Не был, не состоял, не привлекался - Михаил Бейлин

Один мой коллега, многоопытный и востребованный клиентами адвокат, побеседовал со мной, сделав попытку направить на путь истинный.

Михаил Александрович выделялся высоким ростом, мощным сложением, деловитостью и очень уравновешенным характером. Он не тратил времени попусту, но иногда общался со мной, рассказывал интересные эпизоды из своей практики. Эпизоды по сути страшные, но по форме смешные.

В годы интенсивных репрессий он однажды защищал рабочего, бесплатно, по существующему закону.

Рабочий трудился на землечерпалке, на таком, с позволения сказать, кораблике, единственным членом экипажа. Друзья дали ему прозвище – директор.

Обвиняли его в контрреволюционной агитации. Между тем, он, вероятно, до ареста не знал таких слов вообще.

На суде он при всяком случае твердил: «Граждане судьи, я не директор». До суда адвокат пытался объяснить ему, что его обвиняют не в директорстве, но безуспешно. У работяги на этот счет было свое мнение. Знал, что директоров сажают. В последнем слове он в последний раз сказал: «Я не директор». Его оправдали. Редкий, конечно, случай, но бывало. Когда приговор огласили и спросили, понятен ли он ему, он подтвердил и, повернувшись к адвокату, сказал: «Я же вам говорил, что я не директор».

Другой эпизод был посерьезнее. Михаил Александрович направился в подмосковный город на выездной процесс военного трибунала. Ехал вместе с членом трибунала, которому предстояло быть председателем суда. Их разместили вместе, в один гостиничный номер. Такие существовали простые нравы. Среди ночи член трибунала вскочил и разбудил Михаила Александровича.

«Я знаю, – ты член разветвленного контрреволюционного подполья!» – сказал он. Михаил Александрович молниеносно нашел спасительный ход. «Знаешь, я не буду запираться! Я скажу, что возглавляешь это подполье ты!». К трибунальцу вернулось сознание, и он дал задний ход: «Нельзя такое говорить, даже в шутку!».

Голыми руками Михаила Александровича было не взять. Однажды молодой чиновник из органов юстиции затеял проверку регистрационных карточек клиентов Михаила Александровича. Вызывал их для беседы. Искал материал для шантажа. Сделал он это по наводке коллеги, шустрой адвокатессы, пожелавшей, вероятно, уравнять свой доход с доходом видного адвоката. Дело кончилось плохо, не для адвоката, а для предприимчивой парочки.

Михаил Александрович был здравомыслящим человеком. Он как-то рассказал, что в сорок лет у него случился инфаркт. До этого вел образ жизни, включающий ночной преферанс, коньяк и так далее. А после инфаркта резко изменил режим и бросил курить. «По-другому себя почувствовал, память лучше стала, даже голос улучшился. Это для адвоката тоже важно», – рассказал он.

И этот серьезный, внушающий доверие человек попытался мне объяснить, что я делаю большую ошибку. Он говорил, что, по сравнению с другими профессиями, адвокатская в наше время сказочная. Не надо ежедневно от и до ходить на работу, на обеденные перерывы. Адвокат в большой степени хозяин своего времени. Завоевывая признание, он сам определяет содержание своей работы, берет наиболее интересные дела. Он полагал, что у меня неплохое будущее.

Я не считаю себя упрямым человеком. Однако помню несколько эпизодов в своей жизни, когда я проявлял жестоковыйность. (Слово, понравившееся мне в Библии.) И я перестал служить Фемиде, как оказалось, навсегда. Жалею ли я об этом? Из шахматной практики я усвоил, что если вы обдумываете очередной ход, не надо думать о ходах, которые вы сделали раньше. Не надо искать ошибки в прошлом. И не надо огорчаться.

Николай был активным комсомольцем в небольшом городке Горьковской области. Высокий, крепкий, он увлекался физической культурой. Аккуратный от природы, стал знатоком орфографии и синтаксиса, школьным учителем. По комсомольской путевке – чекистом. В зените – капитаном государственной безопасности. При крутом повороте истории страны вылетел из органов без пенсии. На эту тему распространяться избегал, но однажды сказал, что его обвинили в допросах по ночам, хотя это явление не было исключением. Получил должность редактора в издательстве. От авторов требовал грамотности и четкости. С сотрудниками общался приветливо, любил юмор. Имел некоторые хобби. Профессионально фотографировал, методично собирал коллекцию авторучек. Внимательно следил за развитием бытовой техники. Пройдох и взяточников недолюбливал. Науке доверял с оговорками. Не только медицинской науке, которой не доверяют многие, а разбираются почти все. Как-то я обсуждал с ним одно древнейшее событие по материалам популярного журнала «Наука и жизнь». Неожиданно Николай вышел из круга привычных аксиом: «Да все это туман! Ты что думаешь, это на самом деле было двадцать тысяч лет тому назад? Наверняка раньше на земле были более высокие цивилизации, чем нынешняя».

Я что-то стал лепетать про калий-аргоновый метод, позволяющий определять возраст предметов, но сразу почувствовал, что слова мои отскакивают.

Трудно было заподозрить Николая в жестокости, но однажды он сказал: «Были в 1937 году и полезные действия. Уголовный розыск в Москве хорошо знал профессиональных преступников. Это был целый мирок. Когда социально-вредный элемент расстреляли, исчезла профессиональная преступность».

Одна из главных задач у него была сохранение здоровья, хотя ничем не страдал. Спиртное употреблял очень умеренно.

Искренне ждал шестидесятилетия, чтобы немедля уйти на пенсию. Спокойно фотографировать, коллекционировать, беречь здоровье.

Николай Николаевич, новый заведующий редакцией, попал в наше издательство после неприятнейшей истории, случившейся с ним под пьяную руку. Это был сильный мужчина выше среднего роста. На пятом десятке не забывал, что в юности занимался боксом. Держался авантажно, но не перебирал. В ресторане, в курительной, какой-то пижон оскорбил его и получил по физиономии. В дело вступили два милиционера и оба несколько пострадали. Милиционеры простили, однако из номенклатуры Николая Николаевича вычеркнули. Понизили до заведующего редакцией. А был заместителем директора более важного издательства. Он глубоко переживал, но на аппетите и любви к юмору это не отражалось. Он подозревал, что в организации злоключений замешен был один «приятель», которому всегда помогал.

Он был общителен, открыт. Как-то он сказал мне: «В век расцвета кибернетики будет приятно знакомиться. Сразу спросишь у человека его индекс, сопоставишь со своим и прогноз немедленно известен. Если неблагоприятный – извинился и откланялся».