Безумные дамочки - Джойс Элберт

В прошлом ее связи были столь случайны, столь отрывочны и столь неинтересны, что ей легко было оправдаться перед собой: ни одна девушка в здравом уме не кончит в таких диких условиях и с таким мудаком. После этого, чтобы доказать основательность своих оправданий, она перебирала в мыслях всех мужчин, с которыми побывала в постели, по очереди заново оценивая их, пока не выбивала всех до единого с арены сексуальных удовольствий. Симона достигла в этой игре такого совершенства, что весь список мгновенно возникал в ее сознании:

1. Психолог, который готовил астронавтов (импотент).

2. Программист (у него крошечный, как сосиска, член).

3. Друг из литературных кругов, Эдвин Куберстейн (она не считала, что чтение — это разновидность эротики).

4. Инженер по электронике (если ее не волновал пенис, то еще меньше волновала свечка).

5. Гитарист (писанье на кого-нибудь в ванной ее не возбуждало).

6. Два извращенца, парикмахеры (они целовались над ней в постели, и это должно ее трогать?).

7. Помощник стоматолога, заика (если бы он еще не пытался болтать в постели).

8. Стамос, греческий бизнесмен (его преклонение перед американской технологией вообще и перед электрическими зубными щетками в частности довело ее до кровавого поноса).

9. Аналитик рынка (кончал за пять секунд, а орал пять часов).

10. Мужчина в гавайских рубашках, который вливал ей во влагалище пенистый крем (он балдел, как кот от валерьянки, когда вылизывал его, но ничего не делал, чтобы помочь ей).

11. Козел, который трахал ее на раковине (жутко холодной, черт подери).

12. И, конечно, сукин сын крохотуля (страх перед триппером вряд ли возбудит девушку, правда?).

Симона не пыталась поместить в этот список Роберта Фингерхуда. Хотя и продолжала ждать, что он достанет какое-нибудь орудие извращений, ничего не происходило, и ей вскоре пришло в голову, что он первый мужчина, который казался нормальным в сексуальном отношении и при этом не успевал наскучить. Учитывая все это, Симона еще больше чувствовала свою неполноценность.

— Что у меня не так? — однажды ночью спросила она у Роберта. — Ты психолог. Должен разбираться.

У него появилась нежная задумчивая улыбка.

— Мы занимаемся твоим случаем, — ответил он.

— Может, предложишь мне тесты со смешными именами, которые ты даешь своим пациентам? А если они вскроют причину?

— Большая часть их создана специально для детей, — отметил Роберт.

— Но в том-то все и дело. Я просто ребенок.

Роберт пропустил последнюю реплику мимо ушей и сказал:

— Кроме того, даже если бы они были не для детей, неэтично с моей стороны тестировать тебя. Ты же не мой пациент.

— Я об этом мечтаю.

Роберт как-то странно взглянул на нее.

— Если ты хочешь пойти к кому-нибудь, я мог бы порекомендовать хорошего…

— Нет, я не смогу разговаривать с незнакомым человеком. Не понимаю, как другие это делают. Я же буду рассказывать о себе сказки, все это будет только красивая ложь. Я снова стану Римой, девушкой-птичкой, и буду настаивать на этом. И как ты считаешь, что он на это скажет?

— Полли хочет печенье?

— Это не смешно.

— Как и твои фантазии.

— Ты имеешь в виду?..

Они были в постели, Роберт повернулся и поцеловал ее левую грудь.

— Я имею в виду, что считаю тебя восхитительной девушкой, даже если у тебя есть какие-то причуды.

Одна из вещей, которая удивила Симону, была в том, что Роберт предпочитал традиционную позицию «мужчина сверху, женщина снизу». В этом смысле он был единственным мужчиной из всех, кого она знала. Другие выбирали какие-то акробатические упражнения. Чем сложнее, тем лучше. Временами она подозревала, что все они закончили какую-то тайную школу, которая учила превращаться их в странные человеческие существа в момент совокупления.

Роберт Фингерхуд очень мало говорил, когда трахал Симону, а это было каждую ночь, но ему и не нужно было разговаривать, как быстро поняла Симона, поскольку его тело и его действия говорили сами за себя. После того как поцеловал ее грудь, он начал сосать ее, и, хотя Симона была не в восторге от своей груди, соски у нее набухли. И чтобы компенсировать недостаток чувства, она начала стонать и елозить по постели. Потом нервно прижала его голову к другой груди и сказала:

— Возьми их в рот обе сразу.

Сжав грудь так, чтобы Соски были рядом, Роберт накрыл их ртом, и язык быстро забегал от одного соска к другому.

Симона наслаждалась его действиями, потому что грудь все-таки была ее гордостью и радостью по сравнению со всем остальным, была так великолепно вылеплена, что она ощущала себя богиней, которая одаривает страждущего любовника. Да, Симона считала, что когда целуют грудь — это своего рода языческая жертва темной силе секса, и только страх перед тем, что грудь потеряет форму, если ее будут часто тискать, уменьшал радость. Ошибившись в распознавании страсти, Роберт выпустил грудь и впился в губы влагалища, чтобы убедиться, что оно мокрое и готово принять его. Все было сухо.

— Извини, — рассмеялась она.

Одной рукой Роберт начал ласкать клитор, а другой нежно гладил левый сосок («Потому что ты правша», — объяснил он прошлой ночью), и через несколько минут Симона начала истекать влагой. Ей нравилось, что она так быстро готовится к акту, но, с другой стороны, это была еще одна шуточка матери-природы: зачем делать так, что физически она быстро готовится к сексу, а финальной награды лишена? Это несправедливо, подумала Симона на французском языке, когда «Аудио Колор» неистово реагировал на песню Джери Саузерна: «Разве ты не знаешь, глупыш, что никогда не победишь, подумай сам, взгляни трезво на жизнь. Но каждый раз, когда я так хочу сделать, мысль о тебе останавливает меня…»

Затем Роберт вошел в нее, и Симона ощутила резкий неожиданный приступ желания, и на какую-то долю секунды возникла надежда, что, может, сейчас это случится, но тут же все исчезло, хотя она осталась открытой и влажной. Внешне демонстрируя чувственность, внутренне Симона была абсолютно холодной. Только грудь жила и все еще вздымалась от недавнего жертвоприношения. И теперь, лежа спокойно на спине, Симона неожиданно взяла в руки эти два призовых кубка и повторила жест Роберта, сжав их и показав своему любовнику, который был увлечен в пучину собственного эротизма.

— Вот! — закричала Симона. — Возьми их! Они твои!

Выполняя команду, Роберт механически взял ее грудь, держа, как будто это был ненужный груз. Только и всего. Когда звуки слов Симоны отдавались в ее ушах, она чувствовала себя полной дурой. Зачем она, как тот крохотуля, демонстрировала свои чувства? Роберт сочтет ее идиоткой. Она уже хотела спросить об этом, когда ощутила знакомое учащенное дыхание и судорожные движения члена.

— О-о-ох, — выдохнул он и задвигался еще быстрее. — О-о-ох…

Затем без всяких дураков впрыснул в нее все, и в этот момент у Симоны возникла жгучая неприязнь к нему, ядовитое желание прервать этот приступ наслаждения, наслаждения, которого сама не могла испытать, и в эту секунду она прошла через бездны отчаяния, подобные тем, что испытывал крохотуля.

На следующее утро, когда они одевались, Симона спросила:

— Тебя не волнует, что я не кончаю?

— А тебя это волнует?

— Да, конечно, — призналась она, застегивая чулочный пояс на тоненькой талии, — но я к этому уже привыкла. Надеюсь, тебя это не очень огорчает и тебе не становится хуже. Ты же не виноват. Это что-то со мной, сама не знаю что.

— Я попробую не расстраиваться, — заверил Роберт, и его рука легко пробежала по ее обнаженной груди. — Никогда не видел такой красивой груди. Сколько раз тебе это говорили?

— Четырнадцать миллионов раз. Но до тебя эти слова ничего не значили.

Роберт уже надел рубашку и брюки и сейчас возился с галстуком. Симона зашла ему за спину, обняла за талию и нежно склонила голову на спину.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Ты — просто чудо.

Он обернулся и прижал девушку к себе.

— Ты славная девчушка, и я счастлив с тобой. Ты не хочешь одеться? Опоздаешь на работу.

Она по-военному отсалютовала ему.

— Да, хозяин.

Симона никогда не была так влюблена и до сих пор не могла разобраться во всех сложностях своих чувств. Тот факт, что Роберт не любит ее, еще не разросся в ее сознании до зловещих размеров. Ее пока слишком занимали собственные ощущения, чтобы всерьез думать об этом. Сейчас то, что он ее не любит, создавало некоторую неуверенность, которая разрушала привычный ритм жизни, но она не могла понять, в чем это проявлялось. Мысль была в ней: он ее не любит. Слабая, смутная боль во всем теле, но она надеялась, что со временем боль исчезнет. Или, наоборот, станет такой сильной, что нужно будет лечиться. Поскольку пока этого не произошло, Симона продолжала жить в стране чудес, где царят любовь и покорность. Чувство влюбленности переполняло Симону восхищением, и ей было жаль Роберта, который не разделял ее восторга, у нее даже было чувство превосходства над ним. Ей было жаль всех, кто не был влюблен. Как, должно быть, скучно они живут, пресной жизнью, какой она жила до встречи с Робертом. До знакомства с ним жила, как в тумане, и не осознавала этого. Он ворвался в ее жизнь, как луч слепящего солнца.