Большая Засада - Жоржи Амаду

Кто больше всех обрадовался приезду Тисау в Большую Засаду, так это Фадул Абдала. Он был так доволен, что в день, когда негр поднял ногу осла Шаруту под радостные крики народа, собравшегося перед заведением, пожертвовал в общий котел бутылку кашасы.

Они познакомились на фазенде полковника Робуштиану: негр подковывал животных, Турок предлагал товары из своей сумки коробейника. Однажды, будучи оба проездом в Такараш, они встретились на оживленной вечеринке с танцами в борделе индианки Алисе. Народу там собралась тьма, внезапно появилась шайка хулиганов, и мирная пирушка, начавшись за здравие, кончилась за упокой — дракой и выстрелами. Им удалось ускользнуть невредимыми, а негр, кроме того что надавал по морде одному из наглецов, еще и отнял у него револьвер. Если кто не умеет пользоваться пушкой, то пусть и не достает ее из-за пояса — можно легко потерять и оружие, и ложную спесь.

Фадул видел в Тисау еще одну гарантию против возможных опасностей, грозивших спокойствию места. Что правда, то правда — Корока в отсутствие хозяина прекрасно приглядывала за магазином, и ни один жагунсо больше не решился напасть на жителей Большой Засады: прежде чем сделать это, мерзавец должен был подумать по меньшей мере два раза. Опасностей стало меньше. Впрочем, в любом случае заведение, которое негр открыл напротив, означало еще одну весомую причину, которая могла охладить пыл разбойников. Торговец и кузнец заключили что-то вроде договора — не уезжать из Большой Засады одновременно: когда одному из них нужно было покинуть местечко, другой оставался там, готовый вмешаться, если случится нечто непредвиденное.

Между ночным и утренним оживлением, возникавшим в связи с приходом и уходом караванов, царила невыносимая скука. Эти мертвые часы два изгнанника заполняли разговорами по душам, делясь воспоминаниями, рассказывая о перипетиях и драках, травили байки. Или просто сидели в тишине: араб чистил кальян, а негр покрывал узорами железные или жестяные штуковины.

Фадулу нравилось, как работает Каштор — грубо и тонко одновременно. Нравилось смотреть, как он превращает бесполезную железяку в подарок для женщины — кольцо или брошку, — делает из старой жестянки полезную посудину для печи или жаровни. Тисау, в свою очередь, был самым благодарным и внимательным слушателем, внимавшим рассказам Турка: фрагментам из Библии, восточным сказкам, изобиловавшим пророками и тетрархами, чудесными волшебниками и восхитительными одалисками с пупком наружу. Вытаращенные глаза, восклицания и смех — так негр реагировал на интриги и сражения, шаг за шагом, внимательно и страстно. Он не упускал ни одной подробности, даже когда уроженец Леванта в особо захватывающие моменты переходил на арабский.

Случалось, какая-нибудь проститутка садилась на землю подле них, чтобы послушать и поболтать, а иногда и не одна — две или три. Тогда Каштор затягивал песню, образовывался хоровод коку, ритм отбивали ладонями:

Поутру,На рассвете,Будем доить,О дикарка,Пятнистую корову.

Женщины подсмеивались над произношением сеу Фаду, но он не обращал внимания и продолжал петь громче всех в хоре — мальчишкой в Ливане он был певчим в деревенской церкви. А если случалось подойти Педру Цыгану со своей гармонью, они умоляли Каштора спеть еще одну песню. Негр знал тьму напевов, танцы тиранаш и лунду и не заставлял себя долго упрашивать:

Если Бог спросит меня,Чего ты хочешь, чтобы я тебе дал,То я скажу, что хочу жить в каемкеТвоего красного платья.

Густой теплый голос Тисау звучал в зарослях и в печенках слушателей. Зулейка, смуглая и пугливая кокетка, восторженно утверждала, что птицы замолкали на деревьях, чтобы послушать, как он поет. Искусство и чары кузнеца Каштора Абдуима заставляли птиц замолкать, змей — сворачиваться в клубок, сердца людей — покоряться. Веселый негр, выдумщик и чародей, что стало бы без него с Большой Засадой?

Раньше, чтобы узнать число и день недели, нужно было справляться у единственного отрывного календаря, имевшегося в Большой Засаде и висевшего на двери амбара, где хранилось сухое какао. Внешне хромогравюра радовала глаз: европейский пейзаж с зимним полем, горы с заснеженными вершинами и большой лохматой собакой, везущей на спине удивительную штуковину — маленький бочонок. На гравюру был наклеен маленький, но пухлый блок, состоявший из отпечатанных страниц с датой и днем недели, — это, собственно, и был календарь, подарок к Новому году от полковника Робуштиану де Араужу старому Жерину, верному наемнику.

Гордый владелец такой драгоценности, Жерину демонстрировал картинку проституткам и погонщикам, повторяя то, что сказал ему полковник: «За границей жуть как холодно, а бочонок полон кашасы, которую везут страждущим». Более красивого и поучительного календаря нельзя было и желать, но в то же время он был непостоянным и неточным, потому что старик Жерину, бывало, по нескольку дней не отрывал от него листы, а когда вспоминал, что это надо бы сделать, следуя рекомендации полковника, отрывал их как бог на душу положит: один, два, никогда — три, чтобы не тратить их зря, — буквы и цифры, непонятные для большинства жителей и приезжих. Жизнь текла с постоянным опозданием, и никто не мог точно сказать, что сейчас на дворе — конец марта или начало апреля, среда или суббота. А воскресенье, святой день? В те времена воскресенья в Большой Засаде не было.

Не зная, когда точно начнутся дожди, было сложно предположить объем урожая, сколько какао дадут плантации в долине Змеиной реки — в этом случае речь шла о довольно больших суммах.

Путаница и неразбериха: кого-то это мало волновало, а некоторые беспокоились и тревожились. Турок Фадул должен был получать деньги от клиентов, которым он продал в рассрочку или дал в долг, платить поставщикам — и то и другое было привязано к точным датам, записанным по-арабски в специальной тетради. Меренсия считала воскресенье святым днем отдыха, как то предписывается Законом Божьим; речь шла о Боге гордых гончаров, в то время как Бог Фадула, менее суровый, разрешал торговать в воскресенье — разумеется, повышая цены, а соответственно, и прибыль. Бернарда мучилась, пытаясь угадать счастливые дни, когда приезжал крестный.

Приезды крестного, смысл ее жизни. Раньше — быстрая остановка — ах, слишком быстрая! — по дороге туда или обратно между фазендами Аталайа и Боа-Вишта, а в последнее время он проводил с Бернардой целую ночь: ах, и ночь была слишком коротка! Из-за абсурдного календаря Жерину даже капитан Натариу да Фонсека был вынужден поменять привычки и расписание.

«От чего смеешься, от того и плачешь», — утверждают проститутки. А они в этом толк знают. Бернарда на своем опыте убедилась, что пословица не лжет — и так и эдак, — в течение одной короткой бесконечной ночи. Именно после той ужасной ночи — самой страшной, какую только можно себе представить, — когда она почувствовала, что теряет его навсегда, крестный решил поменять расписание и увеличить отмеренную ей скудную меру счастья. Бернарда сдержала слезы — у нее был опыт запирать плач и всхлипы в груди. Она посмеялась хорошо, потому что посмеялась последней, если разобраться в причинах и следствиях.

Когда раз в месяц капитан ехал в Боа-Вишту, то показывался у нее с утра, а возвращаясь в Аталайу, спешивался с мула после полудня. Это были короткие встречи: все хотели увидеть его, перекинуться парой слов, узнать новости, он довольно долго сидел в кабаке у Фадула.

Утром или вечером, пока Бернарда и капитан снова и снова наслаждались друг другом на походной койке, Корока готовила сладкий кофе с рападурой, чтобы подать его горячим во время нескольких минут разговора перед отъездом. Приезжая из Аталайи, Натариу привозил новости о семье, о Зилде и детях: «Крестная шлет тебе благословение и вот этот отрез ткани на юбку». Когда он ехал из Боа-Вишты, тема была одна — новые посадки какао. Он с энтузиазмом обсуждал изменения и открывающиеся перспективы — довольная, Бернарда хлопала в ладоши. А если, наоборот, говорил о дождях, которые могли быть долгими и задушить ростки, Бернарда отгоняла плохие предсказания, обещала солнце. Она не забывала, прощаясь, попросить благословения крестной. Это были проклятые, мучительные минуты: нужно прожить еще один бесконечный месяц, чтобы снова прижаться к его груди на несколько секунд, слишком коротких для такой безмерной страсти. Когда же он проведет с ней целую ночь, от первых сумеречных теней до утренней зари? Когда, крестный?

И что же? Одним из тех давних, далеких вечеров, наслаждаясь кофе, приготовленным Корокой, крестный неожиданно заявил, что через две недели, возвращаясь со свадьбы дочери Лоренсу Батишты, начальника станции в Такараше, он останется на ночь в Большой Засаде и согреет кровать крестницы. Всю ночь с ней? Ах, благословен Господь! Самая лучшая, самая желанная новость. Бернарда не могла поверить, что это правда. Радостная, сама не своя от счастья, она попросила крестного повторить еще раз. Сомнений не было: через воскресенье — это меньше чем две недели. Целая ночь.