Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

{135}

Своих и врагов я оплакал, сраженных войной.Сказала она, повстречавшись недавно со мной:«Что сталось с тобою, о Омар, ведь ты и худой и седой!»«Я съеден тоской, оттого и седой и худой.Я видел их гибель, с тех нор потерял я покой.О, сколько достойных унес этот пагубный бой!Почтеннейших старцев, что схожи с луной сединой!Все родичи наши! По целой юдоли земнойТы столь благородных не сыщешь, клянусь головой.Послышатся ль вопли — на помощь поскачет любойИ первым для битвы наденет доспех боевой.Кто в помыслах чпще, кто в мире щедрее мошной?Кто делает благо, а зло обошел стороной?Кому помогает, того ободрит похвалой;Кого одаряет, потом не унизит хулой».

Лишь засидевшихся свалил полночный сон,Ко мне приблизилось возлюбленной виденье.

Я в сумраке ночном приветствовал ее —Она при свете дня скупа на посещенья.

Сказал: «О, почему тобой покинут жДороже был тебе и слуха я и зренья!»

Ответила: «Клянусь, обетам я верна,—Мне появиться днем мешают украшенья».

Красавицы прячут лицо от меня,Красавицы видят, что я уже старый.

Бывало, глазели сквозь каждую щель,Бежали за мной, как овечьи отары,

Когда же вблизи не случалось чужих,Газельих очей расточали мне чары.

Что ж? Я — из знатнейших, которых ногаНа темени тех, кем гордятся минбары{136}.

Как излечишь того, кто скрывает, как тайну, недуг?Ты — недуг мой и тайна, о Зайнаб, мой чудный вожатый.

Каждый скажет, увидев ее: «Мне понятен твой жар,Не гаси же огня, веселись и другую не сватай».

Мой недуг, мою страсть излечить уж не сможет никто,Откажусь от врачей, не пойду к ним с доверьем и платой.

Ночь я с Зайнаб провел, и ту ночь не забуду, покаХолм надгробный не станет для Омара вечной палатой.

Ожидал я, один, — и явилась мне Зайнаб луной,Озарилась долина, и скрылся злодей соглядатай.

Я не мог домогаться запретных веселий, хотя,Как чета новобрачных, мы были в одежде богатой.

Самых близких чета, мы греха не вкусили в ту ночь,Пусть же злобой теперь захлебнется завистник проклятый!

О молния, со стороны КурейбыСверкнула ты над скопом облаков,

И тучи до земли сбежали стадом,Как стадо верблюжат бежит на зов.

А были полосаты, черно-белы…Вмиг под дождем размяк земли покров.

Она пришла — был срок менять кочевье,На крюк разлуки счастлив был улов.

Газелья шея промелькнула в бусахКораллов алых, скатных жемчугов.

Лицо луной сияло безущербной,Как финики, блестящ был ряд зубов.

Стеснилось сердце, и не сплю —Как будто в первый раз люблю.

Смотрю я на зарниц игру,И пламя льется по нутру.

О ночь! Уснул мой караван,Мне одному покой не дан.

Все это, Хинд, твои дела,—Что я разбит, сожжен дотла.

Дверь отворилась, и на мигМелькнул ее сиявший лик,

И рот с набором жемчугов,Белей, чем лилии лугов.

Она, лишь тьма сменила свет,Прислала добрый мне ответ:

От Хинд мне передали весть,Что может ночь со мной провесть.

Нас укрывала досветлаШатра полночного пола.

Уста, очищенные сном,Дышали медом и вином,

И все мне чудилось, что пью,Припав к прозрачному ручью.

Стойте, други, — хочу перед вами излить мою муку.Нынче день расставанья — увидите нашу разлуку.

Не спешите же, дайте о всем рассказать, не таясь,Сжальтесь — скорби в душе на весь век накопил я запас.

С караваном ушла, мне подбросила ворох страданья.Не забыть, как она, в огорчении, после свиданья

Говорила служанке слова со слезой пополам:«Знаешь ты человека, сейчас подходившего к нам?

Он в любви мне поклялся, да правду недорого ценит!Ты сказала тогда: «Он тебе никогда не изменит!»

Говорила, не бросит, меня не покинет однуИ желанья мои все исполнит, едва намекну.

Если он совершил то, чего ожидать не могла ты,—Вот Аллах! — он узнает, что значит дождаться расплаты!»

Все я слышал до слова — не знали, что рядом стою.Словно угли горячие падали в душу мою.

Я коня повернул, замешал я приятеля в дело:«Друг, она на меня или мимо меня поглядела?»

«На тебя!» И сказал я, желая его остеречь:«К ней поди, но не верь ей, заране обдумывай речь».

Только тот подошел, заклинать она стала Аллахом:«Чем-нибудь огорчи его, гневом помучай иль страхом!

Ты скажи вероломцу: такую беду испытав,Сам не стал бы ты жить, сам бы кинулся в бездну стремглав!

Ей за верность в любви — ты добавь — полагается плата,Год она прождала, целый год улетел без возврата».

Я сказал ей: «Коль любишь, мой грех позабудь и прости,Хоть я сам за него извиненья не в силах найти».

И добавил: «В измене меня упрекаешь напрасно,Никакая другая с тобою сравниться не властна!»

Нет, разлукою с ней я завистнику пищи не дам,Что бы нудный советчик о нас ни твердил по углам.

Опостылели мне надоедных соседей уроки!Уж меня от нее отвратили однажды попреки,

Клевете я доверился! Истинно кажется мне,Что я был околдован и ей изменил, как во сне.

Не умен человек, если бросит он верного друга;Вероломство его — ненавистникам злобным услуга.

А сегодня — ее ожидаю в ночи, без огня,—Страшно, как бы враги не сгубили ее и меня.

Зажегся я любовью к Нум, едва увидел лик ееВ долине той, где на холмах Ватаир лепится и Нак.

Я ради родинки ее теперь верблюдицу своюГоню во всю верблюжью прыть, усталую, сквозь пыль и мрак,

Я из-за родинки ее уже в долине слезы лил,Опережавшие меня, — и слез источник не иссяк.

Не мир, а родинка виной, что мне постыло все вокруг,Что поселился я в земле, где не растет ни плод, ни злак.

Виною родинка, что мой перемежается недуг,Уйду — вернусь, вернусь — уйду, неверен мой безумный шаг,

Виновна родинка, что мне потайным шепотом онаНавек в свой дом замкнула дверь, недружелюбную и так.

Вблизи святыни взор ее пронзил меня своим лучом,Еще звучат в моих ушах посулы недоступных благ.

Я многих в жизни забывал, но мне до гроба не забыть,Как Нум в Медине меж подруг условный подала мне знак.

Исчезни любовь на земле — и моя бы исчезла.Но — видит Аллах! — исчезать не желает любовь.

Но если любви я лишусь с остальною вселенной,На гибель свою, полюблю я, наверное, вновь.

Мне слушать отрадно тебя, хоть далеки от правдыТвои подозренья и хмуришь ты попусту бровь.

Услышу ли звук ее сладкого имени, други,Всегда говорю себе: «Имя ее славословь!»

Увижу ль в толпе от любви потерявшего разум,Во мне — говорю — безрассуднее бесится кровь.

Права ли она или нет? Буду ль ею отвергнутИль снова любим? Достоверный ответ приготовь.

Припомнил я, что было здесь,Проснулась страстная мечта.

Однажды ночью исходилЯ эти грустные места.

Трех стройных женщин встретил я.Одна уже вошла в лета,

Другая — с грудью молодой.Сопровождала их чета

Красавицу, чей свет сиял,Как солнце, встав из-за хребта.

Прекрасен был и тонкий стан,И пышных бедер широта.

Спросил: «Кто вы? Прошу в мой дом —Прохлада в нем и чистота!»

И уловил я беглый знакОкрашенного хной перста:

«Останься на ночь здесь со мной —Познай, что значит доброта!»

И ночь была щедра, всю ночьЯ целовал ее уста,

Всю ночь блистала предо мнойУпругой груди нагота.

Но наступил разлуки час,Уже редела темнота,

И, проливая струи слез,Мне говорила красота:

«Зачем вздыхать, себя терзать,—Все буду горестью сыта…

Где б ни жила я, дверь в мой домТебе навеки заперта.

Но мне, далеко от тебя,И дома будет жизнь пуста.

Ведь мы — паломники: судьбаСвела нас здесь к концу поста».

А я сказал: «Люблю тебя,Душа навек с тобой слита».

Она же: «Нет, изменчив ты,С тобой одна лишь маета!

Каких бы ни твердил ты клятв,Им не поверю я спроста.

Ах, если бы любовь твояБыла не ложь, не суета!

Ты любишь ли, как я люблю?»«В сто раз сильней, нет, больше ста!»

ПОЭЗИЯ ЭПОХИ РАСЦВЕТА