Кровь звезд - Натали Хеннеберг

– Значит, – сказал Конрад, – бегство Саламандры?…

– Может вызвать такое расщепление. И это представляет настоящую опасность.

Они ехали молча. Солнце уже поднялось, когда они настигли толпу купцов; те сбивчиво говорили о встретившихся им волшебнике и джине. Этот джин представлял собой покрытую вуалью женщину дивной красоты. Путешественники видели лишь два глаза золотого цвета. Но те, кто хотел приблизиться к джину, замертво падали на землю.

Какой-то молодой кочевник прошептал:

– Ее глаза пожирали всякое живое существо.

Теперь они шли по свежим следам. Меркуриус и Конрад торопили своих коней. Этой ночью в окруженной песками деревне из глинобитных домов они дали себе лишь два часа отдыха. Астронавт подложил под голову сплетенную из камышей циновку; он никак не мог заснуть, чувствуя, что недостоин своей миссии и доверия, которое ему оказала Земля. Он тщетно пытался обрести присутствие духа скитающегося в межзвездном пространстве искателя приключений. Чтобы отогнать от себя чары, он вспоминал известные образы, вспышки при возникновении новых звезд, дрожащие туманности, пылающий, как на костре, и блистающий, как бриллианты, Космос… напрасно! Конрад видел лишь гибкую шею под светящейся массой огненно-красных волос да большие глаза, в которых плясали язычки пламени.

На следующий день крестьяне в оазисе только и говорили о роскошно одетом персидском принце Сафариде, который пересек плоскогорье в украшенных необычными цветами носилках из дерева алоэ. Этот великолепный странник швырял пригоршнями золотые монеты. Он направлялся в Баодад по приглашению халифа, у которого он собирался стать визирем. Его сопровождало огненное привидение.

Но раввин, поднимающийся от реки, где он мыл свои одежды, заявил, что этот Сафарид – самозванец, который использует магию. Его носильщики не оставляли следов, а гирлянды, оплетающие его носилки, превращались в дым, как только касались земли. Фигура же, покрытая вуалью и сидевшая на носилках, была лишь восковой куклой, приводимой в движение чудотворным механизмом. Он вез ее в Баодад, чтобы преподнести в дар халифу. Это чуть было не свело Монферрата с ума.

С этой минуты он все безжалостнее пришпоривал своего коня. Караван углубился в похожую на высохшее море пустыню, где бродило много слухов. У своих костров из веток терновника погонщики верблюдов бредили о девушке с золотыми глазами, а полуголые пастухи овец, питающиеся саранчой, лежали лицом вниз на песке. «Эсклармонда!» – стонали они. «Эсклармонда!» – шептал Конрад, пуская своего коня прямо на огненную завесу. Меркуриус начинал беспокоиться: эта безрассудная поездка казалась бессмысленной: они искали чудовище, чтобы уничтожить его, или фею для влюбленного странствующего рыцаря? Но Меркуриус больше не слушал Конрада и молча увлекал его за собой, проявляя неумолимую и настойчивую волю.

Пустыня, наполненная миражами, была еще более жестокой; возникали то роща пальм металлического цвета, то заросший камышом пруд, затем они исчезали. В глаза безжалостно светило солнце-Мирах. То тут, то там на пути попадались валяющиеся на песке хрупкие белые скелеты и черепа. Появились следы передовых отрядов Абд-эль-Малека, затем они исчезли в горном ущелье. На краю плоскогорья все еще дымились пальмы.

– Они прошли там! – убежденно сказал Меркуриус.

Занималась уже третья заря, когда они увидели широкую, затянутую тиной реку, называемую Тигром. Желтые волны перемежались с чернотой отбросов, напоминая пятнистую шкуру хищника. Высокие обрывистые берега были белыми от соли…

Появились караваны, загруженные благовониями и ладаном, и путешественники в остроконечных колпаках, представлявшиеся врачами. Они шли в Баодад – лечить халифа. Сильный озноб набрасывался на августейшего пациента даже на паперти мечети Аббасидов; мудрецы обсуждали действия снадобий, опиата, совместное влияние звезд. Принцесса Зубейда, которая управляла халифатом во время кризисов болезни своего сводного брата, и созвала фармакологов.

Меркуриус воодушевился и стал возвышенно говорить о ее несравненной светлости, о ее мудрости, соперничающей с мудростью Соломона: сборники ее религиозных стихов стали известными, она получала удовольствие в утонченных играх. Зубейда ненавидела ограниченных и жестоких мужчин и, несмотря на свою красоту, оставалась девственницей. Халиф ее очень уважал, именно она диктовала ему законы.

Монферрат все сильнее бил шпорами по бокам своего взмыленного коня. Эта бескрайняя пустыня напоминала ему другие мертвые планеты, над которыми он пролетал. На тех планетах тоже побывала Саламандра? Когда Конрад находился уже на вершине холма, он прищурил глаза. В сумерках смешивались цвета плоскогорья – белый, голубой, охровый; вдали вырисовывалась тонкая и высокая тень. Виселица?… Нет, крест Тау… Люди остановились, объятые ужасом: они узнали висевшее на нем тело подвергнутого пыткам.

Конрад устремился к кресту. Ни разу не видев Сафаруса, он узнал его по золотой долматике и развевающейся на ветру бороде.

Тау был шести метров высотой; сделанный из толстых гибких камышей, он наклонился под тяжестью висевшего на нем тела. Исаак Лакедем был привязан к кресту за запястья и лодыжки, его голова жалко болталась на груди. Монферрат подъехал, разрубил путы, и тело, как большая тряпичная кукла, скользнуло на его седло. Только сейчас Монферрат заметил, что еврей жив.

Из-под маски из запекшейся крови слышно было как бы перекатывание двух серебряных шариков: Сафарус, словно рыба, открывал рот. Острием кинжала Конрад вынул из его рта кляп, пропитанный ладаном и сомалийской миррой. Так сострадательно оглушали приговоренных. Преподобный де Фамагуст поднес к черным губам свою флягу. Пока еврей пил, он произнес только два слова:

– Абд-эль-Малек… Эсклармонда…

Рукой он показал на восток, затем потерял сознание. Подбежали бедуины; Меркуриус передал им умирающего старика и кошелек цехинов. Они, не заставив себя упрашивать, рассказали, что атабек из-за Иордана напал на караван, с которым шли колдун и его джин.

– Он схватил, – говорил какой-то старик, – восковую куклу, которую некоторые называют Лилитой или Начемаг, затем сурово покарал этого человека, потому что между ними существовало какое-то соглашение, а старик предал его.

– Еврей, – сказал он, – ты погибнешь как предатель… той же смертью святого, которого ты предал!

– Повелитель, – сказал колдун, – это она захотела так и заставила меня! Более того, мы направлялись в Баодад, где она вылечила бы халифа!

– Тебя об этом не просили! – процедил сквозь зубы атабек.

– Джин стоял неподвижно под своей вуалью тускло-золотистого цвета, и ни одна складка не двигалась на его одежде. Мы, конечно, пали ниц перед атабеком, ибо право было на его стороне и гнев повелителей бывает ужасным… Но когда его воины воздвигли большой Тау из камыша и привязали несчастного, эмир правоверных сделал два жеста, хуже тех, что приносят несчастье.