Здесь и сейчас - Гийом Мюссо

Мы были сняты все впятером, крепко прижавшись друг к другу: Лиза сияла, Бен изображал клоуна, надев пижаму, София радостно показывала два своих зубика, а Салливан с видом доброго патриарха обнимал меня за плечи. Чудесный миг, остановленный навсегда. Мы одна семья. Мы клан Костелло.

У меня уже начались конвульсии, но я успел схватить фотографию и положить ее в карман куртки.

И, прежде чем раствориться, в последний раз попрощался с дедушкой.

Единственным человеком, который всегда меня поддерживал.

Единственным человеком, который никогда меня не подвел.

Единственным человеком, который никогда меня не предал.

2014. Подлинный — тот, другой

В каждом из нас два человека, и подлинный — тот, другой.

Взрыв.

Глухой рокот толпы.

Барабаны. Звуки фанфар. Удары гонга. Разрывающиеся петарды. Неприятный запах размороженной рыбы. Аромат пряностей, жаркого, копченого мяса.

Я с трудом приходил в себя. Меня как будто разъяли на части. Металлический обруч охватывал голову, другой сдавливал грудь. Мне казалось, что я повис в пустоте, болтаюсь без опоры. И вдруг чувствую — падаю!

Черт возьми!

Какое грубое пробуждение. Я открыл глаза. Действительно, я летел вдоль железной стойки. Протянул руки, как всегда надеясь на лучшее, и вцепился в нее.

Падение замедлилось. Я снова открыл глаза и увидел… Огромную грозную голову красного дракона.

Дракон. А за ним другой.

Множество драконов, львов, лошадей извивалось перед моими глазами. Управляли ими люди в карнавальных костюмах.

А я висел, вцепившись в стойку, довольно высоко над землей. Обнаружил под собой площадку, выпрямил ноги, встал. Я находился на пожарной лестнице. Железной пожарной лестнице на фасаде кирпичного дома.

А на улице празднество. Колыхаясь, движется пестрый кортеж: разноцветные повозки и колесницы, флаги ярких цветов, акробаты, танцоры, гигантские животные из папье-маше.

Я узнал эту узкую улицу с темными грязноватыми домами и маленькими магазинчиками, где на светящихся вывесках мигали иероглифы. Я очнулся в Чайнатауне, на Мотт-стрит. На китайский Новый год отсюда всегда отправляется шествие. Я же сразу почувствовал атмосферу праздника — да, вокруг вились по ветру ленты, порхало конфетти, рвались петарды, отгоняя злых духов.

Я полез по лестнице вниз и оказался на тротуаре. На приклеенной к стене афише прочитал дату — сегодня 2 февраля 2014 года, воскресенье. Маршрут шествия: Уорт-стрит, Ист-Бродвей, а затем парк Рузвельта.

Мне пришлось раздвигать плотную толпу, чтобы выбраться из шествия.

Шагая по Малберри-стрит, я то и дело замечал такси с рекламными щитами, обещающими, что скоро выйдет роман «Любовник» Николаса Ловатура. Спасибо. Меня стали доставать с первой минуты.

Я остановился передохнуть в Колумбус-парке, которые считаются легкими Китайского квартала. Здесь уже не было такой суеты и можно было порадоваться ясному зимнему дню. Не холодно, синее небо, свежий ветерок, солнце в зените золотит ветки деревьев.

Старые китайцы сидят вокруг каменных столов и играют в маджонг и домино, те, кто помоложе, занимаются тай-чи, а семейные пары с детишками перекусывают. И для всех них играют музыканты.

— Папа!

Я вздрогнул от неожиданного окрика. Обернулся и увидел незнакомую девочку, она сидела на деревянной скамейке с альбомом для рисования на коленях. Господи! Да это же моя София!

Сам я вряд ли узнал бы ее, один процент из ста, что узнал бы. Но Салливан был прав, наши путешествия — не случайность. Они подчинены какой-то особой тайной логике. А вот Бен соврал, он просто хотел задеть меня, уязвить: моя девочка прекрасно знала, кто ее папа.

— Как дела, моя красавица? — спросил я, усаживаясь рядом с Софией на скамейку.

С тех пор как я ее видел, она очень выросла.

Мой вопрос, клише всех на свете родителей, подходил моей дочери как нельзя лучше.

Я простился с младенцем, а теперь передо мной сидела маленькая красавица с длинными золотистыми волосами, перехваченными с двух сторон перламутровыми заколками, в изящном платьице с отложным воротничком.

— Хорошо, папа.

Я огляделся по сторонам. В десяти метрах от нас шведка-бебиситтер не отрывала глаз от экрана мобильного телефона.

— Ты меня узнала, София?

— Конечно. Мама часто показывает мне твои фотографии.

Услышав ее слова, я чуть не прослезился.

— Если бы ты знала, как я рад нашей встрече! — воскликнул я, крепко прижимая ее к себе.

Я взял Софию за руку, и мы отправились подальше от нерадивой няньки.

— Пойдем, мышка моя, чем-нибудь полакомимся.

Я привел мою девочку к тележкам со всевозможными сластями и взял апельсиновый сок для нее, капучино для себя и всякие местные лакомства: цукаты из имбиря, сухофрукты, гонконгские шариковые вафли, чипсы из корней лотоса…

— Дома все здоровы? — осведомился я, раскладывая покупки на металлическом столике.

— Здоровы, — отозвалась София, хрустя вафлей.

Она разложила карандаши, блокнот и принялась рисовать.

— Как братишка? Не обижает?

— Нет, Бен хороший.

— А как мама?

— У нее много работы.

Я отпил глоток кофе.

— По-прежнему часто видится с Николасом?

— Конечно. — София подняла на меня глаза. — Мы теперь все живем у него.

Вот это новость! Убила наповал. Я попросил повторить, может, я чего-то не понял.

— У меня там своя комната, представляешь? — уточнила дочка.

— И… давно вы там живете?

— Несколько месяцев. Переехали незадолго до Дня благодарения.

Я со вздохом обхватил голову руками.

— Ты, папа, не грусти, ладно?

Я допил кофе.

— Мама по-прежнему на меня сердится?

София посмотрела на меня в явном затруднении.

— Я думаю, да, — наконец сказала она и взяла бутылку с соком, собираясь налить себе еще.

Не смогла открыть, протянула бутылку мне и добавила:

— Мама знает, что ты не виноват, что так все произошло. Она знает, что ты ничего не можешь сделать.

Я погладил дочку по голове.

— А ты знаешь, сердечко мое, что скоро все это кончится. С будущего года мы можем видеться сколько захотим. Хоть каждый день!

Малышка отрицательно покачала головой:

— Я думаю, что нет.

— Почему ты так говоришь?

— Бен сказал, что мы умрем. Ему так сказал Салливан.

Я вспыхнул, как порох.

— Полный идиотизм, дорогая! Ничего подобного!

— Ты сказал ругательное слово.

— Да! И повторю его! Никто не умрет! Ясно?

— Ясно, — согласилась София, но скорее не желая меня огорчать, а не потому, что я ее убедил.

Я налил ей сока в картонный стаканчик.

— Как ты думаешь, мама любит меня по-прежнему?

— Не знаю, — смущенно ответила она.

— А как ты думаешь, Николаса Ловатура она любит?

— Откуда я знаю, папа? Ты забыл, что ли, что мне шесть лет?

Я услышал женский голос, который кричал: «София!»- и откинулся на спинку стула. Наконец-то нянька очнулась, обнаружила на другом конце парка, что девочка, за которой она должна следить в оба глаза, исчезла. У меня оставалось очень мало времени.

— А где живет Николас?

— Адреса я не знаю.

— Постарайся, вспомни хоть что-нибудь, милая моя мышка!

Она нахмурила бровки и сказала:

— В лифте мы нажимаем на кнопку тридцать три.

— Отлично. А дом в каком квартале?

— Не знаю, какие там кварталы.

— Так. А скажи, куда ты можешь дойти пешком, выходя из дома?

— Ну-у… Иногда мы ходим есть гамбургеры в ресторан «Одеон».

— Хорошо. Я знаю этот ресторан, он находится в Трайбека. А на что похож дом, в котором ты живешь?

— Он совсем новый. Его иногда называют «башня Дженга».[43]

— Понял! Найду! — сказал я, ероша ей волосенки. — Ты просто умница, дочка.

— София!

Появилась шведка-бебиситтер и на этот раз нас заметила. Я встал со стула и поцеловал дочку.

— Пока, мышка! До встречи в будущем году! У меня будет полно времени. Мы вместе займемся всем самым интересным! Согласна?

— Согласна, — ответила она, посылая мне чудеснейшую улыбку. — Вот это я тебе нарисовала.

Она протянула мне листок, я бережно сложил его, спрятал в карман и двинулся к северному выходу.

Современное необычное здание — узкая башня из стекла высотой в двести пятьдесят метров.

Воздвигли ее на пересечении Бродвея и Уэрт-стрит. Такие стеклянные здания в начале 2000-х выросли как грибы по всему Манхэттену.

Архитектор сложил свою башню, поставив один на другой стеклянные кубы разной формы и разной величины. Каждый этаж был уникален. Издалека небоскреб походил на готовую рассыпаться стопу книг. Конструкцию наверняка осуждали и критиковали, но она отличалась оригинальностью и выделялась среди других домов этого исторического квартала.