Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин

Наконец из-за края земли поднялось солнце. Паровоз загудел. Рывок пронесся по вагонам. Скрипя и раскачиваясь, они сдвинулись. Проплыло вокзальное здание из красного кирпича, водонапорная башня с закругленной, как булава, верхушкой.

Пассажиры понемногу начали просыпаться. Доставали хлеб, огурцы, ели, дымили махоркой, — все это почти в полном молчании.

Через каждые пять-шесть верст поезд останавливался. Его тогда осаждали все новые толпы желающих ехать. Были, правда, счастливцы, которые уже покидали вагон. Благодаря этому Мануков и Нечипоренко в конце концов протиснулись к Шорохову.

— Едут и едут, — сразу же зашептал Нечипоренко. — Сидели бы. — А мы?

— Нас лихо сюда занесло, — он жадно оглядывался, высматривая, нельзя ли присесть. — Эти-то куда едут? И по рожам видать — жабраки.

«Жабрак» — по-украински бедняк, слово пренебрежительное. Произнес его Нечипоренко с усмешкой.

— А ты-то? — парень в шинели и с перебинтованной шеей, сидевший напротив Варенцова, настороженно поднял голову. — Ты, дядя, сам-то кто будешь?

Мануков зло покосился на Нечипоренко. Парень не унимался: — Корежишься, кривишься… Влезли, мешки рассовали, трясутся… Женщина, которая приютила Варенцова и только что доброжелательно всем улыбавшаяся, в ярости закричала:

— Тебе-то какое дело? Сидишь и сиди, пока не выбросили! Больше всех надо? Лучше его понимаешь? Ну и молчи!

Нечипоренко ткнул в себя самого пальцем:

— Ничего не понимаю? Ты, баба, мне гово…

Неожиданно резким движением Мануков рванул его за плечо. Нечипоренко осекся на полуслове.

Шорохов отвернулся к окну. Каждый тут сейчас был в таком напряжении, что вот-вот мог сорваться на крик.

Но какой восхитительный вид открывался из окна! Поезд проходил по мосту над узенькой речкой густо заросшей камышом, у берегов окаймленной уже начинающим желтеть кустарником. От нее в обе стороны распростерлись луга. Трава на них стояла пышная, ласковая, усеянная глазками цветов. Еще дальше, и справа, и слева, темнели крутые уступы леса.

Где-то перед паровозом и почти тотчас позади вагонов раздались взрывы, и тотчас же Шорохов увидел, что от леса к железнодорожному полотну с визгом и переливающимся свистом скачут конные.

— Казаки! — крикнул кто-то на весь вагон.

Оттолкнув Шорохова, Нечипоренко выглянул в окно, потом обернулся к парню с перебинтованной шеей, победно проговорил:

— Ось она — божья кара!

Вагоны судорожно задергались, залязгали буфера, паровоз тоненько загудел. В эти звуки ворвался треск пулемета. Послышалось шипение пара. Еще через минуту вагон со скрипом остановился. Почти сразу раздался стук по наружной стенке и крик:

— Эй! Выходи!

Щелкнуло несколько винтовочных выстрелов, раздался отчаянный вопль, затем винтовочные выстрелы затрещали опять. Наконец стихли. Снова раздался стук по вагонной стенке и громкий голос:

— Выходи! Хуже будет! Бомбой взорвем!

Пассажиры все разом задвигались. С верхних полок полетели корзины, узлы.

— Эй! — опять донеслось сквозь вагонную стенку. — Манатки в вагоне оставь. Куда тащить?

Раздался еще один взрыв. Песок и камни хлестнули по крыше вагона. Давя друг друга, пассажиры ринулись к выходу. Эта волна вынесла и Шорохова.

Полсотни казаков с карабинами выстроилось вдоль состава. Позади них еще примерно столько же гарцевало на лошадях. Слева и справа стояли тачанки с пулеметами.

Шорохов отыскал глазами компаньонов. Вот они, рядом. Варенцов опустил плечи, в испуге приоткрыл рот. Нечипоренко злорадно смеется. В позе Манукова уверенность. Чемодан он вызывающе держит перед собой.

К толпе пассажиров подошел черноусый урядник.

— Кто здесь жиды? — крикнул он, подняв плеть. — Выходи!.. Жиды и комиссары!

Произнеся это, он врезался в толпу, выдернул из нее невысокого мужчину в пиджаке, седобородого. Выхватил еще парня лет восемнадцати, рыжеволосого, в клетчатой рубахе.

Без команды от цепочки казаков отделилась четверка. Держа карабины наперевес, погнала этих двоих от вагонов. Саженях в ста остановились. Раздались выстрелы.

Урядник снова поднял руку с плетью:

— Мужчины — отдельно, бабы — отдельно. На две стороны р-разой-дись!..

Но толпа вышла из повиновения. Она словно очнулась и заколыхалась, порываясь броситься то в одну, то в другую сторону. Лишь компаньоны стояли неподвижной сплотившейся группой.

— Не время, господа, не время, — повторял Мануков. — Ничего с нами не будет, увидите, но, бога ради, не время…

Шорохов понял: он уговаривает в первую очередь самого себя. Урядник приблизился к ним.

— А вам какого рожна? — добродушно спросил он. — Начальники? Мануков сделал шаг навстречу, звучно произнес:

— Господин казак, прошу отойти со мной в сторону… э-э… на пару слов.

— Чего-о? — заорал урядник и замахнулся на него плетью. Побелев от натуги, Мануков закричал:

— Приказываю тебе, скотина, доложить о нас своему командиру! Ударом ноги урядник выбил из рук Манукова чемодан.

Взлетев, тот углом врезался в плотный песок железнодорожной насыпи и раскрылся. Темно-синие, крест-накрест перетянутые розовыми бумажными ленточками пачки вывалились из него.

— Гроши! — завопил урядник.

В тот же миг казаки навалились на их четверку.

Шорохову заломили за спину руки, забрали из кармана брюк наган.

Урядник смотрел с хищным видом. По его ухмылке, подрагиванию руки с плетью было понятно: решает, с кого из них начать свой скорый суд.

— Господин урядник, — закричал Шорохов. — Мы с Дона, купечество. По приглашению самого генерала Мамонтова! Его превосходительства! Гости мы! Гости ваши!

Он выкрикивал это в надежде привлечь внимание кого-либо из офицеров отряда. Не урядник же был тут самым главным среди казаков!

А тот секунду-другую с недоверием смотрел в его сторону, потом отступил к мануковскому чемодану, поднял одну из вывалившихся пачек. Розовые ленточки слетели, как шелуха. Действительно деньги! Шорохову в первый момент показалось: донские тысячерублевки. Но — нет! Эти определенно были меньше размером и с более темным рисунком.

Скалясь в беззвучном смехе, урядник захлопнул чемодан.

— Скоты! — Мануков пытался вырваться из рук казаков. — Так со мной обращаться! К стенке поставят! Скоты!

Урядник услышал эти слова.

— Что-о? — спросил он, приблизившись.

Один из казаков протянул ему отобранный у Манукова пистолет. Урядник замахнулся им:

— Я для тебя сейчас сам господь бог и все двенадцать апостолов, — он обернулся ко всей остальной толпе:- Бабы — к лесу! Мужики — рельсы разбирать, шпалы жечь! Живо-о!..

Саженях в трехстах от них прогремел взрыв.

Подминая компаньонов под себя, казаки повалились наземь. И уже лежа Шорохов увидел идущий со стороны Троекурова, вдогонку им, поезд. Над его первым вагоном всплыло бурое облачко. Саженях в пятидесяти от них снова вздыбилась земля. Это был бронепоезд, и он вел обстрел.

Конные метались по полю. Толпа пассажиров бросилась к вагонам.

— К лесу! — надрывался урядник. — Тут как собак перестреляют! Новый фонтан земли взлетел к небу.

Бронепоезд остановился. Из него высыпали люди в черных бушлатах; растягиваясь в цепь, побежали в их сторону.

— Ура! — донеслось оттуда. — Ура-а!

Начали строчить пулеметы на обеих тачанках.

— Идиоты! — приподнявшись с земли, Мануков грозил кулаком. — Раненбург и Троекурово заняты корпусом! Это свои!

Разорвался новый снаряд. Одна из пулеметных тачанок взлетела на воздух. Другая сорвалась с места и помчалась к лесу. Вслед за ней в окружении казаков, сопровождаемые криками и руганью, бежали и компаньоны.

Наконец углубились в лес. Винтовочная стрельба не утихала. Пули срывали с деревьев кору, отсекали ветки.

Тут они увидели обоз, заполнявший лесную опушку.

Их подогнали к одной из телег, связали за спиной руки, еще раз обыскали, отобрав уже решительно все, что было у компаньонов в их явных и потайных карманах брюк, пиджаков, поддевок, плащей, в том числе, конечно, пачку бумаг, купленную у Шилова Шороховым, его деньги, портсигар, свалили это в мешок.

«Хорошо, что в общую кучу, — подумал Шорохов. — Если сводку найдут, буду потом отпираться: чужое! Спасет не спасет, а буду».

По приказу урядника двое верховых остались конвоирами.

Обоз тронулся. Компаньоны побрели за телегой.

— Подлецы, — как заклятье повторял Мануков. — Подлецы. Шкуру прикажу спустить…

А возы двигались медленно. За час проходили не больше двух верст. Сильно жгло солнце. Донимали мухи. Из-за дорожного затора впереди иногда останавливались.

Во время одной из таких остановок подъехал казачий офицер. Подъесаул. Брезгливо ткнул в компаньонов нагайкой: — Эти?