Икс-30 рвёт паутину - Данг Тхань

Её выступление было встречено бурными аплодисментами, и имя её было взято на заметку агентами из управления политико-социальных исследований при канцелярии президента. Только что увиденные ею новые нарушения законности со стороны американцев вызвали у То Лоан решимость ещё более повысить свой голос протеста во имя защиты достоинства вьетнамцев и их правопорядка.

Её мысли прервал приход домашнего служащего, сообщившего, что внизу его ожидает американский журналист, который хочет взять у неё интервью. На визитной карточке было напечатано: «Уильям Фулитстон, корреспондент газеты „Нью-Йорк геральд трибюн“. „А что, — подумала То Лоан, — это возможность использовать американского журналиста, чтобы обвинить американо-дьемовские власти в незаконных действиях“. Приведя себя в порядок, она медленно, будто считая ступеньки на лестнице, спустилась в гостиную.

— Здравствуйте! — раздался голос Фулитстона, когда То Лоан вошла в комнату. Он быстро поднялся и весьма галантно поклонился. — Уильям Фулитстон, корреспондент газеты „Нью-Йорк геральд трибюн“, — представился он.

— Очень рада! — подала ему руку То Лоан.

— Прошу простить, что я пришёл за интервью без предварительной просьбы. Я журналист и в то же время юрист. Американский демократ. На прошлой неделе мне посчастливилось присутствовать на вашем выступлении на тему национального суверенитета и территориальной целостности в свете международного права. Я приветствую ваши глубокомысленные тезисы. Вчера, увидев вас в рядах демонстрантов, я с ещё большим восхищением оценил вашу смелость. Ваши слова и действия непременно вызовут горячее сочувствие нашего народа. Мы, американцы, каждодневно следим за вьетнамской проблемой и очень хотим как можно глубже понять вьетнамского человека. Поэтому сегодня я прошу принять меня, чтобы задать вам ряд вопросов. Надеюсь отразить ваши прекрасные мысли на страницах газеты, чтобы удовлетворить запросы американского народа.

Глядя на Фулитстона, То Лоан отметила, что он не похож на других американцев, которых можно встретить на дорогах между Хюэ и Сайгоном. На нём была белая поплиновая рубашка с короткими рукавами без всяких рисунков, разноцветных птиц или откровенных изображений женщин. Брюки на нём не были в обтяжку. Волосы не топорщились над ушами и не ниспадали на плечи, а были аккуратно подстрижены. На чисто выбритом лице оставлена модная полоска усиков. На вид ему было лет тридцать — тридцать два, Он воплощал собой вежливость и интеллигентность, заметно отличаясь от напористых, хвастливых и грубых гражданских и военных сотрудников американской миссии военной помощи.

— Слушаю вас, — улыбнулась То Лоан.

Фулитстон погасил сигарету в стоявшей на столе старинной фарфоровой пепельнице и приступил к вопросам.

— Мы, журналисты, уважаем правду и стремимся говорить правду. Свобода мысли и свобода слова записаны в конституции Соединённых Штатов Америки. Наша газета, уважая и отстаивая правду, уже много раз резко критиковала бывшего президента Эйзенхауэра и нынешнего президента Кеннеди за политику США в отношении Вьетнама. Мы бескорыстно хотим обратить своё перо на служение правде. Исходя из дружественных отношений между вьетнамским и американским народами и из стремления дать американкам, которым дороги свобода и демократии, правдивые материалы для борьбы против действий ряда гражданских и военных лиц США в Южном Вьетнаме и в правительстве США, направленных против свободы и демократии и наносящих ущерб вьетнамо-американским отношениям, мы просили бы вас изложить ваше мнение по следующим двум вопросам. Первый: в чём хороши или плохи американцы во Вьетнаме? И второй: что следовало бы предпринять, чтобы усилить хорошее и устранить плохое?

То Лоан восприняла это как подходящий случай изложить иностранному журналисту теорию о государственном суверенитете своей нации. Кроме того, на высказывания её побуждала недавно произошедшая сцена на мосту Бонг, и она заговорила с чувством убеждённости:

— Перед приходом сюда вы, очевидно, видели, как вели себя американцы на мосту и как американские военнослужащие отнеслись к вьетнамцам. Не могу подобрать подходящего слова, чтобы охарактеризовать их поведение. Именно эти американцы и дали вам ответ за меня на ваш первый вопрос.

Что касается второго вопроса, то для яркого и точного ответа на него было бы достаточно привести лозунги, под которыми прошли вчера демонстрации представителей всех слоёв вьетнамского народа. Честно говоря, то, что нужно было бы сделать американскому правительству, — это последовать примеру французов и уйти на другую сторону земного полушария, не вмешиваясь в дела Вьетнама и не подрывая Женевские соглашения, С тем чтобы дать нам возможность провести свободные всеобщие выборы И объединить нашу страну.

Фулитстон слегка кивнул головой и, улыбаясь, спокойно заметил:

— Я вполне понимаю вас. Ваши слова выражают искренность патриотически настроенного интеллигентного человека. Мне довелось изучать историю Вьетнама. Могу сказать, что американцы и вьетнамцы одинаково полны энергии и готовности пойти на риск. Наши деды и отцы из разных стран Европы покорили Америку, а деды и отцы тех, кто живёт в Южном Вьетнаме, пришли с Севера и покорили эти места. Я думаю так: Земля состоит из двух полушарий, и американцы и вьетнамцы — на том же полушарии; как нельзя расколоть земной шар, так нельзя разделить надвое и полушарие. Поэтому американцы и вьетнамцы не могут противостоять друг другу. Мы должны быть близкими друзьями. Помогать друзьям идти вперёд по пути свободы — это историческая миссия американцев. Я возмущён недавним поведением нескольких американских военнослужащих. Их действия заслуживают наказания. Их отношение к вьетнамцам осуждается американским народом. Это тем более серьёзно, что они посягают на вьетнамских друзей. Я хочу, чтобы вы поняли: в нашей собственной стране ежедневно и в большом количестве происходят в сотни тысяч раз более серьёзные случаи, например убийства, грабежи, изнасилования… Автомобильных же аварий, наподобие той, что была недавно здесь, — бесчисленное множество. И правонарушители и жертвы в таких случаях — американцы, а не вьетнамцы.

Что касается правонарушений, то когда они происходят в Америке — ущерб наносится американцам, а когда во Вьетнаме — вьетнамцам. Думается, что вопрос здесь не в суверенитете или во вмешательстве, а в нарушении законности со стороны индивидуумов. То же самое и в Сайгоне. Печать ежедневно сообщает о тысячах убийств, грабежей, изнасилований, жертвами которых являются вьетнамцы. То есть это лишь проблема взаимоотношений между личностями, ведь нет же никаких оснований говорить, что вьетнамцы тем самым покушаются на свой собственный суверенитет, не так ли?

Сказав это, Фулитстон сделал вид, что задумался, выжидая, какова будет реакция То Лоан. Заметив на её лице разочарование и неудовлетворённость, он продолжал:

— Я уже сказал, что в нашей стране убийства и грабежи отнюдь не редкость. Это естественно. Преступники — это всегда бедняки, и верно говорил Ломброзо, что они врождённые преступники. В вашей стране то же самое. Но до степени жестокости, варварства ни с чем не сравнится случай, произошедший на днях в ваших родных местах. Этот случай наверняка взбудоражит общественность, вызовет волну возмущения. Вы знаете, о чём идёт речь?

— Нет, — ответила То Лоан тоном, будто ожидая неожиданного поворота событий на экране. — В газетах ничего пока не было.

— Если вы готовы простить меня за злоупотребление вашим терпением, я расскажу. Конечно, для вас, как юриста, обладающего глубокими знаниями юриспруденции, я изложу это дело со всеми необходимыми деталями, так что это не будет просто журналистский репортаж. Но дабы не уклониться от темы, хотел бы задать вам ещё один вопрос, чтобы закончить интервью, которое было чрезвычайно насыщенным по содержанию и весьма полезным для меня…

— Спрашивайте.

— Как демократ, я восхищён вашим мужественным участием в политической деятельности. Поэтому хотелось бы спросить о вашей цели в борьбе против так называемого насилия в Сайгоне в настоящее время. Борьба во имя защиты чего? Вашей ли родины, семьи или коммунистических идеалов?

— Я не коммунистка. Мне ещё не доводилось изучать коммунизм. Но если коммунисты борются против иностранной агрессии, за независимость моей родины, за процветание моей страны, то я бы хотела стать коммунисткой. А сейчас, как патриотка, я борюсь лишь в защиту своей родины…

— И в защиту семьи? — вставил Фулитстон.

— Да, конечно! — продолжала То Лоан. — Конечно, и в защиту своей семьи. Ибо семья — это ячейка родины.

— Вы бы пожертвовали жизнью для защиты своей семьи?

— Для родины, для семьи мне не жаль ничего.