Разрушь меня. Разгадай меня. Зажги меня (сборник) - Тахира Мафи

Кенджи смотрит на опущенные веки Адама.

– Сегодня точно не сможет. – Поколебавшись, он возвращается к машине, нагибается и гладит Джеймса по волосам. – Замечательный пацан. Утром будет как огурчик.

– Я не верю тебе.

– Эй, эй! – Он поднимает руки. – Все будет нормально. Я не хотел, чтобы мальчишка перепугался сильнее, чем нужно. Может, даже Адам со мной согласен!

– Я убью тебя, – едва слышно откликается Адам.

Кенджи смеется.

– Держись, держись, дружище, а то я подумаю, что ты шутишь.

Кенджи скрывается за дверью.

Я не даю Адаму засыпать, говорю, что мы почти в безопасности, касаюсь губами его лба. Изучаю каждую тень, каждую черту, каждую ссадину и синяк на его лице. Мышцы у него расслабились, лицо уже не напряжено. Дыхание стало чуть легче. Я целую его верхнюю губу. Потом нижнюю. Потом щеки, нос, подбородок.

После этого все происходит очень быстро.

Дверь распахивается, и к машине подбегают четверо: двое примерно моего возраста, двое постарше. Двое мужчин и две женщины.

– Где он? – спрашивает женщина постарше, оглядываясь в тревоге. Глядя на них, я не понимаю, видят они меня или нет.

Кенджи открывает дверцу со стороны Адама. Он уже не улыбается. Он выглядит… другим – сильнее, быстрее. Даже ростом выше стал. Он командует. Ему подчиняются. Эти люди знают его.

Адама перекладывают на носики и немедленно осматривают. Все говорят одновременно – о сломанных ребрах, кровопотере, дыхательных путях, каком-то ЖЕЛ[3] и «что у него с запястьями?». Кто-то проверяет пульс. «Давно кровоточит рана на бедре?» Молодые мужчина и женщина смотрят на меня. Все вошедшие странно одеты.

Странные костюмы, белые с серыми полосами по бокам. Это у них медицинская форма такая?

Адама уносят.

– Подождите! – Я выбираюсь из машины. – Подождите, я хочу пойти с ним…

– Не сейчас, – останавливает меня Кенджи. – Тебе нельзя там быть. Не сейчас.

– Как это? Что они с ним будут делать? – Мир выцветает, становится расплывчатым, потом преувеличенно четким, серые тени мелькают длинноногими силуэтами с суетливыми движениями. Внезапно все теряет смысл. Я перестаю что-либо понимать. Моя голова – плоский асфальт, меня затоптали насмерть. Я не знаю, где мы. Я не знаю, кто Кенджи. Кенджи – друг Адама. Адам знает его. Адам. Мой Адам. Адам, которого у меня забрали и не пускают с ним, я хочу, но мне не позволяют, а я не понимаю почему…

– Джульетта, они помогут ему. Соберись, не раскисай. Я понимаю, день выдался сумасшедший, но мне нужно, чтобы ты оставалась спокойной.

Его голос. Такой ровный. Такой неожиданно четкий.

– Кто ты? – Я начинаю паниковать, уже готова схватить Джеймса в охапку и бежать, но не могу. Кенджи что-то сделал с Джеймсом, и даже знай я, как разбудить мальчишку, мне все равно нельзя к нему прикасаться. Я готова вырвать себе ногти. – Кто ты?

Кенджи вздыхает.

– Ты давно не ела. Ты без сил. Ты испытала шок, а сейчас охвачена бурей эмоций. Рассуждай логично. Я тебе не наврежу. Ты в безопасности. Адам в безопасности. Джеймс в безопасности.

– Я хочу быть с ним! Я хочу видеть, что с ним делают!

– Я не могу тебе этого разрешить.

– Что ты собираешься со мной делать? Зачем ты меня сюда привез? – Глаза расширяются, взгляд мечется по сторонам. Я кручусь на месте, словно в водовороте собственного воображения, не умея плавать. – Чего тебе от меня надо?

Кенджи опускает глаза. Потирает лоб. Лезет в карман.

– Ну, видит Бог, я не хотел этого делать…

Кажется, я кричу.

Глава 43

Проснувшись, в первое мгновение я кажусь себе старой скрипучей лестницей.

Кто-то меня вымыл, оттер – кожа кажется атласной. Ресницы мягкие, волосы гладкие, расчесанные, блестят в искусственном свете, шоколадной рекой сбегая вдоль бледных берегов моей кожи и мягкими волнами спадая на ключицы. Суставы болят. Переутомленные глаза по-прежнему жжет. Я лежу обнаженная под плотной простыней, идеально вымытая, как фарфоровая кукла.

Я слишком устала, чтобы думать об этом.

Обвожу комнату сонными глазами, но разглядывать особо нечего. Я лежу в кровати. Вокруг четыре стены. Одна дверь. Рядом тумбочка, на ней стакан воды. Вверху жужжат лампы дневного света. Все белое.

В моей жизни явно что-то меняется.

Я беру стакан воды, и дверь открывается. Натягиваю простыню как можно выше.

– Как вы себя чувствуете?

Высокий мужчина в пластмассовых очках в черной оправе, в простом свитере и отглаженных брюках. Соломенно-желтые волосы свисают на глаза.

В руках планшет с зажимом для бумаги.

– Кто вы?

Он берет стул, которого я не заметила в углу, ставит к кровати и присаживается.

– Голова кружится? Мысли путаются?

– Где Адам?

Он держит ручку над листом бумаги. Что-то записывает.

– Ваша фамилия пишется с двумя «с» или с одним?

– Что вы сделали с Джеймсом? Где Кенджи?

Мужчина останавливается. Поднимает взгляд. Ему не более тридцати лет. У него крючковатый нос и щетина суточной давности.

– Можно, я удостоверюсь, что с вами все в порядке? Тогда отвечу на ваши вопросы. Не мешайте заполнять стандартный протокол.

Я моргаю.

Как я себя чувствую? Не знаю.

Снились ли мне сны? Кажется, нет.

Знаю ли я, где нахожусь? Нет.

Чувствую ли я себя в безопасности? Не сказала бы.

Помню ли я, что произошло? Да.

Сколько мне лет? Семнадцать.

Какого цвета мои глаза? Не знаю.

– Не знаете? – Он откладывает ручку. Снимает очки. – Вы помните, что произошло вчера, но не знаете цвета собственных глаз?

– Кажется, зеленые или голубые. Не уверена. А почему это важно?

– Мне надо убедиться, что вы в состоянии узнать себя. Что вы не забыли, как выглядите.

– Я плохо знаю цвет своих глаз. За последние три года смотрелась в зеркало всего однажды.

Незнакомец смотрит на меня, недоуменно сморщив лоб. Я отвожу взгляд и спрашиваю:

– Как же вы ко мне прикасались?

– Простите?

– К моему телу, к коже. Я такая чистая…

– О! – Он прикусил большой палец и сделал какую-то пометку в бумагах. – Да. По приезде сюда вы были покрыты кровью и грязью, имели небольшие порезы, ссадины и синяки. Был риск заражения. Простите за вторжение в личное пространство, но мы не можем допустить, чтобы сюда заносили бактерии. Пришлось провести наружную детоксикацию.

– Ничего, я понимаю, – заспешила я. – Но как?

– Простите?

– Как вы ко мне прикасались?

Он наверняка знает, как же он может не знать?

– А-а, – кивнул он, что-то перечитывая на своем листке. – Латекс.

– Что?

– Латекс. – На секунду подняв глаза, он заметил мое замешательство. – Перчатки.

– Ясно. – Ну конечно, перчатки. Уорнер тоже надевал перчатки, пока не понял…

Пока не понял… Пока не понял… Пока не понял…

Доли секунды, на которые я замешкалась, прыгая из окна. Нерешительность, изменившая все. Мгновение, когда я утратила контроль. Силу. Власть. Он не остановится, пока не найдет меня, и это моя вина.

Надо выяснить, жив он или мертв.

Надо собраться, сохранять спокойствие. Не дрожать, не трястись, следить, чтобы не стошнило. Нужно сменить тему.

– А где моя одежда? – спрашиваю я, играя безупречно белой простыней, скрывающей мои выступающие кости.

– Уничтожена по гигиеническим соображениям. – Он надевает очки. – Для вас подготовлен специальный костюм. Он заметно облегчит вашу жизнь.

– Костюм? – От удивления у меня приоткрывается рот.

– Да. Но к этому перейдем чуть позже. – Он делает паузу. Улыбается. На его подбородке ямочка. – Вы же не станете нападать на меня, как на Кенджи?

– Я напала на Кенджи? – недоуменно морщусь я.

– Слегка, – пожимает плечами незнакомец. – Но зато теперь мы знаем, что у него нет иммунитета к вашему прикосновению.

– Я коснулась его? – Я резко села, едва не забыв подтянуть простыню. Залившись краской, вцепилась в край, как в спасательный круг. – Я искренне прошу прощения…

– Уверен, он примет ваши извинения. – Блондин углубился в свои записи, словно заинтересовавшись собственным почерком. – Что ж, неплохо. Мы ожидали деструктивных тенденций. Вы много вынесли за последнюю неделю.

– Вы психолог?

– Вроде того. – Он отбрасывает волосы со лба.

– Как это – вроде?

Он смеется, замолкает и катает ручку между пальцами.

– Да, в сущности, психолог. Иногда.

– Как прикажете это понимать?

Он открывает рот, но снова сжимает губы. Хотел ответить, но предпочел рассматривать меня. Он смотрит так долго, что я вспыхиваю. Он начинает что-то писать и пишет долго.

– Что я тут делаю? – спрашиваю я.

– Выздоравливаете.

– И давно я тут?

– Вы спали почти четырнадцать часов, вам дали мощное успокоительное. – Блондин смотрит на часы. – Что ж, кажется, с вами все в порядке. – И добавляет, поколебавшись: – Вы прекрасно выглядите. Просто потрясающе.

У меня во рту пригоршня рвущихся на свободу слов. Краска заливает лицо.