От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945 - Альберт Праун

Насладившись пением и игрой на фортепиано молодой исполнительницы, любители музыки отправлялись на филармонические концерты в Хуттен-Зелен и, в довершение всего, на Моцартовский праздник в Вюрцбургской резиденции и Хофгартене. Незабываемое впечатление оставлял дирижер и композитор Герман Цильхер, слушатели в тишине выходили из княжеского зала и спускались по лестнице, спроектированной Бальтазаром Нойманом, плафон над которой украшали росписи Джованни Тьеполо. Я убедился в успешности моих попыток воспитания, прежде всего в области моторизации и в меньшей степени – культуры.

Штаб нашей дивизии располагался в «красном доме», барочном дворце Грайффенклау, построенном из красного песчаника, рядом со старым вокзалом. Штаб 15-й пехотной дивизии занимал один из барочных домов, стоявших с обеих сторон дворца. Командир дивизии генерал-лейтенант Бранд обратился с просьбой к полковнику Гудериану продемонстрировать танковую тактику командирам пехотных и артиллерийских частей во время штабных учений. Гудериан проделал это с присущей ему уверенностью и мастерством. Он провел командные учения – старые рода войск против новых. То, что танковым войскам в итоге способствовал успех, нельзя было объяснить его заинтересованностью в этом. Но его коллега из 15-й пехотной дивизии неожиданно пригласил на это мероприятие генерала Тайера. Генерал начал в своей циничной манере: «Господа, английский генерал Фуллер[72]учит этой тактике по-другому». Затем танковые войска и командование он подверг уничижительной критике и закончил как-то так: «Вопрос о правильной организации танковой дивизии окончательно не решен, еще меньше можно сказать о ее тактике. Поэтому я запрещаю офицерам 5-го корпуса заниматься подобными вещами». В пехоте и артиллерии среди наших товарищей пошли разговоры, что их генерал-лейтенант, должно быть, более прав, чем наш полковник. Гудериан воспринял бестактную выходку с удивительным спокойствием. Причину этого я понял позднее, после его рассказа о бесчисленных попытках министерства за последние годы помешать ему в его революционном деле создания нового рода войск и их тактики. Он изучил военную историю, прочитал немногочисленные работы о танках генерала Фуллера и капитана Лиделла Гарта[73] и понял, что и в других странах, где, как ему казалось, его дело ожидает успех, происходило то же самое. Он увидел, что в Англии боролись за создание танковых частей, в Австрии генерал Эйманнсбергер выступал в их поддержку с железной логикой в словах. Со своими командирами Гудериан всегда был благожелателен, когда видел, что они следуют его высокому полету мысли и первым практическим шагам в новом направлении. В таких случаях, видя проявление передовой инициативы, он не скупился на похвалы. Когда же он сталкивался с непорядками и нерадивостью состава, то говорил об этом без обиняков.

Было наслаждением служить под командованием Гудериана, наблюдать от месяца к месяцу за все новыми успехами в его деле. Каждые полгода он собирал своих командиров в Вюрцбурге. За редкими исключениями, он разрешал женщинам ехать в служебных вагонах. Любезная госпожа Гудериан везла их через наш прекрасный город на их квартиры. Вечером в нашем офицерском клубе устраивался простой ужин в непринужденной обстановке.

Известие о рождении крепкой малышки, четвертого ребенка в нашей семье, вынудило меня покинуть ротное празднование Рождества. Встречать праздник вчетвером с тремя детьми, в отсутствие матери, было малорадостным и бессмысленным занятием. Когда отсутствовал отец, все воспринималось по-другому. Уже в январе Лёвенек приступил к обучению командиров танковых радистов в Оберхофе. У нас оставалось время пройтись по только что выпавшему снегу по Ренштейгу (древняя пограничная дорога между Тюрингией и Франконией. – Пер.) и насладиться живописными видами Тюрингенского леса. После бесснежных северогерманских зим меня сильно тянуло в Альпы. Подразделение получило серию новых машин, которые нужно было обкатать. Дело шло медленно, однако представляло для начинающих некоторую опасность. Одна машина без сопровождающего стояла наготове для молодых офицеров. Троим капитанам я разрешил поехать домой. Чтобы пресечь возможные злоупотребления, езда в воскресенье была запрещена. Для того чтобы полностью использовать неделю, я вынужден был начинать работу в понедельник в 0 часов. На завтрак мы приходили в казармы для радистов на Лазаретштрассе в Мюнхене замерзшими и немного уставшими. С моим другом Рейном, командиром мюнхенского 7-го батальона связи, в наших старых казармах я делился опытом обучения и воспитания личного состава. Те офицеры, что приехали из Вюрцбурга и еще не знали баварскую столицу Мюнхен, знакомились с ним. Потом они предложили свой план празднования карнавала на Масленицу. Во вторник отправились в Гейтау, где остались машины. Мы поменяли нашу шоферскую одежду на форму горных частей и закинули за спину лыжи. Потом мы поднялись на Кроттенталь-Альм, где побывали в гостях у моей старой роты. Горная хижина была пуста, мы должны были сначала протопить печь и принести воду, затем поджарить большие куски взятого с собой бифштекса. Радостное настроение еще более подняло значительное количество согревающих алкогольных напитков, напрасны были мои предупреждения. На следующий день такой отдых с неизбежностью дал о себе знать. На Ротванд мы все-таки поднялись, а вот спускались с опасением. Молодым не хватало навыка, многие первый раз встали на лыжи. Непрерывная цепочка следов мотоциклетных колясок указывала на место выгрузки. Тренировочный подъем совершали на те скалы, на которые было легче взобраться с помощью специальных альпинистских приспособлений и устройств. Наиболее отчаянные пытались носить дрова, сразу же проваливаясь по пояс в снег. Я радовался, когда в вечерних сумерках без происшествий привел свой «детский сад» снова в Гейтау. Мы переоделись и поехали в Унтераммергау, где нас ждал постой; была чудесная холодная ночь, снег и горы освещала полная луна. В 5 часов утра в среду мы стояли при 20-градусном морозе перед нашим вагоном, готовые к посадке. Затем были зимние Олимпийские игры в Гармише-Партенкирхене. Сидя среди празднично одетых зрителей, мы смотрели соревнования лучших спортсменов: бег с прыжками, фигурное катание. Вечером, в свете прожекторов, прошел хоккейный матч между Германией и Канадой. Ночь в Унтераммергау была для нас короткой. В четверг мы были зрителями международного забега военных патрулей. Наконец, мы наблюдали бег на длинные дистанции в таком месте, где склон переходил в пропасть, казалось, предстояло сделать головокружительный прыжок.

Интересно было наблюдать за поведением солдат разных стран во время этого испытания на мужество. Каждый вел себя по-разному: кто-то испытывал неуверенность и крайнюю усталость или проявлял отчаянную храбрость, как победители-итальянцы. После последней ночи в Унтераммергау к вечеру пятницы без остановок мы добрались до Вюрцбурга.

На Пасху 1936 г. в Штутгарте умер от эмболии один из известнейших и любимейших офицеров войск связи мой друг майор и дипломированный