Пепел - Федор Березин

Из чистого интереса, а вовсе не для того, чтобы проверить прибор, хотя себе он внушил именно это, Грегори остановился и достал из футляра эхолот. Давление воды медленно, но неумолимо придавило человека к верхнему горизонтальному потолку. Грегори включил прибор и сквозь очки посмотрел на табло. Невидимый звуколуч прошил галерею насквозь сверху вниз и обратно, мгновенно выдав результат. В это мало верилось: всего шестьдесят метров. Грегори поднес прибор ближе к глазам, хотя и так видел превосходно. В некотором смысле стало спокойнее, но романтика ушла, все они уже поверили, что под ними ничем неизмеримая бездна. Он переключил единицы измерения, заменяя метры дециметрами, так цифра выглядела внушительнее. Сделать ее еще солиднее он не мог — длина используемой эхолотом волны не позволяла этого. Грегори убрал прибор и нырнул, нагоняя товарищей.

— Командир, — обратился к Цаккони подскочивший из темноты Витторио. — Оттуда, сверху, что-то спускается.

— Саданите по ним хорошенько, и все дела.

— Возможно, вам стоит посмотреть, если, конечно, я имею право советовать.

По взгляду Витторио, которого он знал довольно давно, Цаккони понял, что дело неотложное, и, отодвигая нарисованные от руки разрезы подземелья, встал. Когда он добрался до выхода из коридора, это уже прибыло. Те, кто спускал сверху груз, не могли точно рассчитать длину троса, и поэтому груз продолжал опускаться. Прямо напротив прохода медленно, немного вращаясь и раскачиваясь от движения, вниз следовал обвешанный лампочками подобно рождественской елке и скрепленный проволокой человеческий скелет. Но это было не самое страшное, самое кошмарное было то, что вместо черепа красовалась целехонькая голова. Когда в своем неторопливом кружении затылок несчастного отодвинулся, уступая место лицу, внутри живого черепа Цаккони сверкнула молния: это был Абдуэн-Монсар, парламентер, посланный наверх руководством.

— Втащите его, — хрипло распорядился Цаккони. — Только осторожно, на нем могут быть мины.

Его кулаки сжались, а костяшки побелели. Он бросил взгляд вверх, хотя не мог пронзить зрением туманное марево гигантской шахты и увидеть тех зверей наверху. Как он хотел их крови.

— Гиллеспи, мы можем как-нибудь использовать бомбардировщики?

— Да, мы с фрегат-инженером Страбоном кое-что прикинули. Время у нас есть. Можно быстренько снять с готовых к полету машин дополнительные ускорители. Им ведь не надо будет подруливать к планете. Нацепляем на них все наличные противоракеты и пусть идут на перехват. Вы даете добро? Учтите, наши асы давненько не перехватывали космические, да и воздушные цели.

— Меньше лишних слов, Гиллеспи. Сколько у нас ракет?

— Не очень много. Несколько сотен штук. Кто мог думать?

— Так цепляйте все, что есть. Хорошенько проинструктируйте летчиков, чтобы они, не дай бог, не посбивали друг друга. Далее. Сможем мы использовать атомные заряды: «Фурии-8», например?

— «Колотушки»? Они предназначены для атмосферы, но сейчас что-нибудь сообразим, посоветуемся со Страбоном. Важно ведь техническое решение исполнимое по времени?

— Ясное дело. Давайте шевелитесь. Эти сволочи прут напропалую.

Командир базы отключился и вновь уставился на дисплей сообщений. Сюда сходилась вся оперативная обстановка. Он вместе с несколькими помощниками находился в большом помещении высшей защиты, самом укрепленном местечке подлунного мира. Даже в случае разгерметизации всей Маарарской военной колонии здесь должны были сохраниться комфортные условия существования на долгое время. Капсула-штаб была также по возможности защищена от ударных сейсмических волн, проникающих боеголовок и прочих прелестей ядерной войны. Если бы задача астро-адмирала Гильфердинга была только в собственном выживании, то, закупорившись в этой сложной скорлупе он бы уже мог ни о чем не беспокоиться. Однако сейчас он продолжал наблюдение и отслеживание поступающей информации. Ныне его работа в основном сводилась к положению внимательного наблюдателя: космические автоматизированные эшелоны обороны не нуждались в коррекции человеческими мозгами. Его задача сводилась к оценке их эффективности и той работе, которую они оставят людям.

Все, кто его знал близко, звали его Бумеранг. И кроме того, все знакомые его побаивались: он очень хорошо это чувствовал, а ведь ему было всего тринадцать лет по земному летосчислению. За эти годы он не получил ровным счетом никакого образования, хорошее на этой планете перестали давать давно — лет двадцать назад, плохенькое, — муравьиное давали и ныне, но он умудрился не получить и его. Зато он прошел хорошую школу жизни, или вернее, выживания и почти регулярно хорошо питался. Он любил мясо, еще больше печень и предпочитал сырую. Сегодня Бумеранг стал очень горд: сам Заудиту Тит — Святой Освободитель, отправлял его в дело — вот как он прославился за свою короткую жизнь. Дело, которое ему поручили, было очень ответственное, но нравилось Бумерангу не только этим: оно не связывало ему рук и давало возможность без отрыва от его выполнения насытиться, а сейчас он был очень голодный, вот уже две недели он питался вареными брикетиками из водорослей, как и все. То, что сейчас его терзал голод, тоже очень нравилось Бумерангу — ведь чем дольше длилась его нездоровая диета, тем приятнее будет покушать печень. А скоро, очень скоро, у него в руках будет свежая теплая печень, мясо тоже будет, но, видимо, теперь он сможет себе позволить питаться исключительно печенью. На некоторое время сознание Бумеранга удалилось в сложные дебри предсказания будущего, что вообще-то с ним не случалось, наверное, на мозги давила эта долгая нездоровая диета: он вдруг представил, что в награду за его подвиги глава повстанцев станет с ним дружить и вместе питаться, Бумеранг будет приносить ему еду, и они вместе будут дегустировать добытое. Интересно, станет Заудиту Тит есть сырое, да еще руками, как любит Бумеранг? Но даже если не станет, Бумеранг не будет обижаться на вождя всех угнетенных, ведь Бумеранг умеет хорошо готовить печень, вкусно готовить. Бумеранг будет носить своему старшему брату самую лучшую печень, ведь после победы никто не будет запрещать Бумерангу охотиться на эксплуататоров рода человеческого когда угодно. Самая лучшая жирная печень была у старших статусов, как знал Бумеранг: чем выше был статус, тем вкуснее и больше был у него этот полезный Бумерангу орган. Бумеранг никогда не анализировал, почему это так, вообще-то он еще и никогда не пробовал печени самых высоких статусов, он не был силен в теоретической анатомии и даже не знал, что такая наука есть, он не связывал тонким гипотетическим построением более высокое служебное положение с более изысканным питанием: столь далеко идущие выводы были для него чрезмерно сложны, и он бы наверняка потерял нить рассуждений, растолкуй ему кто-нибудь такое, но он был уверен в этом всегда, как и в том, что Гаруда состоит из нор. Правда, были в этом правиле исключения