Арбузный король - Дэниел Уоллес

Когда я вошел, все присутствующие повернулись в мою сторону; гул голосов на мгновение стих. Кое-кто поприветствовал меня взмахом руки, иные — улыбкой, а некоторые наклонились к своим соседям по столу и что-то прошептали, после чего, обменявшись понимающими кивками, вновь обернулись ко мне. Здесь было много знакомых лиц, попадавшихся мне на глаза во время прогулок по Эшленду. Тогда они ничем не отличались от обычных горожан — тех, кому в свое время удалось избежать коронации. Мелкие предприниматели, торговцы, наемные рабочие. Отцы, мужья, сыновья. Я не знал, какие обстоятельства выделили их из общей массы, что помешало им вовремя потерять невинность. Среди них оказалось и несколько мужчин из числа тайных претендентов на звание моего отца. Некоторые из «отцов» сидели за столами бок о бок и мило беседовали между собой. Все они мне улыбнулись, но больше никоим образом не проявили свои отцовские чувства.

После того как мое появление было переварено публикой, все вернулись к прежним занятиям: они оживленно болтали, перегибаясь через стол или поворачиваясь к сидевшим за соседними столами. Искаженные до неузнаваемости мелодии с хрипом вырывались из маленького магнитофона в дальнем конце комнаты. Лампы под потолком светили тускло. В поисках свободного места я прошел меж столами, попутно добирая впечатления.

Старейшему из монархов было восемьдесят три. Он считался королем королей и восседал в кресле-качалке на невысоком помосте, отдельно от всех остальных; его ужин помещался рядом на раскладном столике. Патриарх оглядывал зал с благосклонно-снисходительным видом, словно все здесь собравшиеся были его детьми и внуками. Через несколько минут после моего появления он погрузился в сон.

Я наконец нашел свободное место и оказался за одним столом с самым молодым из Арбузных королей. Джошуа Ноулз занимал этот пост в последний год, когда проводился фестиваль, то есть двадцать лет назад. Теперь ему было тридцать девять. Это был тщедушный человек с робким взглядом и бледной кожей; во время еды он держал голову низко над тарелкой, как будто опасался закапать соусом свой костюм.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — откликнулся он, взглянув на меня снизу вверх.

— Я Томас Райдер.

— Я знаю, кто ты. — Он перевел взгляд с моего лица на нагрудный карман моей рубашки, нахмурился и вновь посмотрел мне в глаза.

— Где твой номер? — спросил он.

— Какой номер? — не понял я.

— Номер на жетоне, — сказал он. — Где твой номер?

Он указал на свой жетон. Там стояла цифра «3».

— Понятия не имею, — сказал я. — А зачем нужен этот номер?

Он жестом попросил меня наклониться поближе и прошептал:

— Женщины. Это число твоих женщин.

Он кивнул и обвел взглядом людей за нашим и за соседними столами. На их нагрудных жетонах стояли разные цифры: 7, 12, 23, 42 и т. д. Мне потребовалось около минуты, чтобы наконец понять: эти цифры означали число женщин, с которыми данному человеку удалось переспать после того, как он побывал Арбузным королем. Только тут до меня дошел основной смысл собрания: некогда выставленные перед всеми как несчастные девственники, они теперь, в этот вечер, отмечали свои успехи на любовном поприще. В ходе застолья тут и там слышались поздравления или, напротив, издевательские реплики по поводу количества побед, одержанных тем или иным экс-королем.

«Двенадцать?! Поверить не могу! В прошлый раз у тебя было только три. Ты неплохо потрудился в этом году». — «Моя жена стала номером двадцать три и, бог даст, двадцать четвертая мне не потребуется». — «У тебя всего четыре? Да я за одну ночь могу поиметь больше женщин!»

Я выпил бокал белого вина. Джошуа к тому моменту осушил уже несколько бокалов и слегка опьянел.

— Сам не верю, что я когда-то был королем, — тоскливо сказал он. — Говорят, судьба предопределяет нашу жизнь с самого рождения. Не знаю, как у других, а у меня, похоже, именно такой случай. Я был обречен стать Арбузным королем. Одно ведет к другому, другое — к третьему, и вот тебе конечный результат.

— Это действительно так плохо?

— О, это было ужасно, — сказал он, качая головой. — Худший день в моей жизни. Я надеялся этого избежать, я до последней минуты на что-то надеялся. Ты меня понимаешь. У меня была подружка, и мы с ней говорили на эту тему, но… но ничего не произошло. Она была очень набожной христианкой. Я тоже христианин, но не настолько набожен, чтобы это помешало мне переспать с девчонкой до брака. Пару раз мы с Молли были близки к этому, но в конце концов все срывалось. Вот почему я думаю, что это судьба. Конечно, я мог бы найти шлюху, заплатить ей и избавиться от невинности, но на такие вещи у нас смотрят косо.

— Очень плохо, когда твоей первой женщиной становится шлюха, — вмешался в разговор король-ветеран, сидевший по другую сторону от меня. — Это считается дурным знаком.

— Из-за этого твоя кочерыжка может отвалиться, — добавил еще кто-то. — Не сразу, конечно, а как-нибудь впоследствии, и ты потом будешь горько жалеть.

— Кое-кто из отсутствующих здесь мужчин не стал королем только благодаря шлюхе, и теперь в его штанах уже ничего не шевелится, — услышал я еще один голос.

— Да, у нас в Эшленде водятся и такие постники, это факт, — подтвердил мой сосед.

— Но они это делали не здесь, — сказал Джошуа. — У нас на весь городок есть всего одна шлюха, которая знает тебя и знает твоих родителей. Она не согласится обслужить местного девственника и за сотню долларов. Конечно, тот может поехать в Бирмингем, как поступали некоторые, но, по-моему, это неправильно. Твой первый секс, я считаю, должен состояться в твоем родном городе. Если не вышло, значит, не вышло. Такова твоя судьба. Надо перетерпеть и жить дальше. Я вот перетерпел и живу. С Молли мы расстались — не сложилось. Последний год, впрочем, у меня выдался неплохим: теперь ношу цифру «три». Все трое очень милые женщины. А как у тебя?

— Что — у меня?

— Я насчет номера.

— А, — сказал я, — так ведь я не бывший король.

— Знаю, но все же интересно. Скольких ты поимел?

— Я сейчас не в настроении говорить на эту тему.

— Да ладно тебе. Скажи, сколько женщин у тебя было?

— Если честно, — шепотом сказал я, наклонившись к нему, — ни одной.

— Ни одной?

— Ни одной.

— Ты не шутишь?

Я покачал головой:

— Не шучу. У меня пока не было женщин.

— Вот что я тебе скажу. — Он, в свою очередь, склонил голову и перешел на шепот. — Не понимаю, зачем ты сказал мне правду. Неужели ты думаешь, что хоть кто-нибудь здесь говорит о себе правду?

— Я не знаю, — сказал я.

— Нет, конечно же. Они тут все приврать не дураки.

— Понимаете, я толком не умею врать, — сказал я. — У меня это никогда не получалось.

— Ты обязательно должен научиться врать, — сказал он, подмигивая. — Иначе в жизни тебе придется туго. Как же ты будешь жить без вранья?

Выпитое вино настроило меня на доверительную беседу; Джошуа казался подходящим конфидентом.

— Они собираются сделать меня Арбузным королем, — сказал я ему, — но я не хочу им быть. Вы говорите, я могу соврать и выкрутиться из этой истории. Объясните подробнее, как это сделать.

— Я бы рад тебе помочь, — сказал он, пожимая плечами, — но все равно это тебя не спасет. Все состоится уже завтра. Она посмотрит на тебя и все увидит. Твои слова уже не будут иметь значения.

— Болотная старуха, — сказал я.

Джошуа содрогнулся, вспоминая.

— Она стара, как болотный торф, — заговорил он монотонным голосом, — и выглядит соответственно. Кожа на ее лице иссохла и собралась в складки, как кусок скомканной и вывалянной в грязи бумаги. Почти все волосы у нее выпали, только несколько жидких пучков торчат над голым черепом. Вот уже лет сто, как она не может ходить, так что, когда в ней возникает нужда, двое мужчин отправляются на болото и привозят ее в город. У нее нет глаз; вместо них лишь две черные дыры, заполненные пеплом. Впрочем, ей не нужны глаза, чтобы тебя найти. Она выслеживает тебя, как собака, когда мужчины ночью таскают ее по всему городу, освещая себе путь фонарем. Ей известно все: где ты был и куда ты намерен отправиться. Скрыться от нее невозможно. Она так или иначе тебя отыщет, и отыщет очень скоро. Сама она ничего не говорит, ни единого слова. Я вообще не уверен, что она говорит на каком-либо из человеческих языков. За нее говорят ее спутники. Но как только они настигают тебя и ты понимаешь, что у тебя нет иного выхода, кроме как стоять там, где ты стоишь, и быть тем, кто ты есть, ее костлявые руки высовываются из-под лохмотьев, и эти руки держат самый большой арбуз из всех тобой виденных — невероятно, как ей удается поднять такую тяжесть, но она это делает. Она несколько мгновений держит арбуз перед тобой, трясясь так, будто готова взорваться, а затем — бац! — швыряет арбуз тебе под ноги, и красная мякоть залепляет твои ботинки и брюки, и с этого момента пути назад уже нет. Ты есть то, что ты есть; отступать некуда. Подобное случалось с каждым из тех, кто здесь присутствует.