Para bellum (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Фрунзе прекрасно знал — никто из числа апологетов коммунизма, что рьяно клеймил Маннергейма там, в начале XXI века не осуждал этот крымский поступок. Во всяком случае решительно и последовательно. Обычно либо замалчивая или застенчиво отводя глаза. В лучшем случае просто переводя стрелки на Троцкого, который, на минуточку, был создателем РККА и главным действующим лицом, вытянувшим как Октябрь, так и Гражданскую войну в плане политико-организационной работы. И уж точно никто из них не стремился выставить людей, причастных к крымской резне чудовищами, палачами людоедами и бесчеловечными тварями…

Так что в глазах Михаила Васильевича такой подход был ничем иным, как двойными стандартами в их кристальном, незамутненном виде. Те самые, что так бесили российскую общественность в поведении коллективного запада.

Да, дерьмо случается.

И гражданские войны самые мерзкие и грязные из всех, которые только могут происходить среди людей. С ними, пожалуй, только религиозные способны только посоревноваться. Поэтому, чтобы что-то оценить, особенно в таких делах, нужно сравнивать. Смотреть как в таких ситуациях вели себя другие участники конфликта.

Так или иначе, но сам Фрунзе относился к Маннергейму куда как мягче, чем известные ему коммунисты XXI века еще по прошлой жизни.

Да, тот не любил коммунистов, будучи монархистом.

Да, тот водил дружбу с националистами, а потом и нацистами. А кто с ними ее не водил? Даже СССР в этом нелестном деле отметился. И ладно бы Гитлер. Это тема особая. Но ведь в Союзе целенаправленно взращивались собственные националистические элементы, с которыми потом хлебнули горя… как и их наследники…

Густав сотрудничал.

Пока это было выгодно.

Ведя при этом свою партию.

Тем более, что называть Маннергейма «записным русофобом» можно только в пьяном угаре. Так как его единственной супругой была русская женщина, родившая ему двух дочек. Для людей с «национализмом головного мозга» это немыслимо. Да и потом, после развода, этот «немец шведского разлива, выросший на полях России» не стал себе заводить «этнически правильную» финнку в качестве второй жены. Мог. Но не стал.

Так что все не так однозначно с ним, как с личностью.

Он был вполне продуктом своего времени и среды. И далеко не самым плохим. Во всяком случае крови и злодеяний на его руках не в пример меньше, чем иных, даже формально «светлоликих». И союзники его не трогали после завершение Второй мировой войны. На этом не настаивал даже СССР.

Сколько правителей государств, выступавших союзниками Гитлера, пережило Вторую мировую войну? Крайне немного. И Маннергейм был среди них.

И это неспроста.

Потому как именно Густав Карлович старался всячески избежать Зимней войны, а потом как можно скорее ее закончить. Не пренебрегая, впрочем, своими обязанностями главнокомандующего, которые он выполнял ответственно и со всем радением.

Аналогичной была ситуация и с Великой Отечественной войны. Избежать ее Финляндия не могла в силу крайне националистического правительства. Поэтому он возглавил неизбежное. Но командование финскими войсками немцам не передал, держась в этом вопросе отчаянно. Последовательно саботируя при этом участие Финляндии и помог ей соскочить сразу, как появилась возможность — осенью 1944 года…

Почему это делал именно Маннергейм?

Да никто из этого не делал никакого секрета. Кроме того, с 1920-х годов его резиденция в Хельсинки стала политическим клубом, где в неформальной обстановке обсуждались самые разнообразные политические вопросы. Фактически — продумывалась политика Финляндии. И это несмотря на то, что Маннергейм в 1920-е не являлся официальным должностным лицом этой державы. Националисты не пускали, опасаясь его позиции и взглядов. Разве что изредка выступал в такой роли во время своих зарубежных поездок в ту же Великобританию, Францию и иные страны. Почему? Так в Финляндии попросту не было иных людей, обладающих хоть сколь-либо значимым политическим весом для переговоров.

Вот и сейчас приехал именно он…

— Вам понравилась Польская кампания? — спросил Фрунзе, отхлебнув кофе.

— Она получилась неожиданной.

— Вы полагали, что мы проиграем?

— Отнюдь, нет. У Польши недостаточно ресурсов для борьбы с Россией. С их стороны это было сущей авантюрой. Разве что удался бы переворот в Москве. Но на это рассчитывать я полагаю крайне оптимистичным. События 1926 и 1927 годов показали, что вы, скорее всего, были в курсе заговора. В общем — слишком легкомысленный план. Скорее всего его составил французский генералитет, полагавший вас туземцами из Алжира или Индокитая. Другой вопрос, что я не полагал, что польские войска у вас получится оставить так резко. И предполагал, что РККА в привычной для себя манере, сформированной в годы Гражданской, постарается нанести фланговый удар. Предварительно отступив и растянув тем самым польские тылы.

— Вы кавалерист, — улыбнулся Фрунзе. — И мыслите, как кавалерист.

— Это факт, — усмехнулся Маннергейм. — С этим и не поспоришь. Но ведь и вы кавалерист. Иной бы не придумал эти БТГ. Это новое слово в войне. Этакие кирасиры или, если хотите кавалергарды, реализованные на новом технологическом уровне.

— А уланы, гусары и драгуны по-вашему кто? Впрочем, не важно. Это дискуссионная тема, которую мы сможем обсудить позже. Что же касается Минска, то как военный — да, я мог позволить себе такой маневр. А как политик — нет. Сдача своих территорий — опасная игра. И в те дни, когда поляки двигались к Минску, в Москве поднимался градус напряжения. Если бы я сдал Минск, а потом и Белоруссию, то создал бы благоприятные условия для успеха переворота.

— Почему вы их не арестовали заранее?

— Потому что было рано, — улыбнулся Фрунзе. — Я ждал, когда наш оливковый друг выступил со своей обличительной статьей. Ведь тот же Троцкий был человеком банкиров. И не только он.

— Так это правда? И статью для Бенито написали вы? — оживился Маннергейм.

— Я этого не говорил, — расплылся в широкой улыбке генсек. — Впрочем, все может быть.

— А что со всеми этими людьми? Заговорщиками. Их тихо расстреляли? От того же Троцкого ни слуху, ни духу.

— Он в тюрьме. Арестован по подозрении в огромном списке преступлений. Идет следствие. Допросы. Опросы. Очные ставки. Эксгумации. Экспертизы. И прочее. Мы проводим расследование с максимальной тщательностью. По остальным — тоже самое. Там ведь многое взаимосвязано.

— Удивительно.

— Думали, что мы их просто расстреляем?

— Или повесите. Ну или утопите в море, как уже поступали со сдавшимися в Крыму солдатами и офицерами Белой гвардии.

— Обвинение в этом преступлении тоже предъявлено Троцкому. Уголовное. Сейчас обсуждается вопрос о том, как квалифицировать данное злодеяние. Пока под нее подпадает только геноцид, то есть действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо группу людей, опираясь на какой-то формальный признак — национальность там, религию, пол, класс, происхождение или цвет глаз. Да что угодно. Главное, что не за конкретное преступление. Но с этим есть сложность. В праве Российской Империи такого или близкого понятия нет. В законах РСФСР тоже. Закон не имеет обратной силы, если вводить эту статью сейчас. А подводить их под статьи вроде убийства двух и более лиц — мелко.

— Ну вы и выискали проблему, — покачал головой Густав Карлович.

— Там у половины задержанных идет подобная квалификация. Массовый террор по отношению к крестьянам также квалифицируется как геноцид. Но как его предъявлять? Вопрос. В общем — работаем пока. И юристы склоняются к тому, что «обратная сила закона» не такая уж и священная корова.

— Вы развели слишком много сложностей Михаил Васильевич. Может статься так, что если подходить с точки зрения закона, то все эти люди невиновны. Как много раз бывало во времена Империи. Вы не находите такой подход опасным?

— Нахожу. Но и огульные расстрелы не считаю выходом. Иначе чем мы лучше этих мерзавцев?