Том 1. Отец - Николай Петрович Храпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Проклятые, нет на вас управы, оглашенные! — ругался подошедший старичок, батогом дубася по спине одного из конькобежцев, окруживших своего бедного товарища. Смирнов попытался сесть, но, потеряв сознание, повалился навзничь.
Павлушка не подходил близко. В оцепенении от ужаса смотрел он то на свои ноги, то на толпу. Ему стало так жаль несчастного Смирнова, хотя тот и обижал его, что, прибежав домой, он залез на печь и со слезами молился:
— Господи, как ему теперь больно и как плохо без ноги!
В классе после этого все притихли, со страхом и сожалением поглядывая на опустевшее место за партой. Всю зиму никто не видел Смирнова на улице. Лишь только к весне, с отрезанной выше колена ногой, он неуклюже ковылял возле своего дома.
1923 год оказался очень урожайным. Люди после долгого голода и всяких мытарств могли досыта кушать чистый хлеб. Один за другим стали открываться новые магазины и лавки, полные всякого добра. На базаре открылись целые торговые ряды; неизвестно откуда появились купцы со своими товарами. Павлушка часами с завистью смотрел на всякие лакомства, разложенные на полках лавок и магазинов. Конечно, сорок пять целковых, какие получал Петр Никитович на заводе, обеспечивали семью Владыкиных всем необходимым, однако на лакомства средств не хватало. Только по большим праздникам Луша пекла плюшки или ватрушки, да покупался с получки сытный с изюмом белый хлеб. Сахарок к чаю выдавался по кусочку, а чаще всего чай пили с сушеной свеклой или морковью. В какие-то редкие дни Павлушке доставалось иногда полакомиться вкусной баранкой. Тогда он не знал, с какой стороны лучше ее надкусывать. К воскресеньям Катерина, подолгу жившая у Владыкиных, или Луша пекли из сеяной ржаной муки пироги с капустой или с картошкой — «лопаточки», как прозвали их домашние. При большой роскоши эти пироги пекли с яблоками или вишней. Особое счастье у Павлика наступило тогда, когда приезжал кто-либо из родственников. Тогда уж непременно ему доставался кусочек привезенный гостями чайной колбасы.
В поддержании порядка в доме Луша старалась во многом подражать Катерине. Когда Павлушка жил в Починках, там была особая дисциплина. За стол садилось всегда много народу, особенно в деловую пору. На обед посреди стола ставилась большая чашка со щами. Ложки раздавались большущие, деревянные. Пока бабушка не помолится, никто не имел права дотронуться до щей. После молитвы только ложки мелькали, но мяса брать тоже никто не смел, пока бабушка не ударит ложкой по столу. У Павлушки была самая маленькая ложка, и ему всегда казалось, что он больше всех обижен, особенно, когда заглядится в окошко.
Перед наступлением нового 1924 года Петр Никитович стал часто и сильно болеть: годы, проведенные в плену, стали сказываться на его здоровье. Было решено, что ему придется с завода уходить и садиться на домашнюю сапожную работу, что, конечно, принесло Владыкиным заметное ухудшение во всем.
Морозным январским вечером Павлушка мчался на одном коньке, возвращаясь домой. Вдруг он увидел, как двери клуба с шумом распахнулись и толпа, выбегая и рассыпаясь в стороны, кричала: «Ленин умер! Ленин умер!» Известие это было встречено разными людьми по-разному. Многоголосым эхом паровозных, фабричных, заводских гудков и сирен отметил это печальное событие встревоженный город. Большие портреты Ленина, обвешанные траурной лентой, видны были и в школе, и в других местах города.
Гостивший в это время у Владыкиных Николай Георгиевич Федосеев вечером рассказал, как Василий Гурьевич Павлов перед революцией, находясь с Лениным в заключении в крепости, много беседовал с ним о Христе И Его учении, о социальных формах и судьбах русского народа, как впоследствии после революции братство баптистов получило желанную свободу, а сам Павлов встречался с Лениным в Кремле. Николай Георгиевич жил в Москве и по поручению старших братьев совершал служение благовестника по Московской губернии. В Н-ской общине он с женой Анной Родионовной были самыми желанными и любимыми, дорогими гостями. Павлуша был очарован его проповедями и пением. Многим гимнам он научился от них и всегда старался быть ближе к любимым гостям.
После отъезда семьи Власовых Павлик привязался к вновь обращенным двум семьям: Пытаеву Федоту Ипатычу с Аришей и Нестору Ипатычу с домашними, у которых он подружился со сверстниками-ребятами и часто подолгу у них находился.
Однажды в семье Нестора Ипатыча Павлику пришлось перенести огненное искушение. Придя в гости, он застал семью за обеденным столом. Павлик отказался от приглашения к обеду, взял с комода Евангелие и стал перелистывать его. Неожиданно между страницами он увидел новенький, только что выпущенный бумажный рубль. Первое, что он испытал при виде рубля, это осуждение: как это верующие люди могут закладывать в святую книгу деньги? Перевернув лист, Павлик попытался читать, но мысли одна за другой стали пробегать через мальчишескую голову: «Они, наверно, положили и забыли о нем». Павлик знал, что на рубль можно купить много-много разных румяных вкусных калачей, тянучек и ирисок. Семья так увлеклась обедом, что, как ему казалось, и забыли о его присутствии. Ничего не стоило опять отвернуть страничку и сунуть рубль в карман. Павлушка перелистнул Евангелие, опять увидел деньги. Огромной силой греховного магнита потянуло мальчика к бумажке. Он взял ее, но такое противоречие начало раздирать его душу, что с рублем в руке, застывши, он посмотрел на вспотевшее от обеда лицо Нестора. Рука дрогнула было, но молнией промелькнуло в сознании: — «А Бог?» Вспомнил он свое раскаяние, проповедь об опоздавших девах у дверей и, сунув бумажку между листов, быстро закрыл Евангелие и положил его на комод. В это время семья встала благодарить Бога за пищу, а после молитвы он услышал распоряжение Нестора Ипатыча:
— Панька, возьми вон в Евангелии рубль да сбегай-ка с Павликом в кооперацию, принеси бутылку постного масла.
Как плетью хлестнули Павлушку эти слова, он сначала побледнел, потом покраснел и что-то тяжелое придавило его к спинке стула.
— Папань, а здесь нетути никакова рубля, — перелистывая на ходу Евангелие, мальчик передал его в руки Нестора. Тот
