Снега Килиманджаро (сборник) - Эрнест Миллер Хемингуэй

– Чем оно скверное?

– Не увидеть его там, пока не подойдешь к нему вплотную.

– А-а, – сказал Макомбер.

– Ну, пошли, – сказал Уилсон. – Мемсаиб пусть лучше побудет здесь, в машине. Надо взглянуть на кровяной след.

– Побудь здесь, Марго, – сказал Макомбер жене. Во рту у него пересохло, и он говорил с трудом.

– Почему? – спросила она.

– Уилсон велел.

– Мы сходим посмотреть, как там дела, – сказал Уилсон. – Вы побудьте здесь. Отсюда даже лучше видно.

– Хорошо.

Уилсон сказал что-то на суахили шоферу. Тот кивнул и ответил:

– Да, бвана.

Потом они спустились по крутому берегу к ручью, перешли его по камням, поднялись на другой берег, цепляясь за торчащие из земли корни, и прошли по берегу до того места, где бежал лев, когда Макомбер выстрелил в первый раз. На низкой траве были пятна темной крови; туземцы указали на них длинными стеблями, – они вели за прибрежные деревья.

– Что будем делать? – спросил Макомбер.

– Выбирать не приходится, – сказал Уилсон. – Автомобиль сюда не переправишь. Берег крут. Пусть немножко ослабеет, а потом мы с вами пойдем и поищем его.

– А нельзя поджечь траву? – спросил Макомбер.

– Слишком свежая, не загорится.

– А нельзя послать загонщиков?

Уилсон смерил его глазами.

– Конечно, можно, – сказал он. – Но это будет вроде убийства. Мы же знаем, что лев ранен. Когда лев не ранен, его можно гнать, – он будет уходить от шума, – но раненый лев нападает. Его не видно, пока не подойдешь к нему вплотную. Он распластывается на земле в таких местах, где, кажется, и зайцу не укрыться. Послать на такое дело туземцев рука не поднимется. Непременно кого-нибудь искалечит.

– А ружьеносцы?

– Ну, они-то пойдут с нами. Это их шаури. Они ведь связаны контрактом. Но по-видимому, это им не очень-то улыбается.

– Я не хочу туда идти, – сказал Макомбер. Слова вырвались раньше, чем он успел подумать, что говорит.

– Я тоже, – сказал Уилсон бодро. – Но ничего не поделаешь. – Потом, словно вспомнив что-то, он взглянул на Макомбера и вдруг увидел, как тот дрожит и какое у него несчастное лицо.

– Вы, конечно, можете не ходить, – сказал он. – Для этого меня и нанимают. Поэтому я и сто́ю так дорого.

– То есть вы хотите пойти один? А может быть, оставить его там?

Роберт Уилсон, который до сих пор был занят исключительно львом и вовсе не думал о Макомбере, хотя и заметил, что тот нервничает, вдруг почувствовал себя так, точно по ошибке открыл чужую дверь в отеле и увидел что-то непристойное.

– То есть как это?

– Просто оставить его в покое.

– Сделать вид, что мы не попали в него?

– Нет. Просто уйти.

– Так не делают.

– Почему?

– Во-первых, он мучается. Во-вторых, кто-нибудь может на него наткнуться.

– Понимаю.

– Но вам совершенно не обязательно идти с нами.

– Я бы пошел, – сказал Макомбер. – Мне, понимаете, просто страшно.

– Я пойду вперед, – сказал Уилсон. – Старик Конгони будет искать следы. Вы держитесь за мной, немного сбоку. Очень возможно, что он заворчит и мы услышим. Как только увидим его, будем оба стрелять. Вы не волнуйтесь. Я не отойду от вас. А может, вам и в самом деле лучше не ходить? Право же, лучше. Пошли бы к мемсаиб, а я там с ним покончу.

– Нет, я пойду.

– Как знаете, – сказал Уилсон. – Но если не хочется, не ходите. Ведь это мой шаури.

– Я пойду, – сказал Макомбер.

Они сидели под деревом и курили.

– Хотите пока поговорить с мемсаиб? – спросил Уилсон. – Успеете.

– Нет.

– Я пойду, скажу ей, чтоб запаслась терпением.

– Хорошо, – сказал Макомбер. Он сидел потный, во рту пересохло, сосало под ложечкой, и у него не хватало духу сказать Уилсону, чтобы тот пошел и покончил со львом без него. Он не мог знать, что Уилсон в ярости оттого, что не заметил раньше, в каком он состоянии, и не отослал его назад к жене.

Уилсон скоро вернулся.

– Я захватил ваш штуцер, – сказал он. – Вот, возьмите. Мы дали ему достаточно времени. Идем.

Макомбер взял штуцер, и Уилсон сказал:

– Держитесь за мной, ярдов на пять правее, и делайте все, как я скажу.

Потом он поговорил на суахили с обоими туземцами, вид у них был мрачнее мрачного.

– Пошли, – сказал он.

– Мне бы глотнуть воды, – сказал Макомбер.

Уилсон сказал что-то старшему ружьеносцу, у которого на поясе была фляжка, тот отстегнул ее, отвинтил колпачок, протянул фляжку Макомберу, и Макомбер, взяв ее, почувствовал, какая она тяжелая и какой мохнатый и шершавый ее войлочный чехол. Он поднес ее к губам и посмотрел на высокую траву и дальше на деревья с плоскими кронами. Легкий ветерок дул в лицо, и по траве ходили мелкие волны. Он посмотрел на ружьеносца и понял, что его тоже мучит страх.

В тридцати пяти шагах от них большой лев лежал, распластавшись на земле. Он лежал неподвижно, прижав уши, подрагивал только его длинный хвост с черной кисточкой. Он залег сразу после того, как достиг прикрытия; его тошнило от сквозной раны в набитое брюхо, он ослабел от сквозной раны в легкие, от которой с каждым вздохом к пасти поднималась жидкая красная пена. Бока его были потные и горячие, мухи облепили маленькие отверстия, пробитые пулями в его светло-рыжей шкуре, а его большие желтые глаза, суженные ненавистью и болью, смотрели прямо вперед, чуть моргая от боли при каждом вздохе, и когти его глубоко вонзились в мягкую землю. Все в нем – боль, тошнота, ненависть и остатки сил – напряглось до последней степени для прыжка. Он слышал голоса людей и ждал, собрав всего себя в одно желание – напасть, как только люди войдут в высокую траву. Когда он услышал, что голоса приближаются, хвост его перестал подрагивать, а когда они дошли до травы, он хрипло заворчал и кинулся.

Конгони, старый туземец, шел впереди, высматривая следы крови; Уилсон со штуцером на изготовку подстерегал каждое движение в траве; второй туземец смотрел вперед и прислушивался; Макомбер взвел курок и шел следом за Уилсоном; и не успели они вступить в траву, как Макомбер услышал захлебывающееся кровью ворчание и увидел, как со свистом разошлась трава. А сейчас же вслед за этим он осознал, что бежит, в безумном страхе бежит сломя голову прочь от зарослей, бежит к ручью.

Он слышал, как трахнул штуцер Уилсона – «ка-ра-уонг!» и еще раз «ка-ра-уонг!», и, обернувшись, увидел, что лев, безобразный и страшный, словно полголовы у него снесло, ползет на Уилсона у края высокой травы, а краснолицый человек переводит затвор своей короткой неуклюжей винтовки