Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства - Николай Павлович Павлов-Сильванский

городовые при этом назначались не в низший чин подьячих, но прямо в дьяки. Добившись этого чина, они, однако, продолжали считать его унизительным для дворянской чести. Ларион Лопухин, дворянин, назначенный дьяком Казанского дворца, счел для себя очень обидной просьбу «гостей» (купцов) написать их в Уложении 1649 года выше дьяков: он бил челом, чтобы его или написали в Уложении особой от дьяков статьей, или совсем отставили от дьячества. Государь его пожаловал, велел «вперед ему того, что он в дьяках, в бесчестье и в укор перед его братией, дворянами, не ставить, потому что он взят из дворян в дьяки, по государеву именному указу, а не своим хотением»[130]. Худой чин дьяков не имеет своей отеческой чести. В редких случаях местнических споров думных дьяков с дворянами и окольничими они опираются не на свое дьячество, но на свое происхождение от детей боярских и на иные основания. Думный дьяк Семен Заборовский, приглашенный к царскому столу после окольничего Осипа Ивановича Сукина (в 1669 году), очень обиделся этим, уехал от стола и «бил челом государю в отечестве и счете на окольничего Осипа Сукина». Сам дьяк, он унижает своего противника тем, что прадед его, Сукина, Борис «был при царе Иване Васильевиче дьяк, и в иных худых чинах бывали родители его». Сукин, потомок дьяка, отрекается от своего предка: «дед его, – говорит он, – в ответном челобитьи на Семена Заборовского, в дьяках не бывал, и тем его Семен бесчестит, а тот Борис, что был в дьяках и тот не их Сукиных; и никто роду его Осипова в таких обышных чинах не бывал». Когда в 1623 году два стряпчих, Телепнев и Ларионов, назначенные рындами, начали считаться местами, то им было объявлено, по государеву указу, что оба они, как сыновья дьяков, один – думного, другой – рядового дьяка, «люди не родословные и счету им нет, где государь велит быть, там тот и будь».

Чины дьяков и особенно подьячих, дававшиеся по преимуществу неродословным людям, не пользовались почетом. Но, относясь пренебрежительно к «писарям-дьякам», дворяне должны были в жизни часто испытывать на себе силу и влияние этих невидных приказных дельцов. В XVII веке, в период полного развития коллегиальной, приказной системы, дьяки являются непременными членами приказов, товарищами окольничих и бояр; они же назначаются в товарищи к послам и к воеводам. Котошихин так характеризует деятельность дьяков: «на Москве и в городах, в приказах с боярами и окольничими и думными и ближними людьми, и в посольствах с послами бывают они (дьяки) в товарищах и сидят вместе, и делают всякие дела и суды судят. А судить указано в приказах боярам и окольничим, и стольникам, и дворянам, и дьякам, кому в котором приказе ведати приказано, всем вместе». На смотрах служилых людей дьяки принимали такое же участие, как бояре и окольничие. Иногда они самостоятельно производили смотр стольникам, стряпчим и дворянам московским. Некоторыми приказами дьяки управляли самостоятельно, и не только такими незначительными, как, например, Панафидный приказ, но и такими, как Посольский или приказ Тайных дел. Определенные в этот последний приказ один дьяк и десять подьячих наблюдали за деятельностью всех высших чинов государства; о результатах своих наблюдений они докладывали непосредственно государю, помимо бояр и думных людей. «А посылаются того приказа подьячие с послами в государства и на посольские съезды и в войну с воеводами для того, что послы в своих посольствах много чинят не к чести своему государю в проезде, и в разговорных речах; а воеводы в полках много неправды чинят над ратными людьми; и те подьячие над послы и над воеводами надсматривают и царю, приехав, сказывают. И которые послы и воеводы ведают в делах неисправление свое, и, страшась царского гнева, они тех подьячих дарят и почитают выше их меры, чтобы они, будучи при царе, их послов выставляли, а худым не поносили». Всего дьяков в Московском государстве было, по счету Котошихина, «около ста человек; по списку 1676 года их было 103 человека у дел, из них 35 в уездных городах. В руках этих дельцов сосредоточивалось все центральное управление Московского государства и местное – в главнейших пунктах. «Если принять в соображение, – замечает проф. Сергеевич, – что крайними пунктами Московского государства при Алексее Михайловиче были: на западе Псков и Смоленск, на севере – Архангельск, на востоке – Тобольск, на юге – Киев, Астрахань и Тула, то нельзя не признать, что у сотни дьяков, которые находились у дел, дела было довольно».

Подьячих было гораздо больше, до 1000 человек; они делились на старых и молодых. Старшие (старые) подьячие назначались помощниками дьяков в московских приказах и в провинциальных воеводских избах (съезжих и приказных). В низших провинциальных учреждениях (таможенных, губных, земских избах) подьячие самостоятельно вели делопроизводство. «Площадные подьячие» исполняли обязанности современных нотариусов и присяжных поверенных. Так же, как дворяне, дьяки и некоторые подьячие получали поместное и денежное жалованье. По размеру подмосковного оклада думные дьяки были уравнены с окольничими (150 четвертей), рядовые дьяки – со стольниками, стряпчими и дворянами московскими. Общие размеры дьяческих поместий (под Москвой и в уездах) значительно превышали эти нормы и равнялись поместьям лучших дворян.

Чин думного дьяка появляется во второй половине XVI века; так начали называться прежние введеные дьяки, присутствующие в думе. Эти дьяки, как опытные дельцы, возвысившиеся исключительно благодаря своим талантам и знаниям, имели большое влияние на дела и личный авторитет. Как люди невысокого происхождения, они занимали последнее место в ряду думных чинов и должны были на заседаниях думы стоять в присутствии государя, в то время как бояре и думные дворяне сидели. На заседаниях думы, особенно когда государь не присутствовал, думные дьяки принимали деятельное участие в прениях, брали на себя инициативу и, случалось, проводили свое личное мнение в противоположность мнению остальных членов.

Сохранившийся протокол судебного разбирательства дела Ивана Чихачева наглядно рисует деятельную, самостоятельную роль думных дьяков. Иван Чихачев, назначенный быть в рындах при приеме шведского посла, сказался больным и не явился во дворец, так как счел для себя неуместным быть рындой ниже князя Шаховского. По государеву указу «бояре по Ивана послали и велели его поставить перед собою. Иван пришел к боярам в Золотую Палату о двух посохах, и бояре его спросили: для чего ты в город не выехал, а сказано тебе быть (в рындах) в белом платье? Он сказал, что лошадь ногу изломила, как государь тешился за лосями, затем-де и в город не поехал. И думный разрядный дьяк Томило Луговской говорил ему: больше-де отбеливаешься от