Бремя секретов - Аки Шимазаки

Мои родители тоже выжили после бомбардировок Б-29: опасное время они пережидали в деревне. Когда я вернулся из Сибири, они попросили меня переехать в Токио вместе с Марико и Юкио. Такое предложение было неожиданным. Однако я решил остаться в Нагасаки. Состарившись, они продали все свое имущество и стали жить в доме престарелых.

В 1951 году Юкио окончил университет в Нагасаки и уехал в Токио искать работу. Как химику ему удалось устроиться на хорошую должность в компании по производству пищевых продуктов. Он хотел отыскать церковь, куда ходил в детстве с Марико, но церкви больше не было. Он не нашел ни священника, ни госпожу Танаку. Возможно, они погибли во время бомбардировок.

Отец умер в 1955-м. На следующий год скончалась мама. Согласно закону, их адвокат связался со мной, чтобы обсудить вопрос наследства. Я поехал в Токио и получил деньги, которые родители хранили в банке. Потом зашел в храм М. и заплатил за содержание могилы предков из рода Такагаши. Оттуда направился в мэрию и взял адреса всех сиротских приютов города. Я побывал в каждом из них — и так раздал полученное наследство. Когда я вернулся в Нагасаки, Марико сказала: «Жив ли священник или нет, он будет тебе благодарен. Спасибо, любимый».

В 1964 году женился Юкио, тогда ему было тридцать пять лет. В войну его жена тоже много выстрадала: при бомбардировках Иокогамы погибли ее родители. У них родилось трое детей. Четыре года назад они купили дом в Камакуре и пригласили нас с Марико к себе жить. Их беспокоило мое здоровье, которое сильно пошатнулось после сибирского лагеря.

Господин Накамура усаживается напротив меня за партию в шоги.

— Нам повезло: у нас есть внуки, — говорит он, делая ход.

— Разумеется, — отвечаю я.

Он только что заходил к своему сыну, нашему соседу: у сына двое детей, и жена скоро родит третьего. Сам господин Накамура живет с женой в другом квартале. Мы с Марико познакомились с ними сразу после переезда в Камакуру.

— Вчера я был у дочери в Токио, — говорит он, — и встретил на улице бонзу, с которым дружил мой отец. Он направлялся в тюрьму.

— В тюрьму? Боже мой! Неужели он совершил преступление?

— Он духовник, — смеется господин Накамура. — Он шел в тюрьму навестить приговоренного к смертной казни.

— Приговоренного к смертной казни?

— Да, — отвечает он, передвигая фигуру на доске. — И этот бонза рассказал мне одну интересную вещь.

— Какую же?

— Осужденным, у которых нет детей, труднее примириться с мыслью о смерти, чем тем, у кого есть дети.

У меня кольнуло в сердце. Господин Накамура не знает, что у меня нет детей, а Юкио — приемный сын. Пытаюсь представить себе момент собственной смерти и думаю про Марико, Юкио и его жену, про троих внуков. Вряд ли мне будет тяжело покидать этот мир.

— Возможно, дело не в том, есть ли у человека наследники или нет, — добавляет господин Накамура. — Все зависит от состояния духа в момент смерти. Те, у кого нет детей, огорчены, что их род угаснет.

Я молчу. Господин Накамура продолжает рассказывать о рассуждениях бонзы. По его словам, для приговоренного к смерти важно только одно — чтобы перед казнью его душа, полная ненависти и злобы, очистилась. Очищение же происходит в момент чистосердечной исповеди. Если этого не случится, душа обречена на скитания. В конце концов она вселится в тело другого человека — и значит, преступление повторится. Исчезнуть может тело, но не душа.

Я слушаю с любопытством, а потом спрашиваю:

— Из какого он храма, этот бонза?

— Из храма М., — отвечает господин Накамура.

«Из храма М.? А ведь там похоронены мои родители и все наши предки». Два раза в год я хожу в тот храм. Сердце начинает биться чаще. Родители умерли, так и не простив меня, я уверен. На мгновенье закрываю глаза.

— У вас растерянный вид, — замечает господин Накамура. — Похоже, сегодняшнюю партию выиграю я.

Господин Накамура ушел. Он оказался прав: сбитый с толку, я проиграл партию в шоги. Он остался доволен, ведь в последнее время ему постоянно не везло.

Иду в сад. Марико пересаживает на клумбу цветы, которые подарил ей мой приятель. Когда я подхожу, она уже поливает их у основания стебля. Взгляд мой задерживается на маленьких голубых лепестках.

Сажусь в бамбуковое кресло.

— Помнишь ту женщину по имени Соно? — спрашиваю я.

— Соно?

Марико смотрит на меня, пытаясь извлечь из памяти далекий образ.

— Она была моей няней, — прибавляю я. — Вы с ней виделись в больнице в Токио, незадолго до нашего отъезда в Нагасаки.

— Ах да! У нее было плохо с сердцем, и врач пустил нас к ней в порядке исключения, потому что мы собирались уезжать.

— Именно так.

— Мы с ней разговаривали всего несколько минут, но я никогда не забуду того, что она мне сказала.

— Что она сказала тебе? — спрашиваю я.

— «Марико, спасибо, что согласились выйти замуж за Кэндзи. Вы с сыном принесли ему огромное счастье».

Я изумлен:

— И что же ты ответила?

— Ничего. Я не знала, что сказать в ответ, и от ее слов только заплакала. Соно говорила так, будто она твоя настоящая мать. Она напомнила мне священника из церковного приюта, который переживал за меня, словно родной отец.

Я молчу. Марико прибавляет:

— Добрые слова никогда не забываются.

Она поднимает с земли пустой цветочный горшок, лопатку и лейку. Распрямляя спину, она спрашивает меня:

— Почему ты вдруг завел разговор о Соно?

— Эти цветы напомнили мне о ней. Только и всего.

Марико уходит в дом.

Снова смотрю на цветы и думаю: «Грубые слова тоже не забываются». Я знаю, Марико не забыла слов моей матери: «Вы ведь сомнительного происхождения, не так ли?» Соно часто повторяла мне: «Кэндзи, никому не говори обидных слов». Она была права.

У меня до сих пор сохранилась закладка, которую Соно прислала из Харбина.

В больнице я сказал ей: «Закладка всегда будет напоминать мне о тебе. И слово „незабудка“ тоже». Соно улыбнулась: «А ведь я не знаю, как называется этот цветок по-японски. Забавно». — «По-японски он называется „васуренагуса“», — ответил я. «Васуренагуса? Какое красивое слово!»— «Честно говоря, я и сам раньше не знал. Это мне сказала Марико, при нашей первой встрече в церкви». Соно улыбнулась: «Кажется, цветок этот для вас много значит».

Я никогда не расставался с закладкой, даже в Сибири она была со мной.

В лагере под Омском я видел незабудки. Весной луг был похож на огромный голубой ковер. Однажды из-за железных прутьев решетки я заметил женщину, которая собирала незабудки и плела из них венок. Вокруг нее бегал маленький мальчик. Глядя на них, я думал о Марико и Юкио.

Дзимму, Суйдзэй, Аннэй, Итоку…

Господин Накамура перечисляет императоров Японии. Я слушаю его, расставляя на доске фигуры шоги.

Перед войной в школах заставляли учить имена императоров наизусть. Помню, Юкио жаловался: «Их сто двадцать четыре. Это слишком много!» Он был не очень силен по предметам, где требовалась хорошая память. Но дело даже не в количестве императоров. «Папа, как же им удалось так долго поддерживать династию, чтобы она не прерывалась?» — спрашивал Юкио. Он знал, что я последний наследник семьи Такагаши и что наш род угаснет, поскольку у меня нет детей. Я ответил уклончиво: «Не стоит ломать над этим голову. Относись к этому просто как к тренировке памяти». Ясно, что такой ответ Юкио не удовлетворил.

— …Мэйдзи, Тайсё и, наконец, Сёва! — говорит господин Накамура.

— Какая память в вашем возрасте!

Фигуры расставлены. Господин Накамура бросает на доску нетерпеливый взгляд. Мы начинаем играть.

— На самом деле я помогал сыну заучивать их наизусть. Ему это всегда давалось с трудом. В результате императоров выучил я, а не мой сын.

Я смеюсь. Господин Накамура продолжает:

— Ни в одной стране мира нет такой древней императорской династии, как в Японии. Сейчас правит сто двадцать пятый император!

— Однако потом будет непросто вести наследование только по отцовской линии, — замечаю я. — Все из-за Кодекса императорской семьи, который действовал в эпоху Мэйдзи и в послевоенные годы. В период между эпохами Асука и Эдо сменилось восемь правителей.

— Вы правы. Именно поэтому вплоть до правления императора Тайсё считалось, что, если у жены императора нет детей или рождаются только девочки, он имеет право взять себе наложницу, чтобы мужская линия не прерывалась. Но теперь от этого обычая отказались.

— Значит, в кодекс нужно внести поправки, которые бы позволили женщине наследовать престол.

— Прекрасно, — сказал господин Накамура, взглянув на расстановку фигур.

— Если придавать значение самому факту непрерывности наследования, — продолжаю я, — независимо от того, по чьей линии передается власть, — по линии матери или отца, необходимо учесть все возможные случаи. К примеру, женщине, муж которой не может зачать ребенка, будет разрешено завести любовника.