Отец Пепла (СИ) - Крымов Илья Олегович

— Нам некуда спешить, раз мы долгоживущие. Мы всегда успеем отвоевать своё, потому что враги старятся и слабеют, а мы только богатеем и совершенствуем планы экспансий… Я привёл сюда воинов, думая, что стены будут поддерживать нас эти трое суток, но позабыл, как хороши люди на коротких отрезках времени. У нас нет сотни лет, чтобы извести их под корень, а им хватит нескольких часов, чтобы придумать что-то хитрое.

Старик ещё раз громко выкашлялся в сторону, потом достал из-под плаща трубку и стал забивать её чагой. Затяжки были сначала скромными, потом всё более длинными, дым заполнял пространство.

— Ничего не хочешь добавить? Или поправить меня? — скосил глаза наследник.

— Что добавить? Рассуждаешь как седой муж, я горжусь тобой!

— Жаль, что сам я не могу собой гордиться.

— Ну, давай, пожалей себя ещё, бедный маленький воевода. Может, дать тебе нож, — заодно и бороду подрежешь в знак покаяния?

Оредин поморщился, словно желая сплюнуть, но, вместо этого, выдавил:

— Благодарю за воспитание.

— Всегда пожалуйста, отрезвляющей правды у меня на всю империю хватит.

Озрик запыхтел дальше, вглядываясь во тьму тоннеля сквозь кристаллические линзы, а наследник крови задумчиво провёл пятернёй по бороде.

— Не расскажешь мне о твоём… м-м-м, каменном мушкете?

— Нечего рассказывать. Рунный громыхун — штука редкая. Изготовить его нетрудно, однако, никто не горит желанием. Слишком расточительный инструмент, расходует сырую силу рун для выстрела. Зато носить удобно.

— И всё? «Носить удобно»? Других преимуществ перед мушкетом нет?

— Ну, как, — Озрик немного смутился, — есть. Ему нипочём никакая броня, хоть рукотворная, хоть природная, хоть волшебная. Даже драконью костяную броню может пробить, кстати… там, где она тоньше.

— О, — искренне удивился Оредин, — такая мощь?

— Повторюсь: дешевле заряжать мушкет бриллиантами размером с новорождённого крысёнка, чем пользоваться громыхуном.

«Но ты всё же притащил его на войну,» — подумал наследник. — «Прихватил с собой оружие, способное пробить даже рунные доспехи».

Они говорили тихо, и место выбрали так, чтобы голоса не отражались от стен тоннеля и не достигали посторонних ушей, но следующие слова Оредин произнёс особенно тихо:

— Ты думал, что среди рексовых Собственных может найтись убийца, подосланный отцом?

— Что значит «думал»? — зло скривился рунный мастер. — Я знал. И знаю. Возможно, среди этих самых, вокруг нас дремлет гном, который приглядывает за тобой, выискивает измену.

— И, если ему что-то не то померещится, твоя громыхалка пойдёт в ход?

— Отстань, мальчик, у меня тоже должно быть оружие, раз мы на войне. Занимайся своим делом, а мне оставь моё.

Старик продолжал пыхтеть трубкой, а наследник хмурился, вглядываясь в темноту.

— Скоро наступит развязка. Есть совет?

Озрик поперхнулся дымом, закашлялся и вытер рот собственной бородой.

— Задать бы тебе трёпку, да что скажут воины, если я воеводу гонять начну, как доростка безбородого? Советов надо было слушаться раньше, а теперь нужно просто побеждать, вот что. Раз война началась, и идти ей до полного уничтожения, то не важно уж, кто ударил первым, важно чтобы именно ты ударил последним. Иного выхода нет, ибо я должен послужить ещё одному рексу. Делай что должен и будь что будет, мальчик мой, вот и всё.

Оредин поднял гномов на ноги прежде, чем вышел срок, и не зря.

— Слышите этот звук? — спросил он.

— Да, господин, — отозвался десятник.

— Будто что-то тяжёлое… катят. Земля так и дрожит. Арбалетчики, стрелять по готовности!

На фоне неба появился тёмный силуэт, что-то округлое и большое стало подниматься над уровнем земли, постепенно перекрывая свет.

— Это шар, — ясно понял Оредин, — они выдолбили каменный шар… Слушай мою команду! Отступаем вглубь! Не медлить! Все вниз!

Гномы повиновались быстро и слаженно, человеческие трупы лишь немного задержали их. Когда отряд достиг развилки Оредин почти не удивился тому, что проход вправо был замурован.

— Катится! — крикнули позади. — Он катится на нас!

Огромный каменный шар, вырезанный точно по мерке тоннеля, действительно катился на гномов с нарастающим гулом. От поверхности до развилки тоннель всё больше шёл под уклон, а левый коридор был наклонён ещё сильнее, и там, дальше, наверняка была ещё одна свежая стена. Такая простая ловушка, гномам просто некуда было деваться.

— Озрик, стена!

— Что бы ты без меня делал, — прокряхтел старик, поднимая рунный громыхун, — Мать-Гора, какие убытки!

Взрыв; поток света и жара вырвался из каменного раструба и проделал в стене оплавленную дыру.

— Скорее! Ширь!

Валун катился всё быстрее, стены дрожали, тьма становилась всё более тесной и душной от давки.

— Кирки!

Каждый гномский воин обязан иметь при себе походную кирку либо лопату, таков закон войны, — если хочешь устоять, строй укрепления, вгрызайся в землю и камень. Вот и теперь сталь врубилась в свежую кладку, брызнули искры, сквозь дыру вылетело несколько стрел; несколько Собственных протиснулись на ту сторону и послышались звуки боя.

— Скорее! — кричал Оредин, следя за тем, как надвигалась смерть.

Каменный шар наткнулся на вал человеческих трупов и замер, словно в задумчивости. Но он был очень тяжёл и даже сквозь лязг работавших кирок ушей наследника достигал треск и хлюпанье разминаемой плоти.

— Скорее! Вперёд!

Свежая кладка рухнула под напором и гномы прорвались в правый тоннель, где шла схватка. Четыре Собственных уже пали, оросив кровью каменный пол, ещё двое держались из последних сил под клинками людей, когда подмога пришла. Враг не дрогнул, бросился навстречу и был порублен.

Позади оглушительно загрохотало, — камень врезался в развилку, замер на несколько долгих мгновений и медленно склонился к левому тоннелю.

— Хитрые дылды, будь они прокляты. — Озрик вытер со лба пот рукавом одеяния, он тяжело дышал и щурился из-за пыли, покрывшей линзы очков. — Ты был прав, мальчик мой! Куда теперь? Вернёмся на позиции?

— Они наступают.

— Что? Откуда?

— С поверхности, — Оредин прислушался, насколько позволял шлем, — их много. Сомкнуть щиты!

Люди хлынули из-за поворота тёмным потоком, их многоголосый вой заполнил всё пространство, а через мгновение он сменился на истошные крики. Враг ударился о стену щитов, мечи и топоры встретились в почти полной тьме, разгоняемой только парой тусклых шахтёрских ламп, строй не дрогнул.

— Стреляй!

Арбалетчики спустили тетивы, когда люди опять попытались перепрыгнуть через оборонительную линию, — трупы повалились на головы ещё живых.

— Держать строй! По команде шаг вперёд! Шаг!

Рексовы Собственные с грохотом продвинулись навстречу врагу, арбалетчики дали второй залп по верхам, Оредин следил за боем, прислушивался, и видел, что, невзирая ни на какие каверзы, удача была на его стороне… а потом в тоннеле появился гигант.

Он выплыл из-за угла, почти задевая капюшоном потолок, широкий, громадный и неспешный. Гигант продвинулся к гномам, людская масса обтекала его как море обтекает подножье утёса. Оредин следил за этим как заворожённый, видел, словно во сне, как длинная рука выбрасывает вперёд копьё… нет… багор! В тот миг время опять ускорилось; крюк багра зацепил одного из воинов за плечо и выдрал из стены щитов. Гном с воплем скрылся за тёмными плащами, фигура гиганта дёрнулась, и голос несчастного оборвался.

— Стреляй! — закричал Оредин.

Через миг багор врезался в лицо ещё одному Собственному словно снаряд из баллисты, пущенный в упор, личину смяло, череп лопнул внутри шлема, а на обратном движении крюк выдрал из строя третьего воина, и враг прорвался в брешь.

— Ху-ра! — закричал Оредин, бросаясь в атаку. Иное теперь было невозможно.

Мысли угасли, отдав тело на откуп выучке, инстинктам и страху смерти. Но малая частица Орединова сознания отказывалась засыпать, он вступил в бой, продолжая думать о том, какая дорога привела его сюда, в эту душную западню; о том, как он оказался лицом к лицу с врагами во тьме. Неужели не было в мире силы, превосходившей мощь отцовской жадности? Неужели Оредин был обречён остаться её рабом? За что ему ниспослано такое наказание, — родство с чудовищем? За что такая несправедливость? Хорошо… хорошо, что люди оказались не теми, кем счёл их рекс! От этой мысли на душе Оредина стало легче, он расхохотался в голос. Люди отказались быть жертвами и спасли его от позорного звания палача!