Дамнат - Ростислав

Стоп. Тимьян обернулся и увидел, как «убогий в углу» — неопрятный, дерганный тип с век не мытой шевелюрой и услужливым выражением лица, — приближается к нему.

— Добрый вечер, господин, — промямлил он. — Не разрешите ли мне, так сказать, присоединиться…

Отказ вызвал бы подозрение у вероятных наблюдателей. У тех, кто сидит в засаде — а они сидят, должны. Вся его настороженность, еще мгновение назад подвергшаяся сомнению, вернулась. Не стоит отворачиваться от с таким трудом взращенной подозрительности. Она не раз спасала.

— Садись, — ответил Тимьян.

— Я вам не помешаю. Я, ммм….

— Выпить хочешь?

— Виноват… да.

— Хорошо. Эй, хозяин!

Трактирщик тут же прибежал.

— Налей несчастному. За мой счет.

— Сей же час.

«Убогий», схватившись за преподнесенную кружку пива обоими руками, торопливо проглотил содержимое и с видимым облегчением вытер засаленным рукавом усы. Все его повадки — льстивая улыбка, трясущаяся голова, преувеличенно осторожные движения, — свидетельствовали о том, что данный субъект являлся беспробудным пьяницей. Совершенно заурядный тип. Вряд ли возможно сыграть такого — как бы ни был искусен актер, его всё равно видно. «Странно, — промелькнула мысль у Тимьяна, — сколько лет прошло, я всё еще жду их. А они, скорее всего, уже и позабыли про меня. Не такой уж и выдающийся я был ассанер, за что подвергался разнообразным наказаниям, на которые Бессмертные большие мастера. Я прославился только тем, что сумел бежать, создав, однако, неприятный прецедент. Хмм… На их месте я бы однозначно решил — раз сумел один, смогут и другие». Это-то обстоятельство и не давало покоя Тимьяну последние годы, превратившись если не в навязчивую идею, то в нечто, способное омрачить настроение.

— Как тебя звать? — продолжая поглядывать по сторонам, поинтересовался Тимьян. Напротив старый хромой фонарщик разжег уличный фонарь, бормоча при под нос ругательства.

— Ох, знаете, добрый господин, моё имя, я имею в виду настоящее, ну, то, что, как вы сами… кхм… понимаете, дадено было мне с рождения, моей… это… мамой, уже покойной… ну…

— Так как же?

— Смеяться будете.

— Ну так позабавь меня.

— Неиз… кхм… это… Неизбежность.

— Оригинально. Видно твоя мамаша была большой шутницей.

— А вы знаете, — придвинувшись, прошептал Неизбежность, — с этим связана… кхм… ис… э… история. Ну, как вы… изволили сказать, оригинальная, я бы даже сказал, в высшей степени занимательная история. Хотите, расскажу?

— Валяй.

— Только, — Неизбежность, всем телом облокотившись на стол, потянул Тимьяна за рукав, — может… простите… еще по кружочке?

Тимьян не любил когда его трогали — привычка, приобретенная в монастыре. Любое прикосновение таит опасность — враг может бросить заклинание, уколоть отравленной иглой, да что угодно. Поэтому он машинально отбросил от себя грязные пальцы пьянчуги, а затем толкнул его в грудь. Неизбежность замахал руками, и, пытаясь удержаться на месте, вцепился Тимьяну в… запястье. В полной ярости от такой наглости, Тимьян вывернул ему руку, отчего тот со стоном согнулся в три погибели, и врезал бедняге сапогом по лицу.

Неизбежность несколько секунд стоял, словно слепой, водя перед собой дрожащими руками, и роняя со сломанного носа кровь, затем неловко уселся на землю.

— Исчезни, — коротко бросил Тимьян, усаживаясь на место.

Неизбежность всхлипывал, размазывая по лицу кровь рукавом.

— Ты слышал? Сгинь, погань!

Неизбежность поднял на него глаза — покорные, смиренные глаза человека, привыкшего к побоям, затем вскочил, и, не разгибаясь, ретировался. Тимьян хмыкнул. Фонарщик, ставший свидетелем сцены, не переставая ворчать, поспешил удалиться.

Такое впечатление, подумал Тимьян, что здесь и впрямь нечисто. Даже не верится. Остается дождаться Кира.

Однако спустя какое-то время Тимьян почувствовал, как у него заболевает голова. Он огляделся так, точно видел перекресток впервые. В глазах помутнело. В полном смятении осмотрел себя, поднес ладонь, к которой притронулся Неизбежность, к лицу. Ничего. Или… еле заметное красное пятнышко? Покраснение?!

Стоп. А это имя? Как его? Неизбежность? Неизбежность…

И тут его осенило. Он в ужасе вскрикнул и схватился за голову, но тут же зашатался, и чтобы не упасть, облокотился о стол. На лбу проступил холодный пот.

Не может быть. Этого просто не может быть. Достали таки.

Силы стремительно покидали его. Тимьян плюхнулся в кресло так, что оно чуть не развалилось.

В последнем проблеске ускользающего сознания, бывший наемный убийца заметил, как свет единственного уличного фонаря, в котором тонкое оранжевое пламя трепетало, точно пойманная в сачок бабочка, заслонили выросшие будто из под земли фигуры двух человек.

— Эт думвад, — прошептал Тимьян, проваливаясь в небытие.

Огонек в фонаре, вспыхнув, погас.

Мертвая тишина

Кир оставил коня в самом неприметном месте, какой только сумел найти: на задворках сгоревшего дома, у высокого каменного забора, рядом со смрадной кучей — что именно там находилось, и что чувствовало животное от такого соседства, Кира ничуть не интересовало. Осколок (какое имя!) никуда не денется. А если и денется — невелика потеря. Всё равно придется расстаться с лошадьми. Не тащить же их в Мёдов проход. Как бы самим не застрять в треклятой кишке. Чертовы подземелья. Так что, к демонам конягу. А вообще, Кир не сомневался, что Осколок (нет, какое имя!) останется цел и невредим — вряд ли кто захочет связываться с таким парнем, как он. Здесь может находиться только ворьё, мародеры. Ворьё чует опасность за версту, а от увешанного оружием человека в черном, шныряющего ночью по укромным местам, ожидать можно только неприятностей.

Итак, Кир почти на месте, что радует. Основательность — вот что главное. Никаких промашек. От хорошо выполненной работы, причем выполненной вдумчиво, старательно, получаешь удовлетворение, осознание собственной значимости. Конечно, так получается не всегда. Чаще всё идет наперекосяк, бывает, Кир просто не в настроении. В такие моменты тобой движет хаос. Рука промахивается, глаз не видит…

Бойня на стене — как раз такой случай. Ничего, кроме раздражения подобные события не вызывают. Лучше в разведку. Нет ничего приятней разведки.

Кир понимал, без самолюбования тут не обошлось. Для всех в отряде Эндра он являлся — скажем прямо — раздолбаем. Или даже неженкой. Красивым мальчиком. Исполнительность воспринимали как желание выслужиться, угодить. Нет, подумал Кир, омрачившись. Не желание выслужиться, нет. «Парнишка приручен к дисциплине», — так заявил толстяк, впервые представив Верге. О том, чтопарнишка — раб, выросший в безумно дорогих борделях Ассалея — резиденции властителя Индари, толстяк умолчал.

Скрыл Эндр и то, как там умеют выбивать дурь из головы, и вколачивать взамен желание беспрекословно повиноваться.

Крайне неприятно вспоминать прошлое. Может, поэтому он и назвался глупым в своей претенциозности прозвищем Ослепительный, и прикрывался им, будто щитом. Хотя, Ослепительный он не