Кредит доверчивости - Татьяна Устинова

Ася побледнела и сжала Наткину руку.

— Он раньше пришел… Все… Это конец.

Сенька, услышав ее слова, замер, вцепившись в перила.

— Сенька, беги! — что есть сил закричала Ната.

Но сын не тронулся с места.

Я купила оранжевый зонтик и теперь не знаю, зачем это сделала…

Сначала мне показалось, что в непогожий день он заменит солнце, но дома я вдруг поняла, что судья с оранжевым зонтиком выглядит несколько нелепо. Придется отдать старый — тот, что сломал Сенька, — в починку. Он черный — цвета судейской мантии…

Я раскрыла оранжевый купол, полюбовалась, села с ним на диван и позвонила Сашке.

— Привет, мам! — поздоровалась дочь бодрым, веселым голосом.

— Привет. Я так понимаю, проблема полноценных обедов решена? Ты больше не голодна?

— Как волк! — отрапортовала Сашка. — Сплю и вижу, что ем твой борщ.

— Но Ольга Викторовна сказала…

— Ой, мам, ну да, мы иногда ходим в столовую, но там же нет твоего борща! И твоей окрошки! И пирога с яблоками, который только ты правильно делаешь. И фаршированных перчиков!

— Понятно, — перебила я. — Это называется ностальгия.

— Называй как хочешь, мам, только ты не представляешь, как я хочу домой.

— Сашунь, я как раз об этом хотела с тобой поговорить. Вспомни, как мы мечтали об этой поездке! Скажи, почему ты не погружаешься?

— В смысле?

— Ольга Викторовна говорит, что ты учишь всех русскому. Ты так не освоишь язык!

— Мам, мне надоел английский.

— Саш…

— И колледж надоел, и экскурсии, и Джимми, и барабаны…

— Саш, возьми себя в руки, больше такой возможности не представится.

— Мам, ну ты же прожила без этого погружения!

— Во-первых, я еще не прожила, а во-вторых, иногда очень страдаю оттого, что недостаточно хорошо знаю язык.

— А я не страдаю! И Натка наша не страдает.

— Она — не лучший пример… — вздохнула я. — Саш, я тебе гарантирую, что как только ты вернешься домой, то уже через два дня будешь скучать по Лондону, а Джимми и его барабаны станешь вспоминать как забавное приключение…

— Может быть, мам, — грустно сказала Сашка. — Только сейчас я скучаю по тебе, по Москве, а наша квартира кажется мне самой лучшей в мире. Скажи, ты уже делаешь ремонт?

— Только начала обдирать обои со стены, — призналась я. — А там еще один слой, представляешь? Боюсь, не последний. Даже не знаю, что делать…

Сашка звонко расхохоталась.

— Ничего не делай, мам! Оставь старые обои языками свисать с еще более старых. В Европе сейчас это очень модно! А еще нужно смыть с потолка побелку и так и оставить… Последний писк, называется «стиль лофт».

— Вот видишь, все не зря съездила, — проворчала я. — Что там говорит европейская мода насчет полов?

Сашкин ответ заглушил звонок в дверь. Я пошла открывать, выслушивая советы, что нет таких дырок в полу, которые нельзя было бы закрыть ковриками. Маленькими и недорогими. Сашка такие видела в магазине — они цветные, яркие и очень веселые…

Я открыла дверь, в последний момент вспомнив, что не спросила — кто там… Даже испугалась немного, но исправлять ошибку было поздно.

На пороге стоял Никита. С котенком в руках. Черный мохнатый комок истошно орал у Говорова в ладонях, а Никита смотрел на него и хмурился, словно собирался требовать у меня для котенка обвинительный приговор.

— Сашунь, ко мне пришли, — сказала я в трубку. — Давай договоримся, что ты выстоишь до конца и освоишь язык.

— Хорошо, мам, — выдохнула Сашка. — Я обещаю.

— Это что? — спросила я Никиту, нажав отбой.

— Это я тебя хочу спросить — что, — сердито буркнул он, без приглашения заходя в квартиру. — Почему кот голодный?

— Не знаю. Это не мой кот.

— Все они не твои, только почему-то вокруг тебя вьются, — проворчал Никита и опустил котенка на пол. Тот, продолжая орать, тут же прижался к моим ногам. — Вот, я ж говорю, — усмехнулся Никита.

— Где ты его взял?

— Он кричал у тебя под дверью.

— Но я не собираюсь заводить никаких котов!

— Значит, твои родственники собираются. Или друзья.

— Какие родственники? Какие друзья?! — возмутилась я.

Котенок поставил передние лапы мне на ногу и попытался вскарабкаться вверх. Пришлось взять его на руки.

— Ну, ведь у тебя всегда тут кто-то толчется… Деловые партнеры с букетами, сестры с проблемами и другие братья по разуму.

— Ты, например, — хмыкнула я.

Никита посмотрел на меня исподлобья, потом на белые тюльпаны в вазе, потом на оранжевый купол зонта…

— Да, например, я, — сказал он хмуро.

— Слушай, — вконец разозлилась я, — у меня впечатление, что ты пришел меня жизни учить. Забирай своего кота — и до свидания. И вообще, что за привычка у тебя появилась вламываться ко мне без звонка?! — Я вручила Говорову котенка и кивнула на дверь.

Никита, прежде чем выйти, не оборачиваясь, спросил:

— А если я позвоню, ты мне откроешь?

— Не знаю.

Он ушел, хлопнув дверью.

Молодец, похвалила я себя. Еще не хватало идти на поводу у мужских бзиков. Пусть даже и прокурорских…

Я прошла на кухню и раздраженно включила чайник.

Дожила… Вокруг меня кипят какие-то мелодраматические страсти, и мне приходится на них как-то реагировать, что-то говорить, принимать решения. Устала… Хотя, не скрою, ревность Никиты, если, конечно, это ревность, а не оскорбленное мужское самолюбие, немного мне льстит.

Тешит мое женское самолюбие.

Можно было покопаться в себе и повыяснять — какое мне дело до его ревности и почему она не оставляет меня равнодушной, но я не стала. Как говорил мне один знакомый психолог, если вы вдруг что-то раскопали в себе, быстренько закопайте обратно, иначе последствия могут стать непредсказуемыми.

Только я налила себе кофе, как зазвонил мобильный. Думая, что это опять Сашка, я схватила трубку, не посмотрев на дисплей.

— Что-то случилось?

— Ничего. Я же обещал позвонить, — услышала я голос Никиты. — Вот и звоню. Можно зайти?

— Ты уже заходил, — неожиданно меня стал разбирать смех — мелодраматические страсти набирали обороты, и я не знала, как этому противостоять, да и противостоять почему-то не очень хотелось…

— Это была репетиция. Неудачная, — объяснил Говоров.

Я подождала, не скажет ли он «извини», но он не сказал.

Я пошла в коридор и открыла дверь.

Никита стоял со смиренным лицом, с котенком за пазухой и красным пионом в руке. Точно такие же росли у подъезда на клумбе.

— Заходи, — велела я. — Если ты придешь в третий раз, возле моего дома ничего не останется — ни котят, ни цветов.

Он шагнул в коридор и поцеловал мне руку.

— Прости за истерику.

— А сейчас что?

— Раскаяние. Я был не прав.

— В чем?

— В том, что приревновал тебя к этому… — Он жестом показал рост и стать Троицкого.

— Так это была ревность?

— А ты думала, я у твоего подъезда с цветами по большой дружбе торчу?

— Я ничего не думала.

— Зря. — Он прошел в комнату и сел под оранжевый зонт. Два зеленых глаза из-под его пиджака внимательно следили за мной. — На твоем месте, ваша честь, я бы задумался, отчего у немолодого серьезного прокурора съехала крыша…

Я пожала плечами и села рядом с ним. Никита ждал, что я что-то скажу, но я молчала и радовалась, что могу позволить себе молчать легко и непринужденно, как дышать.

С Кириллом я так не могла, вдруг подумалось мне. Я всегда напрягалась — как выгляжу, интересна ли, остроумна, не скучно ли ему со мной?..

— Кто зонт подарил? — Говоров поднял глаза на оранжевый купол.

— Любовник. Олигарх, между прочим.

— Слишком красивый для олигарха. Думаю, ты купила его сама, чтобы в пасмурный день было больше света. Правда, Валенок? — спросил он у котенка.

— Почему Валенок?

— Потому что он черный и теплый.

— Я все равно его не возьму.

— А вместе со мной?

— Ты не торопишься?

Никита пожал плечами. Вздохнул.

— Наоборот, думаю — опоздал.

Я улыбнулась — такое трагическое у него было лицо.

— У меня два билета на вечерний сеанс. Пойдешь? — спросил он.

— С Валенком? — удивилась я.

— Его никто не увидит.

— Зато услышат!

— Там такой громкий звук… Только его покормить надо. У тебя молоко есть?

— Нет.

— Я так и знал. — Говоров достал из кармана маленький пакетик детского молока и открыл его.

…О чем был фильм, я не запомнила. Может быть, мелодрама, а может — триллер, хотя скорее всего боевик, потому что то и дело звучали выстрелы.

Мы целовались в полупустом зале в последнем ряду, а Валенок бродил по свободным креслам и громко орал, заглушая экранные звуки.

Такого легкомыслия и беспечности я не позволяла себе даже в юности. Но надо же когда-нибудь начинать, как говорит моя подруга Маша, а то потом будет поздно… Я не помню, про что она так говорила, но теперь мне кажется, что именно про поцелуи в последнем ряду…