Страна премудрых пескарей. Очерки истории эпохи - Нурали Латыпов

Самый естественный глава такого правительства – разумеется, бывший председатель Революционного военного совета, бывший ярчайший оратор, бывший вождь № 2 (а то и № 1: на плакатах Троцкого и Ленина изображали практически равными), да вдобавок идейный вождь весьма обширного подполья (в Большом Терроре 1937.06.28–1938.11.17 и последовавшей за ним Большой Чистке соучастников Большого Террора троцкизм был самым расхожим обвинением). Понятно, подход к нему искали сразу несколько стран.

1940.05.24 несколько ветеранов Интернациональных бригад – добровольцев, сражавшихся на стороне законной власти в Испанской Гражданской войне и там не раз конфликтовавших со сторонниками Бронштейна, занимавшими немало видных постов в общереспубликанском и многих местных правительствах – во главе с великим художником Сикейросом вломились на виллу Бронштейна в Койоакане – пригороде Мехико. Они вбежали в спальню, выпустили по стенам и шкафам несколько очередей из пистолет-пулемётов. Лейба Давидович и его жена Наталья Ивановна – урождённая Седова (1882.04.05–1962.12.23) – укрылись под кроватью. Вряд ли обстрелянные бойцы не догадались проверить столь очевидное укрытие. Скорее всего былой оппонент решил послать потенциальному клиенту враждебных стран последнее предупреждение.

Судя по тому, что 1940.10.20 Меркадер проломил череп Бронштейна ледорубом на укороченной (чтобы спрятать под плащ) ручке, предупреждение не было услышано. На следующий день Лев Революции скончался – или, как заявили многие соратники, ушёл в бессмертие.

Отчего же человек, до революции метавшийся между множеством политических течений (к большевикам он примкнул только в промежутке между Февральской и Октябрьской революциями), а в Гражданскую войну более всего известный свирепостью расправ над рядовыми красноармейцами (он ввёл в практику децимацию – принятый ещё в Древнем Риме обычай казни каждого десятого бойца отступившей воинской части) и политически сомнительным заигрыванием с военными специалистами, унаследованными от имперских вооружённых сил, стал прославленным вождём и кумиром миллионов?

Между двумя традиционно противопоставляемыми вождями есть очевидное отличие: Бронштейн считал необходимой мировую революцию, Джугашвили же полагал возможным построение социализма в одной стране. Строго говоря, в свете нашего нынешнего опыта прав скорее Бронштейн: капиталистическое окружение в конце концов задавило социалистический эксперимент, как и предупреждали ещё Маркс и Энгельс.

Правда, для этого понадобилось не только давление сверху, но и гниение нашего собственного руководства. В полном соответствии с теорией классиков.

Допустим, у нас есть популяция – достаточная для самовоспроизводства совокупность людей. Понятно, они различаются по многим показателям. Отберём из популяции некоторое число лучших – элитных – по произвольно выбранному показателю, поддающемуся оценке «на глаз». Предоставим им право кооптации – выбора из той же популяции новых членов элиты взамен выбывающих по любым причинам. Оказывается, довольно скоро среднее по элите значение выбранного показателя станет хуже среднего значения по всей популяции. Причина понятна: кому охота собственноручно подтягивать к себе конкурентов!

При взгляде на наш нынешний креативный класс, самостоятельно определяющий степень рукопожатности окружающих, действие теоремы очевидно. Увы, работает она и с показателями, оцениваемыми куда проще – например, с эффективностью управленческой деятельности.

Когда хозяйство страны контролировали Дзержинский (по совместительству с руководством спецслужбами он возглавлял ещё в разное время народный комиссариат путей сообщения и Высший совет народного хозяйства) и Джугашвили, за провал работы можно было вылететь из партии. Это – вопреки современным рассказкам – не означало непременного попадания под суд, но исключало последующее назначение на новый управленческий пост по меньшей мере до получения серьёзного образования (на руководящую работу могли назначить и высокопрофессионального беспартийного, но исключённому из партии предстояло доказать свой профессионализм практически с нуля).

Впрочем, сам Джугашвили, по неизбывной мягкости характера, предпочитал – в тех случаях, когда решать вопрос приходилось лично ему – отправлять неудачливых руководителей на меньшую по сложности работу. Его преемник по партийной линии Никита Сергеевич Хрущёв был куда жёстче и резче. Но управленцы поддержали затеянный им государственный переворот 1953.06.26 – с оттеснением на вторую роль Маленкова – преемника Джугашвили на посту главы правительства – и убийства Берия – фактического наследника выработанной Джугашвили внутренней и внешней политики – только в обмен на существенное улучшение условий собственного существования. Хрущёву пришлось сделать понижение в должности общепринятой карой за слабое руководство. Цена ошибки стала куда меньше для самого ошибающегося. И ошибок стало больше.

1964.10.14 пленум Центрального комитета КПСС снял Хрущёва с постов первого секретаря ЦК и председателя Совета министров СССР. Его преемник на партийном посту Леонид Ильич Брежнев, избранный как промежуточная фигура (пока те, кто посильнее, не договорятся между собою), сумел переиграть конкурентов не только благодаря собственным интригам, но прежде всего привлечением большинства управленцев на свою сторону. Способ – тот же, что и у Хрущёва. Проштрафившихся руководителей теперь, как правило, смещали не вниз, а в стороны, переводя на аналогичную управленческую должность в другом регионе или другой отрасли. Специальные знания стали считаться такими же ненужными, как для нынешних Master of Business Administration и прочих эффективных менеджеров, чьи плоды деятельности рушатся на наши головы уже третье десятилетие подряд.

Прекратилось исключение из элиты тех, чьи показатели явно хуже средних по всей популяции. Теорема о вырождении кооптирующейся элиты заработала в полную силу. Преемник Брежнева Юрий Владимирович Андропов потряс страну признанием: мы не знаем общества, которое построили.

Главные организаторы перестройки Михаил Сергеевич Горбачёв и Александр Николаевич Яковлев гордо заявляли, что чуть ли не с раннего детства ненавидели советскую власть и намеревались уничтожить социализм. Полагаю, это скорее попытка сделать из малой нужды большую добродетель. В те годы, когда они были на вершине власти, невооружённым глазом было видно: они просто не знают, что и как делать, и судорожно дёргаются на все четыре стороны одновременно. Так талантливо сыграть дураков могли бы лишь гении.

Во времена политических сражений Бронштейна и Джугашвили наш нынешний опыт построения и распада социалистической системы (не говоря уж о предстоящем опыте построения нового социализма) был заведомо недоступен. Прагматические соображения, описанные в статьях Чунихина, также представлялись чисто теоретическими. Значит, было ещё нечто способное привлечь сторонников на каждую из противоборствующих сторон.

Мировая революция в тот момент представлялась не просто возможной и даже скорой. Она ещё и не требовала от российских революционеров ничего сверх уже освоенных бесспорных доблестей: непритязательности в быту, готовности жертвовать собой (и при необходимости другими), воинского искусства в специфических условиях столкновения внутри одного народа. Правда, Россия в этом случае оставалась сырьевым придатком стран, ушедших дальше по пути промышленного развития (прежде всего – Германии, изолированной после поражения в Первой Мировой войне и остро нуждавшейся в политических и торговых партнёрах). Но и это многих устраивало: столько лет были придатком – авось и впредь будет не хуже.

Самостоятельное же построение социализма в стране, столь заметно отставшей по промышленной части да ещё потерявшей немалую часть хозяйства (не только лошадей, но и изношенных вдребезги станков и станционных путей), возможно только через создание множества новых отраслей. Например, за всю Первую Мировую войну Россия сумела создать всего несколько сот авиамоторов, тогда как в той же Германии производство их исчислялось десятками тысяч. Производства военной оптики – от биноклей до дальномеров – у нас вовсе не было. И дело не только в том, что мы не смогли бы отбиться от ударов остального мира. Главное – все эти тонкие высокоэффективные технологии востребованы не только во время войны: на них опирается и множество мирных производств, так что страна вовсе не могла выжить без импорта. Понятно, требовалось обучение миллионов человек тому, что ещё недавно знали – и что ещё важнее, умели – немногие десятки. Столь сложная работа желанна далеко не каждому – даже не каждому из тех, кому посильна.