В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых - Варвара Головина

В Эрмитаже давали балет «Красная шапочка»; танцоры были в красных шапочках. Шведский король, тогда посетивший Петербург, сидел подле Государя; разговор шел приятный и веселый. Шведскому королю захотелось пошутить и, смотря на красные шапочки, сказал: «Вот это якобинские шапки». Государь рассердился и сказал: «У меня нет якобинцев», — повернулся к нему спиной и после спектакля велел передать шведскому королю, чтоб он в 24 часа выехал из Петербурга. Король и без того собирался уехать, и потому на всех станциях до границы было уже приготовлено угощение. Государь послал гоффурьера Крылова все это снять. Крылов нашел шведского короля на первой станции за столом — за ужином. Когда он объявил волю Государя, то король рассмеялся. Крылов объяснил, что прислугу он непременно должен взять с собой, но что он оставляет на всех станциях провизию и запасы нетронутыми. Когда он возвратился в Петербург, то Государь спросил у него, какое действие на короля произвело его распоряжение. Крылов отвечал, что король глубоко огорчился таким его гневом, но между тем признался, что он не вполне исполнил приказание и что оставил все запасы. «Это хорошо, — отвечал Государь, — ведь не морить же его голодом». В другой раз на таком же спектакле одна из фрейлин рассмеялась; ее тотчас выгнали из залы и велели выехать из Петербурга. Вероятно, всем известно, как Государь требовал, чтобы весь Синод присутствовал в опере и смотрел на м-м Шевалье, которая тогда занимала Государя: один митрополит с.-петербургский сказался по этому случаю больным.

О семейной жизни императора Павла я умолчу. Факт слишком грустный для памяти его и ангельской его супруги. Впрочем, первые годы, еще во время царствования Екатерины, прошли для супругов счастливо и мирно.

В последний день жизни императора Павла отец мой ужинал у Государя и оставил его в 11 часов. Государь был весел, разговорчив и любезен; хвалил свой Михайловский замок и сказал: «Я нашел наконец себе тихое пристанище». Замечательно, что его собака, маленький шпиц, беспрестанно ныла и вертелась около его ног, сколько он ни отгонял ее. В 1 час ночи разбудили моего отца, беззаботно спавшего дома, и сказали ему, что у Государя сделался апоплексический удар. Он велел оседлать лошадь и поехал во дворец, где нашел комнаты полными нетрезвых. Императрица Мария Федоровна несколько времени не доверяла моему отцу, но после, узнав, сколько он оставался верен императору Павлу, просила у него прощения и была к нему очень милостиво расположена. Она была чужда всякого властолюбия, и все, что говорили о ее мнимом желании царствовать, совершенно ложно. Это я могу засвидетельствовать всеми рассказами моего отца о ее жизни, о ее свойствах, и первыми словами, которые она говорила тотчас по кончине Павла. После первых тревожных дней, когда все успокоилось, отец мой сделался как бы посредником и примирителем всего царственного круга. Все его любили, уважали, доверяли ему; он пользовался общею любовью царственной семьи; сам же он, в свою очередь, был им полезен.

…До сих пор у нас нет биографии императрицы Марии Федоровны, исключая двух томов Г-жи Оберкирх, где она описывает младенчество и молодость ее до приезда в Россию. А как желательно было бы оставить для потомства такой пример всех добродетелей в таком высоком звании. Я постараюсь здесь представить многие отдельные случаи, мне известные. Они могут послужить материалом для будущего историка.

Хотя жизнь ее с супругом, по нашим понятиям, была самая несчастная, но она любила его до конца. Мне кажется, что это было скорее по правилам нравственности, нежели по естественному чувству: трудно любить того, кто нас не любит. По восшествии на престол Александра Павловича, в первые дни его царствования, она старалась направить своих детей и нового Императора по тому пути, который казался ей лучшим, т. е. человеколюбивым. Это не трудно было с Александром Павловичем, потому что он сам носил в душе своей любовь к человечеству. Но не то было с Константином Павловичем. Однажды, в самые первые дни нового правления, отец мой, пришедший по обыкновению к Императрице, нашел ее в сильном волнении. За стулом ее стоял Государь, а перед нею Константин Павлович, на которого она сильно гневалась. Дело в том, что он ударил дворянина палкой на учении. Императрица стала жаловаться моему отцу на сына, сказав: «Кажется, уже довольно учены? Теперь я требую, чтобы Константин учил всегда свой полк в присутствии Сергея Ильича». Комиссия очень неприятная, но Государь показал знаком, чтобы отец мой не противился. Батюшка поехал представиться Константину Павловичу в его дворце. Великий Князь спросил его, какого он о нем мнения. Отец отвечал: «Я думаю, ваше высочество, что когда вы захотите сделать хорошо, то никто лучше вас не сделает, а когда вздумаете сделать дурно, то никто не сумеет сделать хуже». — «Такое-то твое мнение обо мне, посмотрим!» Через несколько дней Константин Павлович прислал сказать, что он выводит свой полк на ученье. Батюшка выехал на плац-парад в партикулярном платье из переулка, как бы только в числе зрителей. Вдруг Великий Князь прискакал к нему с рапортом, что было вовсе неуместно. Он учил прекрасно свой полк, после ученья спешился и был любезен со всеми офицерами. По окончании ученья мой отец явился к нему, и он спросил: «Доволен ли ты мною, Сергей Ильич?» — «Ах, ваше высочество, если бы вы всегда так делали, то как легко привязали бы к себе сердца людей!» В другой раз та же церемония, но тут Великий Князь делал все как можно хуже. После ученья он сказал моему отцу: «Вот я оправдал твое предсказание, пойди пожалуйся на меня матушке».

«Как мало вы меня знаете, — отвечал отец, — если думаете, что я способен на сплетни. Одно только скажу вам, что с этой минуты не хочу с вами иметь дело во всю мою жизнь».

Свойства Александра Павловича известны, о недостатках же я умолчу. Восшествие его на престол было всеобщим праздником, уподобляющимся только Светлому Воскресению Христову: люди целовались на улице и поздравляли друг друга.

Похороны же императора были очень печальны, но особенно тем, что никто не показывал никакого сожаления об его кончине. Плакал только мой отец, помнивший его расположение к себе, и еще один, неизвестно почему, гренадер. По возвращении с похорон императрица Мария Федоровна спросила моего отца, какое впечатление на народ сделали эти похороны. Тут отец мой должен был один раз в жизни изменить правде. Всех более огорчалась этим равнодушием великая княжна Мария Павловна, которая во время отпевания несколько раз падала без чувств.

Вдовствующая Императрица, по положению, должна была получать 200 000 р. карманных денег, но Государь просил ее принять миллион. Из этого миллиона она тратила на свои прихоти и туалеты только 17 000. Все прочее раздавалось бедным, а прежде всего она составляла капитал на свои заведения. Великим Князьям она имела привычку дарить по 10 000 р. на именины; но в 1812 году она приостановила на год свои подарки, представляя на вид, что нужно помогать раненым и сиротам. Она беспрестанно занималась делами своих заведений, ничто не могло отвлечь ее от этих занятий — ни путешествия, во время которых она читала и писала в карете, ни сердечные горести. Когда привезено было тело Александра Павловича в Петербург, она и тут делила свое время между молитвою у тела и своими занятиями; между тем император Александр был главным предметом ее любви в жизни.