Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945 - Ольга Голубева-Терес

– Ау-у… – потянулась я сладко. – Сю-да-а… Ау-у… Тут я…

Подбежала связная из штаба:

– Наконец-то. Ищу, ищу. Подъем! Пошли!

– Куда-а? – Мне не хотелось просыпаться.

– В полной летной амуниции на аэродром.

Я с трудом оторвалась от теплой земли, обулась, и тут наконец дошло до меня, что предстоит вылет.

– В штаб, что ли? – спросила я связную, поспешно на ходу одеваясь, и, не дожидаясь ответа, побежала за планшетом. А потом – бегом на аэродром, предвкушая полет по связи.

Одно удовольствие парить в воздухе в такую ясную погоду, когда на земле жарко, а в воздухе ветерок ласково обдувает. И до чего же хорош мир, когда глядишь на него с высоты полета! Все уложено по местам – дома, реки, дороги, леса, поля, сады…

Запыхавшись, я примчалась на аэродром.

На летном поле стоял чужой По-2. Около него – командир полка Бершанская и незнакомый летчик. Среднего роста, стройный, черноволосый, он напоминал индейца из увлекательных романов Купера, которыми мы зачитывались в школе. С любопытством скосив на него глаза, я доложила:

– Товарищ командир, по вашему приказанию прибыла…

– Знакомься: летчик Мусин. Полетишь с ним на бомбежку.

Я невольно поглядела на небо: голубое-голубое, ни облачка. Разгар летнего дня. «Веселенькое дельце», – подумала я.

– Их обстреляли из того леса. – Командир показала рукой на противоположный берег реки. – Штурмана тяжело ранило.

И тут я увидела за самолетом на траве носилки. Зеленые кустики травы и полевые цветы обрамляли лицо штурмана, подчеркивая его смертельную бледность. Послышался слабый стон.

Подошли еще два экипажа, и майор Бершанская поставила нам задачу: набрать над аэродромом высоту 500 метров и лететь за реку, где в лесу сосредоточился противник. Накрыть врагов бомбами.

Я не удивилась, что именно меня посылают в полет с парнем: моя летчица повезла в штаб фронта связного офицера, я была свободна. Но тем не менее этот полет смущал. При всей своей видимой бойкости я была застенчивой, стеснялась незнакомых парней. Тревожила особая ответственность, которая легла на мои плечи: ведь если я сделаю какой-нибудь промах, то летчик по моим ошибкам будет судить о всех девушках-штурманах. Я плелась за ним к самолету, не зная, о чем с ним говорить. Мусин приостановился, подождал меня.

– Чего насупилась? Лететь не хочется?

– Хочется… только, – я замялась, – только я с тобой боюсь.

Он рассмеялся:

– Не бойся…

Мусин вырулил на старт. В ожидании разрешения на взлет обернулся ко мне и ободряюще улыбнулся.

«Странно, – подумала я, – первый раз вижу человека – и лечу с ним неведомо на что. Вверяю ему свою жизнь. Как окончится наш полет, никто не знает. Кто он, этот парень? Откуда? Как его звать?»

– Полетим на бреющем, – прервал мои невеселые мысли Мусин. – Фрицы не дураки сидеть на том же месте. Наверное, переместились.

По-2 легко поднялся и тут же пересек реку. Со стремительной скоростью на нас надвигалась громада леса. Я смотрела вниз, боясь не найти, не разглядеть в чаще гитлеровцев.

– Вот отсюда нас обстреляли, – сказал Мусин. – А тут их нет.

Мы изменили курс. И через пять минут увидели в лесной просеке пушки, обозы, людей. Сначала мы прошли над ними, чтобы выявить их намерения, не думают ли они сдаваться в плен. Но фашисты встретили нас огнем. Мусин рванул машину вправо, в укрытие широкой просеки. Вот-вот колеса царапнут верхушки высоких сосен. У меня все завертелось перед глазами – и небо, и лес, и река. Но это длилось мгновение. Ушли. Летчик выровнял самолет, набрал 300 метров и пошел на гитлеровцев. Я прицеливалась. Вокруг самолета ухало, бухало, гремело… Ох и тряхнуло нас взрывной волной от своих бомб! Привязные ремни прямо впились в тело, удерживая меня в кабине.

Мусин спокойно вел машину на посадку. Докладывать отправилась я. Бершанская холодно выслушала и потребовала повторить приказ. Я повторила.

– Почему пошли бреющим?

– Надо было лучше рассмотреть, куда переместились немцы.

– Один посмотрел… – Она указала на раненого штурмана, который в ожидании санитарного самолета все еще лежал на носилках.

Мне нечего было сказать.

И опять мы полетели с Мусиным.

– Пойдем так же? Бреющим? – спросил он, будто не замечая моего расстроенного лица. – Не боишься?

– Как надо, так и пойдем.

Все началось сначала. Самолет вздрагивал, трещал, дрожал. На земле и в воздухе бушевал бой.

Мы вырвались из огненной круговерти, прошли низконизко над рекой и сразу сели на свой аэродром, без традиционной «коробочки».

Мотор смолк. Спустившись на неправдоподобно спокойную землю, мы впервые посмотрели внимательно друг на друга. Каждый из нас нес в себе чувство общности и родства.

Я протянула ему руку:

– До победы?

– Доживем! Пока… – И улетел. Навсегда.

Особенности ночного бомбометания

«26.07.44 – 2 полета – 4 ч. Переправа у п. Фасты. Сильный пожар, взрывы. Подтверждают Смирнова, Пасько и наземники. Подорван склад с горючим».

Мы сидим на чехлах командирской машины с развернутыми полетными картами, уточняя линию боевого соприкосновения. Штурман эскадрильи Пасько быстро и четко ориентирует летчиков и штурманов:

– Исключительно пункт… Включительно пункт… Соедините их красным карандашом – пошли дальше…

Она зорко следит за всеми и видит того, кто почему-то замешкался, не может найти тот или иной из пунктов. Помогает заботливо и, глядя на свою полетную карту, диктует пункты маршрута, контрольные ориентиры, расчетные данные по шаропилотному ветру. Строго напоминает:

– Поправку внесете в воздухе, исходя из направления и скорости ветра. Чтобы достичь внезапности выхода на цель – бомбометание с ходу. Высота сбрасывания бомб – восемьсот метров.

Подошел синоптик, рослый блондин, лейтенант в портупее:

– Мессер вряд ли в эту ночь полетит. Облачность…

– А мы?

– А вы полетите! – уверенно ответил лейтенант.

Я иду на задание с Зоей Парфеновой, заместителем командира эскадрильи. Теперь она моя летчица. Я еще не привыкла к ней. Она старше и относится ко мне снисходительно. Это задевает. Зоя немногословна, и я не набиваюсь к ней со всякими разговорами, не касающимися данного полета. Говорю только то, что положено. Мы подошли к ее «двойке».

– Ну как, штурман? Разобьем?

– Я постараюсь, но сама понимаешь, я не Бог, законы рассеивания не в моей власти…

– Сама не рассеивайся, тогда и законы тебе подчинятся.

Я пожала плечами не ответив.

Взлетаем и тут же берем курс на запад. Ночь темная-темная, хоть глаз коли. Вокруг тихо, если не считать стрекотания мотора. Слышу в наушниках, как Зоя что-то мурлычет себе под нос, и это мне нравится. Значит, она спокойна, а я волнуюсь. Нам приказано отыскать переправу. Мы – осветители. Это слово, хоть и мирное, напоминающее о театре, в авиации означает нечто иное. Самолет-осветитель вылетает первым, находит цель и, убедившись, что это именно нужная цель, сбрасывает САБы. Эти долгого горения бомбы медленно опускаются на парашютах и ослепляют расчеты зенитной артиллерии, лишая возможности вести прицельный огонь. Вслед за экипажем-осветителем появляются другие экипажи и бомбят найденную цель. Самолеты идут с интервалом в две-три минуты до самого утра и парализуют противника.