Самоучитель танцев для лунатиков - Мира Джейкоб

– Да это не я, это наш глупый пес! Дала ему баранью кость вчера, смотрю, а он уже целую египетскую пирамиду для нее построил! – посетовала Камала, беря шланг и переходя к решетке, вокруг которой обвивалась фасоль.

Пахнуло сладковатым свежим зеленым горошком и нагретой солнцем землей, и Амина сделала глубокий вдох.

– Помнишь, как мы ездили в Техас на свадьбу к той девушке из семейства Телегу, что училась в твоем колледже? – с улыбкой спросила Камала.

– К Сиаме?

– Да-да, она вышла замуж за какого-то парня из Хьюстона, отец там все устроил, но вот что я тебе скажу: в этом Хьюстоне ужасно воняет! Я так радовалась, когда мы вернулись домой! Приятный сухой воздух, с утра свежо! – воскликнула мать, наклоняясь над баклажанами. – А в Сиэтле у тебя как? Сад есть?

– Ты же знаешь, что нет.

– Как ты там живешь? Без сада?

– Да не нужен мне свой сад!

– Сад нужен всем! – заявила Камала, наклоняясь, чтобы вытащить несколько сорняков, выросших рядом с перцами. – Кстати, на завтрашний вечер ничего не планируй! Я приготовлю тебе аппамы с тушеными овощами.

– Мам, ну из-за меня-то не надо, столько хлопот…

– Какие хлопоты? Ерунда! К нам на ужин придет Аньян, а он их просто обожает!

– Кто?

– Томас сказал, что вы с ним познакомились в больнице. Он невролог, помнишь? С сыном придет.

– А, да-да, доктор Джордж. А сколько лет его малышу?

– Восемь.

– Прелесть какая! А что у него за жена?

– Фу-у-у! Жуткая! – сообщила Камала, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. – Я с ней познакомилась в прошлом году на каком-то мероприятии по сбору средств. Так вот, она ушла от него! Представляешь? Живет в Ноб-Хилле с каким-то афганцем!

– Погоди, что?! – резко остановилась Амина и подняла глаза от грядки.

– Ну да, бедный Аньян! Каково ему? Но он наверняка кого-нибудь себе найдет, в больнице-то с этим быстро разберутся. Медсестры, наверное, уже в очередь выстроились!

Амина посмотрела на небо, с трудом пытаясь дышать ровно, и спокойно сказала:

– Нет. Этого не будет.

– Чего не будет?

– Ничего не будет! – слегка повысила она голос, вставая с колен. – Ты не имеешь права так со мной поступать!

– Как? Готовить тебе ужин?

Амина сняла резиновые перчатки и бросила их на землю. Развернувшись, она пошла к выходу из сада, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, по крайней мере, пока не закроет за собой дверь комнаты.

– Ты куда? – закричала ей вслед Камала. – Мы же не закончили с посадками!

– Знаешь, а Димпл меня предупреждала! Она сказала, что так все и будет, а я, боже мой, ей не поверила! Решила, что это слишком низко, даже для тебя! Ты меня пытаешься свести с доктором Джорджем?!

– Да это же просто ужин, ничего официального, тебе не нужно принимать решение…

– Принимать решение?!

– Амина, послушай, ну не делай ты из мухи слона! Я просто подумала, что тебе может понравиться…

– Господи, – с горечью рассмеялась Амина, качая головой. – А папа-то и правда болен?

– А я тебе не говорила, что он болен, – пристально посмотрев на дочь, заявила Камала. – Это ты так решила!

Ага, ну конечно!

– И как ты все спланировала, мам? Я приезжаю сюда, мы с Аньяном Джорджем принимаем решение, и что дальше? Он обзаведется женой, у его сына появится мама, а у меня образуется семья, которой ты сможешь всем хвастаться?!

– А что такого плохого в семье?

– Да ничего! Просто мне это не нужно!

– А вот и нет! Тебе нужен кто-то! Это все видят!

Удар был мягким, но неожиданным, и у Амины на секунду перехватило дыхание.

– Ты не пытаешься ни с кем встречаться, потому что думаешь, будто с тобой что-то не так! – обыденным тоном продолжала мать, словно излагая банальные факты или говоря: «Сейчас без четверти двенадцать» или «Полей редиску». – Я это знаю, мы все это знаем. Санджи, Бала и даже Димпл говорят, что ты сама на себя не похожа с тех пор, как сделала фотографию того мужчины на мосту и…

– Димпл ничего не могла сказать! Она с тобой не общается!

– Зато она общается с Балой!

– Бред! Когда она с ней разговаривала в последний раз?

– Да она всегда звонит матери, когда по-настоящему переживает, дурочка! – ответила Камала, нервно теребя край рубашки.

Амина вдруг поняла, что мать говорит правду, и ощутила такой жгучий стыд, что ее даже стало подташнивать.

– Я ухожу, – бросила она.

– Ами, постой…

– Нет, я имею в виду – уезжаю! Завтра! Возвращаюсь в Сиэтл, к своей работе и своей жизни, и мне очень жаль, если она кажется тебе недостаточно хорошей, но меня все устраивает!

– Детка, послушай…

Амина отперла садовую калитку и быстро зашагала в сторону дома. Мать что-то кричала ей вслед даже после того, как она со всей силы хлопнула входной дверью.

Заснуть в ту ночь ей так и не удалось. В три часа ночи она призналась себе, что поспать ей не светит, встала с кровати и пошла в комнату Акила.

Здесь все изменилось. Комната по-прежнему принадлежала ему, но теперь еще и остальным, заявлявшим на нее свои права с течением времени. Кровать, стол, комод стояли на своих местах, а вот некоторые другие вещи – оранжевый бинбег, кресло, облепленное наклейками со звездами хеви-метала, – однажды вынесли, и дальнейшая их судьба Амине была неизвестна. Появилось здесь и много нового: одежда и газеты, разношерстный, накапливающийся в любом доме хлам (пустой стакан, завернутый в фольгу фонарик, выпуск журнала «Американская фотография» за декабрь 1991 года). По этим предметам можно было отследить, кто приходил в комнату, не хуже, чем по журналу посещений. Кожаная куртка Акила, которую постоянно перекладывали с места на место, словно парализованную кошку, в аккуратно сложенном виде лежала на столе. Амина взяла ее, поднесла к лицу воротник, принюхалась, а потом надела.

Судя по вмятине на кровати и свернувшимся под ней, словно мокрицы, хирургическим бахилам, последним сюда заглядывал Томас. Амина медленно опустилась на покрывало, стараясь точно попасть в отпечаток его тела, как будто делая ангела на снегу, а потом подняла взгляд.

Сколько лет прошло, а они, все так же улыбаясь, смотрели на нее сверху. Ганди, похожий на малыша в очках с толстыми стеклами, Мартин Лютер Кинг-младший и Че Гевара, все с поразительно похожими прическами. Их нарисованные лица мерцали электрическим светом, представляя собой гремучую смесь желаемого и действительного. Амина крепко зажмурилась, и под веками заплясали коралловые губы Великих, испещренные бледно-зелеными татуировками.

Глава 6

– Ого! – воскликнула Моника на следующее утро, заходя в кабинет Томаса и делая вид, будто принюхивается как ищейка. – А ты что тут делаешь? – спросила она у Амины.

Та подняла глаза от модели человеческого мозга, продолжая вертеть в руках гиппокамп. Остальные детали модели были рассыпаны по столу отца и напоминали останки расчлененного животного.

– Жду папу, он должен меня в аэропорт отвезти.

– Погоди, ты же собиралась остаться до пятницы?

– Она спасается бегством, – сказал Томас, не отрываясь от компьютера. – С мамой поссорилась.

Моника присела на подлокотник дивана и совершенно не к месту изобразила удивление:

– Правда? А я-то надеялась, что мы сегодня сходим куда-нибудь, поболтаем между нами, девочками… Тебе мама не передала, что я звонила? Три раза.

– Представь себе, нет, – ответила Амина, не обращая внимания на мрачный взгляд, которым наградил ее Томас.

Не ее проблема, что Камала никогда не передает ей сообщений от людей, которые матери не по нраву. Как будто этого вовсе не было.

– И когда вылет? – взглянув на часы, спросила Моника.

– Около двух.

– Давай я тебя отвезу?

– А ты сможешь? – усомнился Томас.

– Что? – с удивлением посмотрела на него Амина. – Папа, но ты же…

– Отлично! Я – с радостью! – заулыбалась Моника. – Посидим в «Гардуньо», гуакамоле, пиво и все такое, подождем твой рейс. Хочешь? Погоди, я быстренько машину подгоню!

Амине совершенно этого не хотелось, но Моника уже быстрым шагом направилась к двери. Что ж, ладно. Амина встала, окинула взглядом кабинет и совсем загрустила. Было бы гораздо лучше, если бы отец сам отвез ее в аэропорт, но тот уже погрузился в работу, внимательно читая разложенные на столе бумаги.

– Удачно вышло, да? – спросил он.

Амина кивнула и смущенно отвернулась, внезапно ощутив, что на глаза наворачиваются слезы.

Отчего ей хотелось плакать? Не из-за того, что отец постоянно был занят чем-то другим. Не из-за того, что Камала снова решила заняться сводничеством, чего, собственно, и следовало ожидать. Нет, просто каждый раз перед отъездом ее охватывало чувство, что она снова не справилась, не исполнила своего долга, так и не смогла сделать дом настоящим домом.

– О малышка! – встревоженно посмотрел на нее Томас. – Не надо так расстраиваться из-за мамы!

– А я не расстраиваюсь, – неубедительно ответила она.