Вся правда - Татьяна Веденская

– Пока мест перебьемся у меня дома. А там посмотрим.

– У тебя есть дом? – обалдела я. Как-то не вязался его образ странника с каким-то домом.

– И даже с мамочкой. Ты с ней познакомишься, раз уж ты теперь моя жена. Она теперь, кажется, твоя теща.

– Свекровь, – поправила его я. Проза жизни наваливалась на меня с катастрофической необратимостью.

– Ну без разницы. Поехали.

– Подожди. Я совсем не готова знакомиться с твоими родителями. – Испугалась вдруг я. – Не для того я бросила свою мамулю, чтобы теперь огрести твою.

– Да плюнь ты. Мы с ней и сами не ладим. Но у меня там есть своя комната и мы имеем полное право там перебиться, пока не придумаем что-то поинтереснее.

– А мы всю зиму будем в Питере? – поинтересовалась я.

– Скорее всего. Куда в такой холод дергаться? – мы пошли куда-то по Невскому. Я всю жизнь провела в Москве и о наличии в мире других городов догадывалась, только перелистывая учебник географии и лениво прислушиваясь к телевизионным передачкам типа «вокруг света». Питерская генеральная линия потрясла меня своей неопрятностью и узостью. Неубранный снег затруднял движение, машины чуть ли не наезжали на людей, так были узки тротуары, по крайней мере, в сравнении с нашими проспектами. Старинные красивые особняки уродовала облупленная штукатурка и наскальная живопись «наших». Как-то не смотрелась зарисовка «Алиса – Кинчев», «Панки – ХОЙ» или «Виктор Цой fARevar» на старинных стенах, несших отпечатки великих людей, влиятельных родов, богатства и старины.

– Хорош глазеть. Мы пришли. Вот парадная, – дернул меня за руку Лекс. Я замерла, думая о том, стоит ли пытаться понравиться свекрови или не стоит. Потом решила, что в том виде, в котором я есть, понравиться более или менее нормальной свекрови нельзя. А еще более потом я вспомнила свою мамусю и подумала, что такое сокровище, как мой Лекс, не могло вырасти на здоровой почве. Так что шансов на адекватную свекровь у меня практически нет.

– Ты идешь? Я устал, – рявкнул Лекс и я зашла в парадную. Уж не знаю, кто придумал звать подъезды парадными. Наверное, дореволюционные аристократы. А их прислуга, завладевшая путем преступлений и террора их особняками, решила поиграть в дворян. И с тех пор весь Питер заходил домой через парадные. Только вот эти парадные совсем не выглядели парадно. Отбитая плитка оголила старый серый кирпич, впитавший сырость и гниль. Из подвала оглушал запах плохой канализации. Перила в парадной были обожжены и скручены в так называемый бараний рог энтузиастами, прикладывавшими молодецкую силу куда попало. Наверх вели серые скошенные ступени, сколотые, а местами и вовсе разбитые. Потолки были испещрены кружевами обвисшей штукатурки. И последние штрихи – желтые разводы протечек, черные пятна от факелов из селитры, которыми и в Москве баловались подростки.

– Что ты плетешься?

– Сейчас. Я немного волнуюсь.

– А это ты зря.

– Как ее хоть зовут?

– Ванесса Илларионовна.

– Как? – чуть не упала я. Это ж мне никогда не выговорить.

– Ванесса Илларионовна.

– Чудесно. И я должна с ней жить. – Мы позвонили в дверь. Ключей у Лекса не было, так как последний раз он навещал свою сложно именуемую мать год назад. Тогда они немного пожили вместе, потом душевно поругались и на прощание любящая мать попыталась уничтожить сыночкин паспорт, но смогла только порвать лист с пропиской. Не до конца, надорвать. И стибрила ключи.

– Чтоб ноги твоей не было в моем доме, сволочь, – кричала при этом она.

– Это я тебе сейчас ноги выверну, – не оставался в долгу Лекс, но до членовредительства дело не дошло, он только немного помахал перед ее лицом раскаленными щипцами для завивки волос и все. За сим они мирно расстались на год. Лекс поведал мне эту бытовую драму, пока мы стояли у закрытой двери. Время было позднее, практически ночь, и ждать нам пришлось прилично. Наконец недовольный женский голос идентифицировал нас и сим-сим открылся.

– И что вам тут надо? – недовольно вопрошала высокая и еще довольно красивая женщина с гордым видом. Надо же, какая конфета родила Лекса. Даже седина ее не портит. Понравиться такой даме захотелось со страшной силой.

– Мы приехали тут переночевать. Позволь тебе представить, это Алиса. Моя жена.

– Кто? – задохнулась и закашлялась мадам.

– Жена. Показать паспорт? Хотя ты ведь паспорта не переносишь.

– Хамишь?

– Ни в коем разе, – ерничал Лекс.

– Ну проходите. – Решила вдруг проявить чудеса гостеприимства Ванесса Илларионовна.

– Элис, сваргань чайку, – бросил Лекс и быстренько юркнул в ванную, оставив нас с акулой наедине.

– Кухня там, – махнула в сторону двери с матовым стеклом она. Я прошла на малюсенькую кухню, в которой идеальная чистота перемежалась явными признаками нищеты. Дешевая тюлька на окне желтела явно не первый десяток лет. Газовая плита была ее ровесницей. На подоконнике теснились пустые банки и луковицы, растущие из обрезанных пакетов молока. На маленьком столе лежала симпатичная, хоть и копеечная скатерть. Я водрузила на газ громоздкий желтый чайник, перепачкавшись копотью.

– Вы не будете так добры одолжить нам немного чая? – нежно мурлыкнула я и Ванесса с большим интересом посмотрела на меня.

– Вот, пожалуйста

– Спасибо, – потупила я глазки. Интересно, надолго ли меня хватит?

– Ну как вы тут, женщины? – Высунул нос чистенький и какой-то обыденно-домашний Лекс. Прямо не Лекс, а Сашенька Бобков.

– Прекрасно, – ответила я. Мы выпили чаю и завалились отсыпаться. Мы отсыпались и третьего, и четвертого, и пятого января, попеременно занимая ванну и таская из холодильника продукты. Продуктов было немного и мы быстро перетаскали все. Ванесса сходила в магазин и обеспечила нас картошкой и макаронами. Но принеся стратегический запас, она все же разочаровалась во мне и моя отточенная вежливость перестала ее запутывать.

– Вы что, собираетесь тут валяться и жрать мои продукты? У меня нет средств кормить двоих взрослых людей.

– Тебе жаль картошки? – с полпинка завелся Лекс и я заимела возможность поприсутствовать на семейном скандале номер один. Я была зрителем, но, уже начиная со скандала номер два, меня приняли в основной состав труппы.

– А ты что, лярва, думаешь, я чем-то тебе обязана? Поставила штампик и сидит тут, как королева шантеклера.

– Заткнись. Что ты за мать?

– Это ты про меня? Ах ты, скотина неблагодарная. Притащил шалаву.

– Она моя жена.

– Она твоя подстилка, кобель паршивый. Чтоб я вас не видела и близко около холодильника.

– Да мы больше и куска не возьмем! – это уже я подавала реплики. В конце концов, попреки относительно еды я предупредила еще в девятом классе весьма средней школы. Нет, я не готова получить dabble-ring. Второй круг.