История сионизма - Уолтер Лакер

была мораль «Еврейского государства», она затрагивала чувства восприимчивых и гордых людей, и примириться с ней было еще труднее, чем с физическими страданиями. Эмансипированные евреи были неуверенны в себе, боязливы, неуравновешенны, подозрительны даже в отношении собственных друзей. Некоторые из них — новые мараны[65] — пытались избежать опасности, перейдя в христианство, но новый расовый антисемитизм не признавал этого легкого выхода из положения. Другие евреи присоединялись к революционному движению, надеясь, что с разрушением старого порядка исчезнет и антисемитизм. И наконец, появились сионисты. Задачей их первого конгресса было рассмотрение путей и способов решения острой проблемы, вставшей перед еврейским народом. Нордау говорил свободно, почти импровизировал. Великолепный оратор, на этом конгрессе он достиг новых высот. Герцль записал в своем дневнике: «Он говорил великолепно. Его речь навсегда останется памятником нашему веку. Когда он возвратился к нашему столу, я подошел к нему и сказал: «Monumentum aere perennius!» («памятник долговечнее бронзы!»).

Следующие ораторы детально рассмотрели положение евреев в Восточной и Западной Европе и дали историческое и экономическое обоснование возникновению сионизма и колонизации Палестины. Один из близких соратников Герцля предложил, чтобы евреи больше не переселялись в Палестину до тех пор, пока не будет достигнуто международное признание правовой основы для их поселения. Это предложение соответствовало официальной программе движения, принятой на предыдущей сессии:

«Сионизм стремится обеспечить еврейскому народу общественное признание, гарантированное законом проживание в Палестине. Для достижения этой цели конгресс рассматривает следующие методы:

1. Последовательная поддержка поселения в Палестине еврейских сельскохозяйственных работников, чернорабочих и лиц других профессий.

2. Объединение и организация всех евреев в местные и более крупные группы в соответствии с законами страны.

3. Укрепление самосознания евреев и их национального сознания.

4. Предварительные шаги по достижению согласия между различными правительствами, необходимого для осуществления целей сионизма».

Преамбула была принята после длительной дискуссии. В первоначальном проекте упоминалось лишь о законно приобретенном доме (или усадьбе), но некоторые более молодые делегаты, такие как Шах из Кельна и Лев Моцкин, доказывали, что сионизму нечего скрывать. Необходимо склонить на свою сторону султана, чтобы получить автономию в Палестине. Без международных законных гарантий для еврейского народа нет безопасности и нет будущего. На тот довод, что подобная юношеская импульсивность может принести вред уже существующим поселениям, Моцкин ответил, что «старый тип колонизации в любом случае ни к чему не приведет. За пятнадцать лет несколько тысяч еврейских крестьян поселились в Палестине, но это не вызвало серьезного интереса среди других евреев, и первоначальный стимул иссяк»[66]. После его выступления делегаты отказались от более мягкой формулировки, и было восстановлено первоначальное определение, использованное Герцлем, — «общественное признание и легализация». На конгрессе были также рассмотрены организационные вопросы. Что необходимо сделать для того, чтобы едва зародившееся движение превратилось в сильную и действующую организацию? Было решено, что высшим органом сионистского движения будет конгресс и что для решения текущих политических вопросов нужно избрать действующий комитет из 23 членов. Все делегаты, достигшие восемнадцати лет, приняли базельскую программу, сделали взнос в 1 шекель (1 шиллинг или 25 центов) и получили право голоса в выборах на конгрессе.

На конгрессе впервые было обсуждено множество идей и предложений, которые в последние годы играли большую роль в сионистской деятельности. Боденхаймер, близкий друг Вольфсона в Кельне, наметил план создания сионистского банка и центрального фонда; Герман Шапиро, профессор математики в Гейдельберге, уроженец России, предложил открыть в Палестине Еврейский университет. Когда подходил к концу третий день обсуждений, Макс Мандельштам, один из старейших членов «Возлюбленных Сиона», попросил слова и дрожащим от волнения голосом выразил от своего имени и от имени других делегатов благодарность «этому человеку, который явился первым инициатором, собравшим евреев всех стран, чтобы обсудить будущее нашего народа»[67]. 1-й сионистский конгресс завершился, сопровождаемый громом аплодисментов и выражениями благодарности и верности.

Он стал вехой современной еврейской истории. В противоположность конференции в Катовице, проходившей пятнадцать лет назад, этот конгресс не был маленьким собранием нескольких знаменитостей, не получившим гласности и не оставившим никаких следов. 1-й сионистский конгресс, который, с одной стороны, приветствовался с пылким энтузиазмом, а с другой — подвергался не менее сильным нападкам, достиг именно той цели, которую Герцль ставил перед собой: он положил начало общественной дискуссии о проблемах сионизма. Еврейские и нееврейские газеты всего мира публиковали сообщения об этом событии и обсуждали его значение. Для Герцля создание сионистской организации было чрезвычайно важным делом. В своей дипломатической деятельности он теперь мог иметь официальную поддержку со стороны нового, активного движения. Теперь он был не просто д-р Герцль из «Новой свободной прессы», а глава всемирной организации. Большое значение для дальнейшего развития движения имела встреча Герцля с представителями русских евреев. Семьдесят делегатов из России составляли преимущественный контингент на конгрессе в Базеле. Герцль был поражен широтой ума этих людей, о самом существовании которых, за очень редкими исключениями, он прежде имел весьма смутное представление.

С другой стороны, русские евреи признали Герцля своим лидером небезоговорочно. Вейцман, который познакомился с Герцлем только на 2-м конгрессе, писал: «Я не могу сделать вид, будто потрясен до глубины души». Вейцмана поразили глубокая искренность и выдающиеся способности Герцля, но он также чувствовал, что тот взял на себя задачу огромной важности, не имея при этом достаточной подготовки. Как заметил Вейцман, Герцль был человеком наивным и далеким от простого народа; беспокоила Вейцмана также склонность Герцля к клерикализму (или, скорее, чрезмерное почтение к раввинам). У учителя Вейцмана, Ахада Гаама, который присутствовал в Базеле, был на это даже более негативный, почти апокалиптический взгляд: он доказывал, что конгресс сионистов больше разрушит, чем построит. Кто знает, не является ли он последним вздохом умирающего народа? Герцль казался ему немногим лучше самонадеянного ловкача, имеющего хорошие намерения. Будьте осторожны, предупреждал он своих читателей, «спасение Израиля придет от пророков, а не от дипломатов». Но Герцль был удовлетворен и даже более: все еще находясь в эйфории после конгресса, он отметил в своем дневнике, что отныне сионизм вошел в русло истории: «Если бы я подвел итог конгрессу заявлением (которое постарался бы не опубликовывать), то оно звучало бы так: «В Базеле я создал еврейское государство». Если бы я заявил об этом вслух, меня бы высмеяли. Но, возможно, лет через пять и, безусловно, через пятьдесят каждый увидит это сам». Герцль и его друзья обсуждали различные варианты того, насколько быстро осуществится мечта сионистов. Нордау считал, что для выполнения такой огромной задачи может потребоваться три сотни лет. Предсказание Герцля оказалось более точным: через пятьдесят