальной) в регуляторной функции правительств и найти способ борьбы с коррупцией и превышением экономической власти.

Но я также думаю, что нам нужно быть осторожными с чрезмерным планированием событий, которые должны пройти через эволюционный процесс и диалог, занимающий определённое время и свободный, насколько это возможно, от идеологических догм. И в первую очередь, я верю, что в этом, как и в других вопросах, нам стоит заниматься собственным разумом как гарантией успеха наших действий. Если мы стремимся к гуманизации наших предприятий, ничто не может быть полезнее личностного развития работающих там людей. И если мы хотим когда-нибудь добиться политического здоровья, важнее идеологий будет ситуация, когда политики станут цельными и свободными людьми, эмоционально здоровыми и солидарными. Рассуждая глобально, ни от чего мы не можем ожидать большего в отношении трансформации наших патриархальных институтов, как от изменений сознания людей, которые их составляют.

Как изобретатель очень эффективной и беспрецедентно быстрой методологии, естественно, я ожидаю такого же результата от программы SAT в обучении управленцев компаниями и государственных чиновников, как это было полезно при подготовке терапевтов и учителей, но думаю, что её использование в новых контекстах потребовало бы творческих доработок, и когда я говорю, что готов доказать, что выработал эффективный метод личностного развития, я не пытаюсь претендовать на то, что моя форма работы с группами является единственно возможной.

Недавно Джерри Мандер опубликовал новую книгу[34] о капитализме, подзаголовок которой воплощает ясность мнения, которое уже становится мнением большинства, начиная от финансового кризиса и заканчивая успешной убедительной кампанией нового мирного движения гражданского неповиновения: «Фатальные ошибки устаревшей системы». Посвятив предпоследнюю из её глав теме «Капитализм или счастье», он заканчивает свою последнюю, двенадцатую, главу тем, что можно назвать наиболее крайним из всех мнений, которые я читал об альтернативах будущего. Мне понравилось, что, как и «Возмущенные», он не опирается на власть и не рассуждает как фанатик какой-либо из идеологий. Он рекомендует нам быть открытыми не только к диалогу, но и к экспериментам с разными экономическими моделями, как китайцы, и из перечисленных им альтернатив мне кажется многообещающей модель кооперативов, в которой владельцами компаний являются её служащие, как в сегодняшней Мондрагонской компании в Испании. Но важнее проекта альтернативного мира наверняка будет план переходного процесса от сегодняшней экономической диктатуры глобальной империи к самоуправлению мирового сообщества, и Росс Джексон пишет об этом в своей книге «Захвати Уоллстрит: Глобальный план развития радикальной и политической реформы», предлагая стратегию, которая объединяла бы в планетарную лигу (Лигу гайанистов) небольшое количество наций вместе с бесчисленными гражданскими организациями и представителями международного сообщества для формирования радикального ядра альтернативной системы со своей собственной организацией торговли, банков, правосудия и других институтов.

Зная о том, что оздоровительная трансформация мира, такая необходимая для нашего коллективного выживания, должна включать новую экономическую практику и даже новую экономическую науку, которая бы не закрывала глаза на то, что коммерческие транзакции представляют собой систему, закрытую от окружающей среды и человеческих потребностей, я склоняюсь к мысли, что первоочередная наша задача состоит не столько в том, чтобы создать новую теорию, сколько в том, чтобы вернуть власть сообществу и поставить на первое место экологию и справедливость, а особенно то, что вынесено в название этой главы, — глобальное сознание, — и этим я хочу обозначить нечто большее, чем манеру думать и даже действовать.