Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма - Петр Ефимович Люкимсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, стоит вспомнить хасидское предание, согласно которому на самом деле Бешт должен был прожить в нашем мире 68 лет, но так как он шесть лет медлил с полным раскрытием себя миру, то у него забрали шесть лет жизни. С этой точки зрения получается, что «полное раскрытие» Бешта произошло лишь в 1740 году, то есть после того, как он поселился в Меджибоже и начал не просто открыто, но и активно и (что немаловажно) систематизировано распространять учение хасидизма.
Но автору этих строк в силу целого ряда причин, в том числе и с учетом дошедших до нас документов польских архивов наиболее вероятной датой «раскрытия» Бешта кажется именно 1734 год, и именно к этой дате следует отнести историю с изгнанием «диббука» из женщины и признания его своим лидером членов местного кружка каббалистов-хасидов[126].
Видимо, тогда же он поселился в доме, предоставленном ему богатым местным откупщиком, который счел за честь нанять его в качестве меламеда для своего сына.
Однако жизнь Бешта в Бродах продолжалась недолго. Вскоре он переезжает в Тлуст, он же Толстое — небольшое местечко на юго-востоке Галиции (сегодня — в Тернопольской области). Согласно хроникам еврейской общины Тлуста, Бешт появился здесь в том же 1734/1735 году.
В Тлусте Бешт также устроился меламедом, начал врачевать, но жил — как и большинство евреев того времени — в крайней бедности.
«…И не имел возможности учинять совместную молитву в своем доме, и собрал вокруг себя людей и молился с ними (видимо, на улице — П. Л.), а одет был в лапсердак из дерюги, и пальцы ног выглядывали из дыр в сапогах, ибо был он чрезвычайно беден. И перед молитвой, даже посреди зимы, ходил окунаться в микву, и во время молитвы падали с него капли пота величиной с горошину», — сообщает о тлустском периоде его жизни «Шивхей Бешт»[127].
* * *
О жизни Бешта в Тлусте до нас дошло лишь несколько историй. Согласно первой из них, в Тлусте было двенадцать еврейских корчмарей, которые выплачивали градоначальнику плату за право держать свое заведение. Один из этих корчмарей был страшно беден, и не мог вносить арендную плату в назначенный срок, за что ему крепко доставалось от некого казака, видимо, поставленного городским головой для взыскания долгов.
Однажды, когда наступил очередной день выплаты аренды, корчмарь понял, что требуемой суммы у него нет и в помине, а еще немного явится тот самый казак и, узнав, что ему нечем платить, пустит в ход свои огромные кулаки; глядишь и убить может. В полном отчаянии он бросился к поселившемуся недавно в городе бааль-шему и рассказал о своей проблеме.
«Иди себе домой и не бойся. Сегодня, если будет на то Господня воля, у тебя будет хорошая выручка, а если и не хватит, то опять-таки не бойся ты этого казака, поскольку тот не сможет причинить тебе никакого вреда», — ответил Бешт.
День был базарным, и в корчме было столько посетителей, что ее хозяин не успевал всех обслуживать. Но необходимой суммы для оплаты аренды все еще не было, а в полдень, как и ожидалось, в корчму завалился казак, пылая от ярости из-за того, что до сих пор не получил причитающейся суммы. Сжав кулаки, он направился к корчмарю, но, не дойдя нескольких шагов, остановился, как вкопанный.
Так и стоял он, словно парализованный, не в силах сдвинуться с места. А корчмарь тем временем продолжал обслуживать все новых клиентов. Наконец, казак сообразил, что стал жертвой «еврейского колдовства» (ничего другого человеку того времени в подобной ситуации просто не могло прийти в голову) и стал просить корчмаря, чтобы тот избавил его от этой напасти.
Корчмарь снова направился к Бешту и стал просить снять с казака заклятие, так как вся эта история могла сильно разозлить градоначальника, да и за колдовство можно было сильно поплатиться.
«Скажи тому казаку, чтобы дал клятву больше никогда не притеснять евреев, и вмиг избавится от своей напасти», — ответил на это Бешт.
Корчмарь передал эти слова казаку, тот дал требуемую клятву больше не досаждать ни одному еврею до конца своих дней, и тут же исцелился от паралича. А корчмарь сосчитал выручку, и оказалось, что ее более чем достаточно, чтобы погасить долг по аренде.
Эта история мгновенно облетела не только Тлуст, но и его окрестности, значительно увеличив славу Бешта как чудотворца среди евреев, но вызвала злобу на «еврейского колдуна» среди христиан, которые решили отомстить Бешту, возведя на него кровавый навет. Вот как пересказывает эту историю Шмуэль-Йосеф Агнон:
«Убили необрезанного мальчика и подбросили его останки в дровяной сарай Бешта, и никто не знал об этом. Когда Бешт вернулся в канун первого дня Песаха домой из синагоги, сказал своей жене: „В доме пахнет падалью“. Пошли искать, обыскали весь дом и нашли убитого, брошенного в дровяном сарае. Приказал Бешт надеть на него кафтан и шапку и посадить за стол. Потом сел и сам Бешт за стол, но не стал проводить седер. Ночью пришли необрезанные со стражей к дому Бешта, обыскали дровяной сарай и не нашли тело убитого. И не пришло им в голову, что восседающий за праздничным столом и есть убитый. После того как рылись повсюду и ничего не нашли, ушли восвояси. А как ушли, приказал Бешт бросить тело убитого в реку, и сделали так. После этого провел Бешт седер в великом воодушевлении. Да охранят его заслуги нас и весь Израиль»[128].
Около пяти лет Бешт обретался то в Бродах, то в Тлусте и Коломые (где в 1734 году снова встретился с Олексом Довбушем), но значительную часть времени, видимо, проводил в разъездах по всей Подолии и Волыни, целительствуя, помогая найти пропавшие вещи или людей, доказывая свою удивительную способность предвидеть будущее и помогая избавиться от той или иной нависшей над евреями угрозы, что почти всегда воспринималось как чудо.
К тлусткому же периоду жизни Бешта относится и первый совершенные им случай «воскрешения из мертвых», которых потом было великое множество.
