Путь к свободе - Иван Митрофанович Овчаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Властелин Керченского полуострова генерал Гагарин объявил мобилизацию сразу шести возрастов — с 1894 по 1899 год включительно.
Профессор Крылов прочитал в газете приказ о мобилизации и задумался. Белыми, сухими руками погладил он свои колени, как будто это могло помочь ему, поднялся с кресла и позвонил. На звонок пришла худенькая пожилая женщина.
— Маланья Петровна, попроси ко мне Олега!
Через несколько минут в кабинет вошел Олег, рослый юноша с вьющимися черными волосами, в студенческой форме.
Он хмуро посмотрел на отца. Сын никак не мог забыть, что обозлившийся на большевиков отец не дал ему окончить последний курс Академии художеств: профессор со всей семьей бежал на юг, хотя большевики ничем не угрожали ему.
— Как дела, мой милый? — спросил профессор.
— Дела? Дела ничего, папа, — пожал плечами юноша. Его удивила неожиданная ласковость отца.
— Все малюешь? — усмехнулся профессор, внимательно поглядев на сына.
Прошелся по кабинету, поскрипывая старомодными ботинками, и спросил:
— Что невесел? Нездоровится?
Олег скупо ответил:
— Думаю.
— О чем? Поведай нам, если сие не тайна.
— Сюжет картины обдумываю, — неохотно ответил Олег и опустился в кресло.
— Небось революцию изобразить опять задумал? Сожгу, ей-ей, сожгу! — профессор старался казаться шутливым.
— Странный ты человек, — чуждо сказал Олег. — Ученый, передовой интеллигент — и так смотришь на революцию!
— А как я смотрю? — Профессор вдруг в бешенстве закричал, заикаясь, брызгая слюной: — Губят науку! Уничтожают церковь! Убивают религию!.. Все губят!
Он упал в кресло, зажав голову ладонями. Его глаза говорили: «Видишь, до чего доводят меня твои слова!»
В коридоре послышался шум и топот ног.
Дверь распахнулась. В комнату вскочил щеголеватый, румяный гвардейский офицер. За ним вошла жена профессора — пожилая, но еще интересная, полная женщина. Потом тихонько вошла Ирина — белокурая стройная девушка в японском халатике.
— Чего вы раскричались? — звонко спросила она.
Офицер бросился к отцу:
— Папа, в чем дело?
Профессор гладил его плечо и тихо повторял:
— Он отправит меня в могилу, отправит, отправит!
— Кто?
— Брат твой, вот этот балбес… Он — революционер!
— Смотри, Олег! — сказал офицер. — Я помню, что ты мой брат. Но если ты превратишься в «братишечку»…
— Будет вам! — крикнула Ирина.
— Распад… везде распад! — причитал профессор. — Весь свет распадается… Не разберу, какой дьявол внес в мою тихую семью эту беду, это лихо, которое отнимает у меня покой и заставляет жить как на вулкане.
— Успокойся, мой друг, — заговорила жена. — Что с тобой? Разве можно так?
Профессор бросил на нее быстрый взгляд.
— Олега призывают в армию.
— Олега? Какой же он солдат?
Она быстро подошла к сыну и прижалась к нему.
— Там образуют его, — отозвался, улыбаясь, офицер.
Олег презрительно качнул головой и вышел из комнаты. Вслед за ним в коридор выскользнула Ирина.
— Ну, бунтарь, опять отца расстроил?
Брат улыбнулся, лицо его просветлело.
— Ирина, ты мне веришь?
— Да… Иди… успокойся.
Хлопнула дверь. Из нее вышла Маланья.
— Прямо беда! — всхлипнула она.
Ирина обняла няню и повела ее в свою комнату.
— Эх, миленькая барышня, из-за вашей ангельской души я тута страдаю, — сказала Маланья, открывая дверцу шифоньерки. — Побей меня гром небесный, не будь вас, давно бы фьють с этого дома, давай до другого. Была бы шея крепкая, а ярмо будет…
— Маланыошка, разве тебе у нас плохо?
— Плохо, плохо, голубочка. Не с легкой руки въехали вы в этот дом. В какую комнату ни зайди, все будто плачут они… Как, знаете, бывает, когда в церкви лежит покойник и кругом пусто.
— Маланыошка, ты глупости говоришь! — с упреком сказала Ирина. — Время такое… Всем ничто не мило.
— Нет, не всем. У меня и душа, и сердце, и глаза, как у всех людей, а вот ни о какой смерти и не думаю… а все думаю о счастье. И вам грешно, барышня. Вы такая красивая, молодая, ученая — и всё киснете. У вас такой жених — одно слово Месаксуди.
Ирина очень любила Маланью и была привязана к ней. Она охотно слушала, как Маланья по-своему, по-простому, рассказывала о жизни. Они часто просиживали вдвоем долгие вечера.
Ирина медленно перебирала свои платья. Но ни одно не нравилось ей.
Переодевшись, она зашла в кабинет отца — просто так, взглянуть на полки, заполненные медицинскими книгами. Невольно вздохнула. Недавно, будучи ассистентом отца в Петроградском медицинском институте, она, вернувшись домой, просиживала за книгами все свободное время. И как хорошо ей было за работой!
Не мил стал теперь отцовский кабинет. Она иногда с тревогой в сердце подумывала, что ее специальность не будет иметь широкого применения, что в несчастной России, по темноте и невежеству правителей, религия долго еще будет играть гораздо бóльшую роль в лечении, чем хирургия…
Неожиданный вой сирены, прорезавший тишину, заставил ее вздрогнуть. Она услышала шум и крики, доносившиеся с Приморской улицы, и вышла на балкон.
Длинный серый миноносец бросил якорь перед самым бульваром. Ирина отвернулась. Ее глаза остановились на большом сером доме, стоявшем на углу Набережной и Дворянской.
— Господи, — прошептала она, — неужели я буду там жить? Как же это? Из-за денег я должна выйти замуж за человека на двадцать лет старше меня… Почему все хотят этого? Неужели я могу полюбить его?
Серый дом принадлежал миллионеру Месаксуди и считался самым красивым из всех домов в городе. Своей архитектурой дом напоминал средневековый замок. Ирина мысленно перенеслась внутрь здания. Она была уже знакома с этими роскошными хоромами. Совсем недавно она со всей семьей обедала у Месаксуди. Не был там один Олег, отказавшийся ступить ногой в «буржуйский дом», чему родители были очень рады, боясь, как бы он не сцепился там с кем-нибудь «по поводу политики».
Роскошно убранные комнаты, красивая мебель, дорогие и редкие картины… Месаксуди сидит рядом с ней, они смотрят через огромные открытые двери на синее море, на золотой солнечный дождь, заливавший все вокруг…
Но образ Месаксуди расплылся и исчез. Вместо него появился другой — молодой, красивый юноша в белом летнем костюме, залитом солнечным дождем. Он шел к ней навстречу, но лица его почему-то никак нельзя было разглядеть…
На рассвете, когда дом еще крепко спал, Олег вскочил с постели, умылся, захватил походный мольберт и отправился на гору Митридат.
Поднявшись на вершину, где стоял государственный знак — четырехгранный конусный, гладко отшлифованный диаритовый камень, Олег бросил под него папку, положил туда же мольберт и, усевшись с другой стороны камня, стал глядеть на море.
Солнце еще не взошло, но половина небосклона была уже залита ярко-красным светом
