Мертвым не понять - Юлия Андреева

– Как сложно бывает подчас проследить за кажущимися самостоятельными движениями человека руку его сильного покровителя, чуть уловимый след тени от нити кукловода, – начала свою версию Ольга. – Что же говорить об откровении свыше? Как распознать одухотворяющее крыло гения? Видел ли кто-то воочию подписанную кровью купчую на душу? Как же отличить язык бога от множества наречий суеверий, переплетенных линий судеб, фрагментов прошлого и будущего? Только через происходящие события, и исследуя характер поведения отмеченного, избранного. Не берусь утверждать, что мне известно доподлинно, когда состоялось это знаменательное событие в жизни нашего героя. Возможно, что, проснувшись однажды утром, он почувствовал вдруг в себе возрастающие силы и понял, что именно он – тот герой-освободитель, призванный восстановить справедливость и вернуть на российский престол истинного государя. В то время ходили упорные слухи о скором освобождении Ивана Антоновича из Шлиссельбургской крепости, были и письма, но отважился на это именно он – никому неизвестный офицер, без копейки в кармане. Мог ли он рассчитывать завлечь своих будущих сторонников деньгами? А солдат, как известно, нужно кормить. Конечно, нет. Разве что посулы, составленные им же от имени принца. Надо сказать, что этот человек обладал каким-то особым воодушевлением и верой в себя.

Линда задрожала, и руки Семена как по команде сомкнулись на ее тонкой талии, не давая ей упасть.

– …Ну вот хоть, смотрите – Василий Яковлевич признается в замысленном своему другу Ушакову. Пишутся письма, шьется штабс-офицерский костюм, в котором тот должен был явиться в Шлиссельбург. И тут Ушакова – этого единственного подручного – неожиданно отзывают по делам службы, где он и погибает. Любой на месте нашего героя если не принял бы это за дурное предзнаменование, то хотя бы как следует повременил, пока не найдется кто-то другой, равный по силе и значимости покойному. Любой, но только не Мирович.

Далее, двадцатого июня того же года императрица отправляется в Лифляндию, третьего Мирович встал на караул в крепости, и уже четверного вечером он подзывает к себе простого солдата и открывает ему задуманное. Тот соглашается участвовать и подбивает, по словам самого Василия Яковлевича, еще двух человек. Что же это такое? Не верится! Все шито белыми нитками! Потом Мирович идет к капитану Власьеву и повторяет почти то же, но тут его встречает совсем другой прием. А надо сказать, что еще утром в крепость припожаловала лодка с четырьмя гребцами. Комиссия, – решил Власьев и, сопоставив речи Мировича с прибытием нежданных гостей, решил, что они имеют между собой какую-то связь, и потому был тотчас составлен рапорт Панину.

Во втором часу ночи Василия Яковлевича вдруг вызывают к коменданту, он понимает, что Власьев его выдал, и, не откладывая, начинает действовать. Я не стану повторять предыдущий рассказ, ограничусь, наверное, тем, что если Иван считает, что Мирович – отчаянная головушка, то я бы сказала – вдохновенная. Потому что кто-то должен сиять, а кто-то делать всю черную работу. А в этом случае провидению было угодно качнуть чаши весов в сторону зла. Что же делает Мирович? Он творит свой, простой и понятный ритуал. Ему было суждено проводить в последний путь всеми забытого принца, отдав ему королевские почести и публично назвав государем. После чего он целует солдат. Поцелуй Христа, добровольно приносящего себя в жертву. Да, жертву. Убивал-то не он, но именно его, именно Мировича уж точно не помилуют. Наш герой с кротостью принимает свою судьбу. И он не ропщет. Нет. Потому что он уверен, что сделал все как надо и выполнил свой долг – то есть, во первых, остался человеком, а не рабом презренным, вымаливающим у сильных мира жалкое подаяние, а, набравшись смелости, попытавшимся взлететь и тем сравниться с ними.

Закончив, ораторша неожиданно завизжала, подпрыгнув в кресле, и задрала ноги. Из комнаты пулей вылетел котище – виновник этого безобразия. Как видно, он незаметно для нас устроился на полу и в самый напряженный момент царапнул Ольгу за ногу.

Трясясь всем телом, Линда прижалась к Семену, а Иван смеялся, согнувшись чуть ли не напополам и прижимая руку к сердцу. Я поцеловал Оленьку, и вскоре мы уже весело болтали. Я посмотрел на сестру, она и Семен шушукались между собой, то и дело как бы ненароком касаясь губами лиц друг друга.

– Нам повезло, доложу я вам, – все еще трясясь от смеха, проговорил Иван, – я и не представлял, что у нашей Оленьки такой пронзительный голос – если вдруг нам опять понадобится демонстрировать медиума какому-нибудь толстосуму-заказчику, а Линда окажется занята, ты, старушка, – обратился он к раскрасневшейся Ольге, – с успехом могла бы заменить ее.

– Линда?! Неужели та самая?! – На пороге стоял маленький толстячок, в котором я без труда узнал популярного телеисторика Григория Астельмана, пользовавшегося время от времени нашими скромными услугами. Надо сказать, что на экране он выглядел внушительнее. Его длинные рыжеватые волосы напоминали парик петровских времен, а малюсенькие пальчики поблескивали перстнями. – Линда – медиум Линда! – заверещал толстячок. – Макс рассказывал мне о вас, но я не мог даже мечтать… боже мой… – С глазами, какие бывают только у зомби да, может быть, у одуревших от марта котов, он ринулся к ней. Сестра не успела еще понять, что же происходит, когда нарушенный коротышка схватил ее за правую руку и с разгона припал к ней поцелуем, так что поднявшаяся было Линда тут же потеряла равновесие и полетела на пол. Все это произошло так быстро, что никто из нас не успел ничего предпринять, и только испуганный кот соскочил с ксерокса (куда только что забрался, подальше от крика и смеха) и с трубным «мяу» начал гоняться по всей комнате.

– Ах! Как же я неловок! Простите меня, дорогая! – Засмущался историк, все еще не догадываясь о недуге своего кумира и безрезультатно протягивая девушке свою руку.

– Позвольте, я помогу. – Семен вежливо оттолкнул гостя и, обняв Линду, усадил ее, теперь уже одну, в свое кресло.

– Простите еще раз! Извините мне мою пылкость, так неловко… Позвольте представиться…

– Не стоит. Я узнала вас по голосу. – Сестра нащупала наконец-то тяжелую от обилия перстней руку. – Я сама виновата…

– Никто не виноват, – поправил я ее. – Дело в том, что моя сестра слепа.

– О боже! Линда! Сокровище мое! Как же это получилось?! – Всплеснул ручонками Астельман. – Какой ужас! А я-то хотел пригласить вас, как прославленного медиума, посетить мое новое приобретение – старую усадьбу, почти что замок, со склепом и настоящими привидениями… но…

– Не беспокойтесь, – встрял в разговор Семен, – наша Линда, конечно, слепа, но некоторые вещи она видит лучше зрячих. – Он снова чувствовал себя главным.

– И потом, у меня есть шанс увидеть ваш дом своими глазами, лишь только братик скопит деньги на операцию. Профессор Щеглов, у которого я консультировалась, полон самых светлых прогнозов.

– А на какое число запланирована операция?

– Ну… – я замялся. Удар пришелся ниже пояса. – Дело в том, что…

– Мы еще не накопили достаточно денег, – выручила меня сестра.

Я чувствовал, что мои щеки залила краска, а рубашка разогрелась и противно прилипла к телу.

– Ну а когда? Когда вы соберете нужную сумму?! – не унимался мой палач.

– Право же… я не знаю. Ситуация настолько нестабильна… – Я чувствовал, как погружаюсь в вязкое ничтожество.

– Линда – прекрасный медиум, и она могла бы…

– Я действительно не решусь сейчас называть даты… – я обтер платком лоб. – То есть, мы думали об операции… но… боюсь, что придется еще немного подождать.

– Сколько?!

– Не знаю… – Земля начала уходить из-под ног, в комнате вдруг воцарилась гнетущая тишина, и все, даже проклятый кот уставились на меня. Глаза сестры непостижимым образом смотрели прямо мне в глаза. – …Ну, может, через год… через два…

– Год?! Два?! Да вы думаете, что говорите, любезнейший?! – взорвался толстячок. – Год!!! Ишь, чего придумали… год… вы попробовали бы сами наперед посидеть в темной комнате хоть час. А потом и говорите глупости! Год! Не отчаивайтесь, дорогая… я дам вам денег на операцию, я договорюсь в лучшей клинике, за вами будет там такой уход, какой сама королева Англии себе пожелать бы не могла! Я не позволю над вами издеваться…

– Но надо мной никто не издевается. – Линда безуспешно искала руку Семена, который отступил, едва только заказчик начал вешать на меня всех собак, и теперь сидел, покусывая карандаш, на подоконнике.

– Согласитесь, умоляю вас… – Мне показалось, что наш гость того и гляди упадет на колени и начнет плакать и рвать на себе волосы. – Поверьте, мне же это только в радость, вы нисколько не обремените меня, и я буду думать, что вы осчастливили меня. – Его тон доходил до самого сердца, перехватывал дыхание, вибрировал в районе переносицы, грозя вызвать слезы. Но нельзя же было и в самом деле допустить, чтобы он шлепнулся на этот годами не метенный пол и испортил свои шикарные брюки. Наверное, та же мысль пришла в голову и Семену, потому что он взял нашего гостя под руку и, усадив его, как маленького, на свободный стул, примиряюще зашептал: