Квинт Лициний 2 - Михаил Королюк

Время здесь если и течет, то по кругу.

Осадчий проморгался от пыли, привычно чихнул и, помахивая "дипломатом", направился к тенистому закутку. Там он и обнаружил своего водителя, коротающего время за партией в нарды.

— Поехали, — бросил он, — надо до Сарай-и Шахзада прокатиться.

Тот со вздохом облегчения быстро перемешал фишки и, бросив огорченному сопернику торжествующее "работать надо, работать!", быстро ретировался к машине.

Сразу за коваными воротами посольства начался другой, но, впрочем, уже ставший привычным для резидента мир. В нем на улице соседствуют советские, выкрашенные в желтый цвет "Волги" – местное такси, и семенят нагруженные овощами и фруктами ослики; строем – по пять-шесть человек в ряд, не обращая никакого внимания на машины, и ведя между собой оживленную беседу, едут велосипедисты, а на обочине гордо игнорируя весь этот поток бредет через центр столицы скромный пуштунский кочевник с караваном из пяти связанных между собой верблюдов.

Припарковались на набережной Кабул-дарьи. Сама река давала о себе знать лишь вонью из пересохшего русла. Улицы же вдоль нее представляли собой один сплошной базар: ряды дуканов, лавок, мастерских, чайных и шашлычных тянутся насколько хватает взгляда. Теснота и давка, неистощимый водопад красок, звуков и запахов, что бурлит и клокочет, крутя мельницу торга.

Вилиор повел носом в сторону шипящих на шампурах кебабов из молодой ягнятины. В животе что-то согласно уркнуло, но он пересилил этот позыв и неторопливо зашагал дальше, мимо жаровни, мимо мальчишки, продающего на вес "пакору" – кубики свеклы, обжаренные в кляре из нутовой муки с пряностями, мимо прилавка с орехами в сахаре и сушеных ягод тутовника в меду, в узкий и тенистый проулок.

Суета рынка осталась за спиной. Во внутреннем дворе большого, кареобразного трехэтажного дома многочисленные посетители, большую часть которых составляют купцы, выезжающие в Пакистан за товаром, перемещались степенно и неторопливо, изредка останавливаясь поторговаться с сидящими на корточках или низеньких табуретках менялами, среди которых было много сикхов. Прямо на земле, на кусках брезента громоздятся высоченными стопками деньги самых разных стран мира.

— Это кабульская валютная биржа, сынок, — улыбнулся несколько лет тому назад сдающий Осадчему свою должность резидент.

Вилиор просочился сквозь толпу и вышел к цели поездки – меняльной конторе старого знакомого Амира. Злые языки говорили, что он работает на все разведки мира, вместе взятые. Врут, конечно. На КГБ он точно не работал, разве что на местную контрразведку.

Это место было знаменито тем, что здесь можно было обменять не только афгани на пакистанские кальдары или индийские рупии, но и слух на сплетню. И, конечно, не всякий мог сюда зайти поболтать, только по-настоящему уважаемые люди. Надо было не только заслужить право эмитировать свою информационную валюту, но и поддерживать ее весомость. Дезинформаторов Амир быстро отсеивал, чутко оценивая достоверность тех крупинок скрытых знаний, что приносили к нему для обмена его постоянные клиенты.

Осадчий открыл дверь и зашел внутрь лавки.

— Салям алейкум, Амир-ага, — поприветствовал он читающего телетайпную ленту хозяина.

Амир поднял черные глаза на вошедшего и преувеличенно-радостно воскликнул:

— Ай, какой удачный день, сам уважаемый большой шурави пришел! — На правах старого знакомого он мог позволить себе изменить традиционным цветастым приветствиям, тем более говоря на родном для гостя языке. Выпускник московского финэка владел русским свободно и, при возможности, с удовольствием переходил на него. — Что дорогой гость будет: чай, кофе?

Отец Амира когда-то закончил Высшую школу экономики в Лондоне и много лет проработал в одном из крупных афганских банков, прежде чем решил, что готов к работе менялой. Сына он предусмотрительно отправил учиться в Москву. А теперь сам Амир готовит своего сына Кассима к учебе в Лондоне и, если Аллах всемогущий будет к их семье благосклонен, то они так и будет чередовать места учебы наследников с Лондона на Москву и обратно, ибо достойный род должен твердо стоять на двух ногах.

Осадчий коротко задумался, потом кивнул:

— Чай, пожалуй.

Некоторое время они неторопливо смаковали зеленый чай, закусывая кусочками миндального пирожного с медом, и с удовольствием торговались, приближая обменный курс к "братскому".

— Эх, — довольный Амир наконец решительно хлопнул в ладоши, — ладно, разоряй честного торговца. Давай сюда своих американских президентов и забирай наши афганские бумажки. Кассим, — позвал он тихо сидящего в углу сына, — отсчитай афгани для шурави и сбегай, принеси нам еще сладостей. Кстати, Вилиор, я новый анекдот про Насреддина услышал.

Осадчий довольно заулыбался. Нет афганца, который бы не знал хотя бы несколько анекдотов про этого хитреца. Вилиор коллекционировал это народное творчество, надеясь по возвращению в Союз издать их в виде сборника. Хитроумный Амир об этом помнил и знал, как сделать гостю приятно.

— Дочь Муллы Насреддина явилась к отцу и пожаловалась, что ее избил муж, — Амир, хитро поблескивая глазами, сделал паузу.

Резидент подыграл:

— И что на это Мулла Насреддин?

— Он накинулся на дочь и избил еще раз. А потом сказал: если этот мерзавец колотит мою дочь, то я в отместку побью его жену!

Они с удовольствием негромко посмеялись.

Вернулся Кассим и с поклоном положил перед Вилиором пачки афгани, а затем опять ушел из лавки. Осадчий, не считая, уложил деньги в дипломат, отставил его в сторону и посерьезнел. Амир дернул кадыком и сказал, степенно перебирая четки:

— Спрашивай. Хотя… Позволь, я угадаю твой вопрос, шурави?

Вилиор выразительно вздохнул:

— Думаю, угадать его несложно. Но пробуй.

— Хальк?

Осадчий молча кивнул. Амир грустно покачал головой:

— Хальк… Сардар долго терпел, благо никто активнее халькистов не душил бунтующих мулл. Он смотрел сквозь пальцы на нелегальные методы работы среди пуштунских бедняков. Закрывал глаза на рост числа их сторонников в армии. Когда год назад Хальк, несмотря на запрет политической деятельности, устроил первомайские демонстрации почти во всех городах – это им сошло с рук. Когда на октябрьские праздники помимо демонстраций еще и развесили в ряде провинций на центральных площадях красные флаги и портреты Ленина – полетели со своих мест губернаторы, но не головы… Но когда сложился армейский заговор… — пуштун многозначительно замолчал.

— А был заговор? — бесцветным голосом уточнил Осадчий.