Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни - Антон Буслов

Утро начинается с обхода врачей. Каждый раз приходит человек десять – все профильные специалисты вместе с руководителем отделения интенсивной терапии. Отчет за прошедшие сутки, осмотр, назначения, рекомендации. Снотворное отменили. Но Антон не просыпается. Хотя когда тормошим – уже реагирует, начинает приоткрывать глаза. Кроме наших врачей ежедневно заходят незнакомые русские сотрудники клиники: из соседнего отделения, из отделения скорой помощи, из аптеки. Они работают здесь по многу лет и все предлагают посильную помощь, когда узнают, что здесь лечится русский. Приходят трансплантологи, радио онкологи, звонит доктор О'Коннор (он на конференции в Чикаго). “План лечения не меняем. Даты корректируем, продолжаем готовиться к трансплантации”.

Значит, все не зря. Спасибо врачам и спасибо всем, кто помогает. Антон в полном сознании. Пишет на планшете (с трудом). Воюет с врачами. Пока что, конечно, слаб, но требует вынуть дыхательную трубку. Ждем врачебного обхода и решения по трубке.

Дима[23]

Когда Антон лежал в коме, я и его брат Дима все время находились в больнице. Положили его туда в субботу., а уже в понедельник врач сказала нам, шансы на выход из комы маловероятны, скорее всего, Антон умрет и нам стоит позаботиться о священнике. Но мы решили не сдаваться. Мы подумали, может, есть какая-то духовная энергия, что-то еще такое, что поможет вытащить Антона, поэтому решили постоянно быть рядом с ним и всячески напоминать, как многоцветна жизнь.

Проходили дни. Мы разговаривали с Антоном, включали музыку, которую он любит и которую не любит, звонили родителям и сестре, и они тоже по громкой связи разговаривали с ним, мы даже щекотали его. И произошло чудо. Антону, по выводам врачей, стало лучше: начала функционировать печень, заработали другие внутренние органы. Врачи уже заговорили о том, что можно попробовать его будить. И мы пробовали. Но на все наши попытки реакции практически не было. Правда, изредка Антон как бы удивленно приподнимал брови, но глаз не открывал.

В какой-то момент я придумала надеть что-нибудь очень яркое, броское. И на следующее утро пришла в госпиталь в красном платье, накрасив губы эффектной красной помадой. Я старалась разбудить Антона, говорила: “Просыпайся, любимый! Я сегодня надела красивое красное платье только для тебя. У меня накрашены губы, как ты любишь” Так прошло утро. Но ничего не изменилось.

Затем в палату зашел врач и сказал: “Ваш муж не просыпается, хотя мы отменили снотворное несколько дней назад. Это признак того, что он не проснется уже никогда”.

В этот момент мы втроем – доктор, Дима и я – стояли возле кровати Антона. Когда врач произнес эти слова, мне хотелось умереть на месте. Я обернулась к Антону, ища в нем поддержку, и увидела, что он пытается открыть глаза. Я не помню, как закричала и что говорила тогда. Мы с Димой со счастливыми лицами показывали доктору на Антона, который пытался открыть глаза. То чувство счастья невозможно передать. Казалось, я могла бы летать. А уж как был удивлен доктор, и рассказать невозможно.

Спустя неделю, когда Антон смог говорить, он поведал нам свою версию. В его мир снов явилась девушка в красном, которая и вытащила его в реальность. И этой девушкой он считал меня.

Образ спасительницы засел в его голове. Теперь он часто просил меня надевать красное, когда я навещала его в больнице. И, казалось, что, преодолев кому, мы сможем вместе все.

История девушки в красном из снов получила интересное продолжение. Этот образ Антон не мог забыть и нашел художницу, которая по его подробным описаниям нарисовала картину того, что он видел в своем забытье. Женщина в красивом платье стоит в поле красных маков и как бы вырастает из этих ярких цветов. Однако не все здесь так уж радостно и просто: на заднем плане высится мрачная гора, темная полоса и серые облака почти полностью закрывают голубизну неба… Антон подарил эту картину мне, женщине, которая пришла в его сны и вытащила из комы, как он всегда говорил.

Случившееся похоже на сказку. Но так и было. Было чудом, которое дало надежду, что мы можем сделать свою жизнь сказкой. Главное, не сдаваться. Никогда.

Маша

Записки коматозника

Самое противное в коме – искусственная вентиляция легких (ИВЛ). Одно дело, когда тебя симпатичная врач немного вентилирует рот в рот, и другое, когда в тебя по самое не знаю куда пихают набор трубок и натягивают маску на лицо. Нельзя даже говорить. Точнее, физически невозможно. На таком фоне искусственные печень и почки – просто милейшее дело. Стоят тумбочки, светятся, жужжат, от них идут капельницы, с них санитарки пыль вытирают. Но вот ИВЛ! Из-за нее кормят шприцем. Берут гамбургеры, сосиску в тесте, немного молока, хлопьев и все это измельчают в пыль. После чего шприцем прямо в пищевод. Самое обидное, меню попросить не получается – рот занят ИВЛ.

Слава богу, первые много дней в таком состоянии я спал. Это был не безмятежный сон младенца, а взаправдашний бред наркомана. Поскольку все предыдущее ставят под наркозом, пациента погружают в медицинский сон. На пути ко сну лично у меня случился еще один пункт, мимо которого я не мог пройти. Своим активным противодействием врачам я добился бумаги, разрешавшей привязать меня к кровати веревками. Любопытно, но и такие формы в медицине есть. А далее опытный медбрат учил на моем примере неопытную медсестру, как правильно привязывать буйных пациентов к кроватям. Так я послужил делу образования.

Вообще мне снилось милое. Например, что в больнице есть зоопарк и его можно посещать. Еще мне снилось, что идет большой праздник и все красиво к нему одеваются.

Я как бы побывал в идеальном детском саду на экскурсии. Оттуда меня унесло к “Алисе в Стране чудес” и к местным персонажам. Еще приснилось, что меня тестировали на адекватность особым прибором и даже выдали справку, что я адекватен. Жалко, что я ее во сне и оставил – знатный был бы документ. Но пробудился я почему-то в напряженной фазе, думая, что все окружающее – заговор для того, чтобы, зашив мне в тело капсулы, перевозить наркотики из Таиланда.

Стоило открыть глаза, как со мной все принялись говорить. В этом чуде человеческого общения явно чувствовалась издевательская нотка: я-то не мог даже мычать в ответ. И каждого доктора вместо ответа я награждал злобным взглядом. Но ум уже начал работать, и мне захотелось понять, в каком я состоянии. Рядом – брат и жена, неимоверно счастливые, что я вообще очнулся. Но они оценивают случившееся как-то очень уж по-людски: “Ты спал семь дней!” А я хотел всего лишь результат анализа крови.

И тут заходит доктор. Удача. Осталось, умеренно размахивая руками и подмигивая, пояснить, что меня интересуют тромбоциты, лейкоциты и гемоглобин, а также давление, температура и кислород в крови. Я мычал и выводил письмена пальцем на простыне. Меня не понимали. Меня вернули в сознание, за меня искренне радовались, но я не мог им ответить. И я страдал. Потом придумали взять планшет, чтобы я пальцем, буква за буквой, писал слова. У меня не было сил держать ручку. На планшет приходилось заходить со многих попыток – руки сильно тряслись. Уже тогда стало понятно, что еще хуже у меня с ногами. Я боялся. Я не смелый человек, и никто мне не рассказывал, как это бывает. Поэтому я боялся, что заново придется учиться говорить и ходить. Но заговорил и на русском, и на английском сразу, как только сняли трубку ИВЛ. Так заговорил, что быстро утомился. Но ходить…

Сепсис нанес сильный удар по мышечной ткани. Первый раз, встав на ноги, я сразу рухнул на кровать. Дальше – два шага к креслу и отдых в нем. “Железный трон”, на котором я узнал, насколько ослабли мышцы спины, шеи, поясницы – все надо было собрать в кучу прежде, чем пытаться идти. В первом походе с ходунками меня страховали два врача, сзади маячило инвалидное кресло. Мы прошли метров двадцать. Я опять на своих двоих прошел хоть несколько метров. Дальше пошло чуть легче: все-таки у тела есть память. Сейчас я хожу сам. Пока недалеко, например, могу обойти отделение по кругу. Сзади уже нет страховочной коляски, но доктор катит штангу капельниц.

Как показала проверка КТ – процессы не успели достигнуть мозга. Его кровоснабжение не было нарушено ни на одном этапе. Мне очень повезло, потому что вопрос стоял о часах. А еще повезло, что сердце все это выдержало. Врачи готовились реанимировать и его и даже взяли бумагу согласия на это у Маши. Почему я все еще в больнице? Да потому что высеяли пневмонию в крови, а функция почек хотя и восстанавливается без диализа, но не очень быстро. Еще каждый день меня вывозят на лучевую терапию, результатами которой “лучистый” специалист вроде доволен.