Одержимость шейха (СИ) - Рейн Миша

— Она принадлежит Джамалу.

— Повтори, — рявкнув, схватил его за шиворот и притянул к себе. — Повтори, что ты сказал.

— Верни рыжую шармуту, если не хочешь войны…

Это были последние слова, вылетевшие из его гнилого рта, до того, как он захлебнулся кровью с булькающими звуками.

Джамал знает, кто всадил кинжал в череп его брата. И теперь последствия неизбежны. Потому что я не отдам ее. Это невозможный выбор. Она будет либо моей наградой, либо погибелью. Оба варианта меня устраивают.

— Я не сяду с тобой в одно седло, — язвительный тон Джансу вырывает меня из мыслей.

Посмотрев вниз, в ее колдовские глаза, я встречаюсь с горящим в них вызовом.

— Значит, пойдешь пешком, — дергаю поводья и разворачиваю коня. — Путь неблизкий, все еще хочешь упрямиться?

Она смотрит на меня, ее грудь вздымается от злости и безысходности.

— Я поеду с тобой при одном условии, — заявляет так дерзко, что мой член дергается, — если ты опустишься передо мной на колени, чтобы я смогла встать на твою спину и сесть в седло, не прибегая к помощи твоих грязных рук.

Как только обжигающие, словно удар хлыста, слова вылетают из ее пухлых губ, за жалкое мгновение разливая по моим венам жидкий огонь, она сама пугается моей реакции и уже вовсю борется за свое дыхание.

Запах ее страха и упрямство пробуждают еще большую жажду по ней, отего член твердеет. Она сводит меня с ума.

Издав рык, я резко свисаю на одну сторону и, подхватив ее под мышками, отрываю от земли, а в следующую секунду уже усаживаю впереди себя, осторожно прижимая спиной к своей груди. Дрянь. Ей еще предстоит узнать, что эти грязные руки сделают с ней.

— Я ведь пытаюсь не нарушать своего обещания, — выдыхаю, чтобы продолжить низким шепотом, — но ты вечно меня провоцируешь. — Моя ладонь ползет вверх, сдавливает ее ребра, пока внутри меня крепко обосновывается разрушительное осознание. Черт возьми, я хочу ее. Дико хочу.

— Зато я не нарушу своего, — дергается она, повернув голову ко мне и бросив на меня грозный взгляд исподлобья, — всажу тебе нож в горло при первой же возможности.

Усмехаюсь одними только глазами. Ее смелость умеет удивлять, злить и в тоже время восхищать. Но я лишаю себя этого удовольствия, силой развернув девчонку вперед.

— Советую закрыть рот и думать, прежде чем заговоришь со мной. — Касаюсь губами мочки уха, с трудом удерживаясь от того, чтобы не лизнуть и не прикусить ее. — Любому терпению есть предел.

— Терпению? — снова изворачивается она, упираясь ладонью мне в плечо и отталкивая. — И в чем же оно проявилось?! В том, что ты, не разобравшись, лишил меня самого дорогого, как животное? Или, может, твое терпение проявилось сегодня? Когда ты содрал платье? Только для чего? Откуда вдруг такая забота? Переживаешь, что твои люди недостаточно справились со своей раб… — она взвизгивает, не успевая договорить от моей ожесточившейся на ней хватке, и через мгновение Джансу оказывается полностью развернута в седле лицом ко мне.

— Что ты сказала? — не узнаю собственный голос, переполненный свирепой яростью. — Моих людей? Это их рук дело? Кус-с-с-о-о-ом-а-а-ак! Кто с тобой это сделал? Кто посмел?

Джансу испуганно хлопает глазищами, а когда мои ладони силой вжимаются в ее поясницу, неумолимо лишая личного пространства, инстинктивно выставляет перед собой ладони, которые слабо упираются в мою гневно вздымающуюся грудь. Я забываю об осторожности, но и девушка не выказывает ни боли, ни страха. И как бы ни тряслась, гадая, что ее ждет дальше, Джансу находит в себе силы и вскидывает подбородок.

— Я не боюсь тебя.

Ай, глупая. Тягаться со мной вздумала?

— По-хорошему прошу. Скажи. Кто. Кто это сделал?

— Зачем? — облизывает она губы, срываясь на частые вздохи. — Чтобы ты ни сделал, это ничего не изменит. Ничего. Не стоит терять таких верных людей ради какой-то шармуты.

Скрипнув сжатыми зубами, я обхватываю ее затылок и сталкиваю нас лбами, чтобы прорычать в эти проклятые пухлые губы:

— Тогда я буду убивать каждого по одному, но прежде чем они начнут дохнуть, я буду пытать их. Долго и мучительно. На твоих глазах. Пока кто-нибудь из вас не сознается, чьих рук это дело.

Она смотрит на меня своими широко распахнутыми глазами, в которых отражается яркое пламя ненависти.

— Ты мне противен…

Играя желваками, я проявляю нечеловеское усилие и сдерживаюсь от желания сожрать ее губы, вылизать ее дерзкий рот, как голодный пес, добравшийся до куска мяса. Вместо этого я резко натягиваю поводья и вынуждаю коня встать на дыбы, а девушку упасть себе на грудь и уткнутся носом мне в шею. Часть золотистых волос выбивается у нее из-под куфии и падает мне на лицо, хлестая меня при каждом порыве ветра. Я гоню коня с такой скоростью, что у девчонки даже не возникает желания отстраниться, она дрожит еще сильнее, чем раньше, тонкие пальцы сжимают на мне плотную ткань джеллабеи, а порывистое дыхание выжигает на моей шее вечное клеймо. Проклятье, я впервые заранее обречён на проигрыш…

Глава 27. Оазис

ДЖАНСУ

Не знаю, сколько проходит времени беспрерывной скачки, но бедная загнанная лошадь уже задыхается, я слышу эти ужасные хриплые звуки и влажное фырканье, будто изо рта животного идет пена, а яростно подгоняющий его всадник даже и не думает дать ему передохнуть.

Он в бешенстве и прямо сейчас вымещает злость на беззащитном животном. Из-за меня. И только распирающее грудь чувство вины вынуждает меня обратиться к этому чудовищу.

— Останови лошадь, — мой голос сиплый, но я знаю, что он слышит меня. Пусть и всем видом показывает обратное. — Джафар, дай ей отдохнуть. — Пальцы сильнее стискивают на нем джеллабею. Будь ты проклят! Кусаю его за шею, улавливая в воздухе мычащий стон, прежде чем злобно прошипеть на ухо: — Если этот конь погибнет, я больше никогда не заговорю с тобой.

— Он не погибнет, если ты расскажешь мне все, что я хочу знать, — раздается гортанный рык над моей макушкой.

Ненавижу!

Однако измученное животное, запыхавшееся от бессердечной погони, вынуждает меня присмирить свою гордыню.

— Я согласна, — бросаю в полном отчаянии.

И только после этих слов я получаю желанное.

Конь на последнем издыхании забирается в гору, и наконец ему позволяют остановиться. Бедный, как же тяжело он дышит… Но его хозяин не уступает ему в яростном дыхании. Мужская грудь ходит ходуном, а я по-прежнему к ней прижата. Плотнее, чем хотелось бы мне чувствовать подобную близость. Кажется, я даже чувствую удары его черного сердца.

— Ты отвратительно жестокий, — произношу тихо, надеясь, что он не услышит этого. А потом заставляю себя отстраниться от мужчины, пока не успела задуматься о том, что все это время буквально лежала на нем. И пока не начала осуждать себя за это. А что еще мне оставалось делать?

Правда, все мысли вылетают напрочь, когда я встречаюсь с его дикими глазами. Ох… Делаю быстрый вздох, который не приносит мне должного облегчения, ведь я все еще сижу практически на его коленях, лицом к лицу, с катастрофически маленькой дистанцией между нашими телами. Но мне будто все равно, внутри разгорается непреодолимое возмущение. И ему придётся выслушать все, что беспокоит меня.

— Почему ты не остановился сразу?

Молчит. Смотрит прямо в душу, но я выдерживаю тяжесть голодного взгляда.

— Ты мог убить ни в чем неповинное животное.

— Если бы этот конь сдох от скачки, он лишь показал бы мне, как я ошибся, выбрав его. Мне не нужен слабый конь. — Заявляет Аль Нук-Тум бесстрастным тоном. — В пустыне выживает сильнейший.

— Ты бессердечный монстр! — взрываюсь криком, одновременно стискивая кулаки так, что ногти врезаются в кожу ладоней. — Если бы не я, ты бы не оставил лошади выбора! Загнал бы до смерти! Только животное не заслужило такого отношения! Это я тебя разозлила, — тычу в его крепкую грудь пальцем, — так вымести свою злость на мне, а не на нем! Ты проявил слабость, отыгравшись на бедном животном!