Воины клевера - Максим Волосатый

— То есть? — не понял Гермес.

— Улитарт, — пояснил Айонки, — Странный Город, Город Безумных Магов. Он живой, понимаете. И он сам решает, кто и как в нем будет жить. Не рекомендую прятаться. Он все равно поймет рано или поздно. Если вы ему понравитесь, тогда вам будет здесь очень комфортно.

— А если нет? — подозрительно прищурился Гермес. Если честно, то разговор ему начал напоминать диалог двух пациентов психушки. Может, не зря тут про безумных магов упоминали?

Где-то вдалеке, на грани восприятия раздался смешок. Хотя, конечно, это ему показалось.

— А если нет, то вы просто будете ходить по городу, делать свои дела, решать свои проблемы. Ну не понравились, бывает. Вы ж не пряник, чтобы всем нравиться. Все будет как обычно. Вот только жить вы тут не захотите.

Последнюю фразу Айонки произнес с каким-то непонятным сожалением. Гермес нахмурился — это что, местное поощрение: захотеть жить в странном городе?

«Странном Городе» — всплыла в голове пришедшая извне поправка. Гермес вздрогнул. Присмотрелся. Нет, негатива в изучающем его взгляде не появилось. Скорее прибавилось заинтересованности. Бог с ним, решил Гермес, пусть смотрит кто хочет, у него тут другие задачи.

— Это я позже решу, — он стряхнул неуютность от изучающего взгляда и посмотрел на Айонки. — Что вы хотите узнать?

— Прежде всего я хочу понять, зачем вы просите встречи с Мастером Ацекато лично. Затем интересно будет узнать, кто вы такой. Ну и напоследок неплохо было бы понять, что вы собираетесь делать дальше? Итак… — он приглашающе посмотрел на Гермеса.

— К сожалению, — развел руками тот, — о целях моего визита я могу говорить только с Мастером Ацекато. И только лично. Даже по коммуникатору не получится. Увы. Насчет того, кто я такой, тоже не хотелось бы распространяться. А вы передали Ацекато то, что я просил?

— Передали, — ответил Айонки и пожал плечами. — Но, вы меня извините, при таком отношении к моим вопросам развития событий не будет. Вы настаиваете на личной встрече с Мастером Ацекато, но не хотите сообщать вообще никаких деталей. Я не смогу рекомендовать встречу, не имея возможности оценить степень угрозы, которую вы представляете.

— Я не представляю вообще никакой угрозы ни для Мастера Ацекато, ни для Братства. Все необходимые сведения обо мне содержатся в моем имени. Я потому и просил сообщить лично Мастеру Ацекато, что я прибыл. Он сам просил об этой встрече и, я полагаю, ждет ее. Я готов ждать столько, сколько потребуется, и там, где вы укажете, не предпринимая вообще ничего. Но я настаиваю на том, чтобы полковник Точилинов получил следующее сообщение: «Гермес Седьмой просит о встрече».

— Вы не переживайте так, — Айонки уселся обратно за Стол. — Ваше послание передано. Реакция, если вы так в ней уверены, будет обязательно. Ну а то, что Служба Ищущих пытается разобраться, с кем она столкнулась, согласитесь, это в порядке вещей.

— В таком случае, я надеюсь, вы не будете разочарованы, если я откажусь отвечать на ваши вопросы и дождусь все-таки реакции Мастера Ацекато.

Если Айонки и хотел ответить, то не успел. Дверь открылась, и на пороге появился новый персонаж. Смуглый черноволосый мужчина с небольшой бородкой-эспаньолкой, одетый в свободную светлую рубашку навыпуск, просторные светлые же штаны и мягкие туфли (наряд курортника), вошел в комнату. Айонки вскочил из-за стола, но вошедший не обратил на пего никого внимания. Он смотрел на Гермеса.

— Генерал-лейтенант Йенсен Торвальд Эрикович? — белозубо улыбнулся мужчина.

Гермес прищурился, узнавая, а затем широко улыбнулся в ответ:

— Антонио Сибейра, если я не ошибаюсь. Контрразведка Испании, полковник?

— Это было давно, — усмехнулся Сибейра, — но отчасти правда до сих пор.

— Великий и Ужасный Торквемада? — поднял брови Гермес.

— Уже просветили, — дон Антонио покосился на Айонки. Тот сидел с бесстрастным лицом. — Тем не менее здравствуйте. Очень рад вас видеть.

Он протянул руку. Гермес пожал ее, а потом, плюнув на приличия, крепко обнял испанца.

— Вот вы где все это время прятались, черти. Сибейра ответил на объятие с неменьшим энтузиазмом.

— Мы не прятались. Нас просто никто не искал.

— Да, — вздохнул Гермес, — было дело. Там никто никого не искал. Не лучшее время было. Вы знаете, сколько народу осталось из Экскора?

— Знаем, — кивнул Сибейра, — и не в обиде на Землю. У нас теперь тут забот полон рот.

— Я в курсе, — усмехнулся Гермес.

— Так что ж мы стоим? — спохватился дон Антонио. — Семен ждет. — Он повернулся к Айонки: — Я забираю гостя. Пометь в отчете по существующим данным, ага?

Айонки молча отдал честь. На русский манер, отметил Гермес — и довольно улыбнулся.

Глава 11

Мягкий свет не резал глаза. После ватной черноты, спасавшей его все это время, открывая глаза, он ждал невыносимой боли и уже приготовился опять зажмуриться, но, к его удивлению, ничего подобного не случилось. Мягкий свет обволакивал его, даря ощущение покоя и умиротворенности. И настолько это был приятно, что Ирил чуть не поверил, что опять оказался в своей темноте, зачем-то сменившей освещение. Но это было не так. Во-первых, не было моха. Последнее время (Ирил не мог сказать, сколько оно длилось: день, месяц» годы) мох был рядом непрерывно. Его сварливые интонации стали неотъемлемой частью нового мира Ланьи, И — без него он действительно свалился бы в небытие и плюнул бы на все. Ирил, правда, до сих пор не был уверен, что это так уж неправильно. Но мох неустанно трещал: дескать, нет, нельзя, плохо. Почему, не объяснял, но уверял, что так. А теперь его нет. Ирил перестал слышать его с того самого момента, как темная тишина стала плыть по частям, разрываясь на отдельные клочья. Такие же темные, но отдельные. Потом между ними стали появляться светлые пятна. И девичий голос стал слышнее. А потом Ланья узнал этот голос — Сова. И тишина лопнула. Лопнула, чтобы стать болью. Невыносимой и бесконечной. Перешедшей в итоге в этот мягкий дружелюбный свет. И вот где-то на этом этапе, между клочьями и светом, мох пропал. Просто перестал зудеть и пропал совсем. Когда Ирил это понял, он чуть не разрыдался. Правда, долго рыдать ему не дали — началась эта дикая свистопляска боли, но отчаяние от потери друга — мох уже воспринимался почти родным — было непереносимо. Это Ирил хорошо запомнил. Ну, раз остался жив, значит, моха еще найдем. Теперь разобраться бы, где именно жив. Сбоку раздался негромкий скрип. Как будто открыли дверь.

— Ирил! — Вот он, родной, не дававший ему уплыть голос. Сова. — Очнулся!

— Дз…а, аг-ха, С-совфа, — Ирил попытался повернуть голову. Не получилось.