Райский остров - Барбара Картленд

Сразу, как только была готова лошадь, он вскочил верхом и направился по дороге, лежащей в стороне от той, по которой они приехали сюда с губернатором.

Кроме того, он старался ехать, держась той стороны дороги, где росли могучие деревья, надеясь, что никто не заметит его поспешный отъезд.

Граф довольно быстро добрался до дома Роксаны, и одного взгляда на ее студию было довольно, чтобы понять, что ее там сейчас нет. Не успел он соскочить на землю, как мальчик, который прошлый раз занимался его лошадью, выглянул из соседнего бали и сказал:

— Мисси нет дома.

Он немного говорил на голландском, и граф спросил его:

— Куда она ушла?

На мгновение мальчик растерялся, затем улыбнулся, поняв вопрос, и показал на восток.

Граф знал, что в этом направлении за лесом начинаются горы, и догадался, что Роксана, видимо, пошла навестить своего учителя.

Не теряя зря времени, граф направил лошадь по дороге к лесу, думая о том, что было бы любопытно встретиться с Айда Анак Тему, учителем Роксаны, чье имя он запомнил еще в прошлый раз, и сравнить его работы с работами его ученицы.

Было совсем нетрудно найти людей, которые показали бы ему дорогу к дому Айда Анак Тему, но, как оказалось, он не мог ехать верхом всю дорогу, потому что по каменистой тропе, круто идущей в гору, лошадь пройти не могла.

К счастью, граф обнаружил мальчика, который мог приглядеть какое-то время за его лошадью, а сам направился вверх, карабкаясь по камням, по которым так часто ходила Роксана.

Он почти дошел до дома Айда Анак Тему, но, услышав звонкие голоса детей, решил направиться в ту сторону и, как он понял позже, свернул не на ту тропинку.

Если бы он увидел старого мастера, то направился бы прямо к нему, но вместо этого, выйдя на звонкие голоса, граф обнаружил детей, весело играющих в тени деревьев.

Они смеялись и возились друг с другом среди травы и цветов, и, как прежде Роксана, граф невольно сравнил их с маленькими купидонами.

Здесь же были и дети постарше, одетые, в отличие от нагих малышей, в саронги, но никто из них не обращал на графа никакого внимания, и он прошел по тропе чуть дальше, в поисках бали Айда Анак Тему.

Вот тут-то он и увидел Роксану. Девушка сидела, прислонившись к стволу дерева, и спала, а на ее руках — граф не мог поверить своим глазам — лежал маленький ребенок, светловолосый, со светлой кожей европейца.

И тут все, что ему говорил о Роксане губернатор, мгновенно всплыло в его памяти. Граф стоял как громом пораженный, глядя на девушку и испытывая при этом все муки ада.

Итак, это все же была правда. У прелестной Роксаны был ребенок. Она не была столь чиста и невинна, как он вообразил себе, заключая ее в свои жаркие объятия и веря при этом — вопреки здравому смыслу, — что он первый мужчина в ее жизни, касающийся ее губ.

В ее несмелом поцелуе было столько неопытности и столь восхитительной робости, что он никогда бы не смог предположить — до настоящего момента, когда поразительная правда так неожиданно открылась ему, — что в ее жизни мог быть какой-то другой мужчина.

Боже, как он заблуждался! Вот она держит на руках спящего ребенка, счастливая мать, прижимающая к груди свое дитя, плод своей любви. И то, с какой нежностью малыш уткнулся ей в грудь, сказало графу без лишних слов, что они связаны одной кровью.

Он так и стоял, глядя на нее в упор, на темные тени от ресниц на ее щеках, на отблеск солнца в густых каштановых волосах, на ее изящные тонкие руки, сжимающие спящего ребенка.

А затем она открыла глаза…

На обратной дороге граф клял себя на чем свет стоит за то, что оказался таким легковерным дураком и позволил так обмануть себя.

В его ушах все еще звучали слова Роксаны о том, что это ее ребенок, но что самое отвратительное и унизительное для него, графа, это то, что она даже не знала, кто его отец.

Губернатор говорил о ее многочисленных любовниках. Один из них, вероятно, обладал светлыми золотистыми волосами и скорее всего был голландцем.

Граф без конца повторял себе, что он ее ненавидит.

Из-за ее вероломства он чувствовал, как что-то разрушилось у него внутри, что-то необыкновенно прекрасное и восхитительное, и теперь он с болью думал, что потерял это — и, по всей видимости, потерял навсегда.

«Я ненавижу ее!» — повторял он снова и снова, возвращаясь назад по тропинке через лес, пока не выехал к широкой дороге, ведущей к дому губернатора.

Однако стоило ему подумать о том одухотворенном выражении, которое было на ее лице, когда она смотрела на свои статуи, о тех важных и интересных вещах, которые они обсуждали в ее студии и потом по дороге на кетьяк, ощутить снова тот огонь, который охватывал их обоих от одного только прикосновения их рук, как к нему пришло понимание того, что это не ненависть сейчас сжигает дотла его сердце, а нечто совсем иное.

Добравшись до дома губернатора, он отправил своего камердинера за вином и выпил залпом несколько бокалов. Любой из друзей графа, стань он свидетелем этой сцены, был бы несказанно удивлен увиденным. Да и камердинер смотрел на него с изумлением.

Он никогда не видел своего хозяина невоздержанным как в еде, так и питье. Вернее, он не мог припомнить ни одного случая, когда бы граф пил так рано и в одиночестве, без хорошей компании за обильным столом.

Так или иначе, но сам граф так никогда и не мог потом точно вспомнить, что же с ним происходило после этого.

Он заставил себя разговаривать с людьми, которые были приглашены на встречу. Он выдержал нескончаемый обед с большим количеством гостей, многих из которых он не раз встречал и раньше, и все это время он вел себя так, будто прекрасно себя чувствовал, был всем доволен, и даже смеялся шуткам губернатора.

Когда же наконец он смог добраться до своей комнаты и остался один, у него появилось почти непреодолимое желание помчаться сквозь ночь к дому Роксаны и вопреки всему убедиться, что он ошибся.

Затем благодаря усилию воли он заставил себя думать, что ей больше не удастся обмануть его и все, что было между ними, прошло безвозвратно.

Он спал совсем немного и наутро, выпив немного бренди, злой, встревоженный и не выспавшийся, чувствовал себя совсем разбитым.

— Начинай укладывать вещи, — велел он своему камердинеру, пока одевался. — Чем скорее мы оставим это злосчастное место, тем будет лучше!

— Куда же мы отправимся, ваша милость? — спросил его слуга.

— В Сингапур… в Индию… Какое это имеет сейчас значение? Главное, подальше отсюда, — раздраженно ответил граф. — Делай, что тебе говорят, и не задавай лишних вопросов!

Он вышел из комнаты в крайне скверном состоянии духа, и камердинер покачал головой. Его хозяин еще никогда не вел себя так странно, и верный слуга понимал, что произошло что-то ужасное.