Сквозь годы войн и нищеты - Михаил Мильштейн

Вспоминаю и посещение Ватикана и прием у Папы Римского 21 января 1984 года. На приеме стояла какая-то особая, торжественная тишина. Все говорили шепотом. Посредине огромного зала на возвышении в кресле сидел Иоанн Павел II во всем белом. Справа и слева от него стояли двое служителей — один в красной шапочке, подпоясанный красным поясом, с большим крестом на груди, другой — без шапочки.

С приветственной речью выступил Вилли Брандт. С ответным словом — Папа Римский. Потом состоялась церемония представления Иоанну Павлу II каждого из участников совместного заседания, в том числе и меня. До сих пор храню фотографию, где Папа Римский пожимает мне руку. Вилли Брандт и Улоф Пальме в дальнейшем удостоились частной аудиенции у Иоанна Павла II.

На другой день я посетил музей Ватикана, но успел посмотреть только Сикстинскую капеллу и комнаты Рафаэля. В моем распоряжении было всего три часа, и все это время я провел в этих залах. Впечатления незабываемы, полное отрешение от всего, и безграничное восхищение человеческим гением.

Были и некоторые приключения, связанные с перелетами. Вот одно из них. В ноябре 1984 года я отправлялся на очередное заседание Комиссии Пальме, которое должно было состояться в Чикаго. Маршрут был такой: 26 ноября в 12.25 — вылет из Москвы на самолете Аэрофлота, в 13.25 — прилет в Хельсинки и в 14.05 — вылет на самолете финской компании в Нью-Йорк. В Нью-Йорке меня должны были встретить. Таким образом, для пересадки на самолет финской компании у меня был в распоряжении целый час, что считалось вполне достаточным отрезком времени. Но я забыл, что имею дело с Аэрофлотом — самой, на мой взгляд, безответственной авиационной компанией в мире.

Мой полет начался с небольшой накладки. По воле Аэрофлота, без всякого предупреждения, самолет направлялся в Хельсинки с посадкой в Риге, что удлиняло полет как раз на тот самый необходимый мне час, и, таким образом, я не успевал на нью-йоркский рейс. Изменения в рейсе происходили без всяких объяснений со стороны Аэрофлота. В Ригу мы прибыли в 13.30. Стоянка — один час. В латвийской столице повторились все пограничные формальности — проверка паспортов, самолета, багажа и т. п., а время шло, и опоздание увеличивалось.

Когда наконец мы приземлились в Хельсинки, самолет финской авиакомпании уже находился в воздухе на пути в Нью-Йорк.

Хорошо, что меня в Хельсинки все же дождались и встретили, иначе я бы надолго (дня на два как минимум) застрял в финской столице. А так, после еще двух часов ожидания, меня, усталого и рассерженного, посадили на самолет «Бритиш Эйр Уэйз» до Лондона. В британской столице я должен был сделать пересадку на самолет «Пан-Америкэн», летевший в Нью-Йорк. На пересадку у меня было два часа, но, представьте себе, я не волновался.

Но уж если не повезло один раз, то не повезет и дальше. Не успели мы подняться в воздух и пролететь четверть часа, как старший пилот объявил по радио, что дверь в багажном отсеке, видимо, неплотно закрыта, и поэтому мы должны вернуться в Хельсинки.

Одним словом, я прилетел в лондонский аэропорт Хитроу за 15 минут до отлета самолета в Нью-Йорк. Но, чтобы попасть на этот самолет, надо было добраться на автобусе до другого здания. Служащие компании всячески старались мне помочь, и я кое-как добрался до самолета измотанный, разбитый, без багажа. Багаж прибыл лишь на второй день, вскрытый и развороченный.

Другой случай с Аэрофлотом произошел в Нью-Йорке 30 июня 1984 года. Мы прибыли в аэропорт имени Джона Кеннеди из Бостона. Причем за несколько дней до этого из Бостона позвонили в нью-йоркский офис Аэрофлота и подтвердили наш вылет в Москву. Там это подтверждение приняли.

На регистрацию мы прибыли заранее, и то, что увидели у стойки, описать невозможно. Такие картины я видел только во время войны на вокзалах, когда происходила эвакуация населения. Огромная очередь с неимоверным количеством багажа. Крик, плач, истерики. У кого-то не принимают багаж, кто-то смело проходил мимо стойки с огромными сумками, и никто его не останавливал. Дошла очередь и до нас. Мы (т. е. часть делегации Академии наук) подошли к стойке, и вдруг выяснилось, что нас в списке пассажиров нет. Нет, и все! Говорят, обращайтесь в представительство Аэрофлота, а дело происходит в воскресенье, офис закрыт, и звонить некуда. Никто не хотел с нами разговаривать. Пришлось поднять скандал. Мы все же улетели, но в результате неимоверных усилий, потратив кучу нервов. Я лишний раз убедился, что ни одна авиакомпания не работает так безответственно, как Аэрофлот. Правда, трудно встретить и более странных пассажиров, чем наших соотечественников, возвращающихся из США в Советский Союз. Они похожи не на пассажиров, а на тех, кто меняет квартиру и переезжает на новое местожительство со всем мыслимым и немыслимым скарбом. Недаром «переселенцев» прозвали «пылесосами»… Удивительно точное определение!..

Во многих странах мне по тем или иным причинам приходилось бывать в наших посольствах или других официальных учреждениях (вроде миссий при ООН, как, например, в Нью-Йорке и Женеве). И если в этих организациях не было знакомых, то от посещения, как правило, оставался странный и весьма неприятный осадок.

Почти никогда не встречал я здесь доброжелательного и приветливого отношения. С первого же шага тебя окружают подозрительность, настороженность и недружелюбие, тебя рассматривают как надоедливого посетителя, пришедшего что-то выпрашивать. Во всяком случае ни в одном нашем посольстве я не чувствовал себя желанным гостем. Поэтому по возможности старался всячески избегать визитов в наши представительства, чтобы не портить себе настроение.

Такая атмосфера в посольствах царила и при Громыко, и при Шеварднадзе. Все заключалось, на мой взгляд, в культуре и в воспитании, а это не приобретается в результате смены министров иностранных дел. Может быть, сейчас что-нибудь изменилось в лучшую сторону.

… 28 февраля 1986 года в 23.30 было совершено покушение на Улофа Пальме, когда он и его супруга возвращались домой из кинотеатра. Пальме получил два смертельных ранения, и спасти его не удалось.

Он был необыкновенным, удивительным человеком. Я его глубоко уважал. Гибель шведского премьер-министра оказалась поистине невосполнимой утратой для всех, кто был заинтересован в укреплении международного сотрудничества.

Вместе с другими участниками Комиссии Пальме я был приглашен на траурную церемонию. Она состоялась в городской ратуше. Огромный зал, рассчитанный на несколько сот человек, был заполнен именитыми людьми из всех стран мира. Все было необыкновенно строго и скромно. На балконе второго этажа выстроились представители всех партий страны с красными знаменами, окаймленными черными лентами. На ступеньках лестницы разместился детский хор. Гроб с телом Улофа Пальме, покрытый живыми розами, был установлен на небольшом возвышении перед трибуной.