Роман с Полиной - Усов Анатолий

— Почему ты не спрашиваешь меня, что случилось? — спросила Полина, когда мы по ее желанию пошли танцевать.

— Действительно. Что случилось, Полина? — спросил я, чувствуя руками, как напрягается, готовясь к чему-то, ее легкое тело.

— Почему ты думаешь, что со мной что-то могло случиться? — возразила она, и мне почудилась далекая печаль в ее голосе.

— Я не думаю, я вижу, выкладывай, что случилось, — сказал я; вот, думаю, еще этого не хватало, беда не ходит одна, неужели я заразил мою бедную девочку.

— Это так… случилось, — трагическим шепотом сообщила она и посмотрела, какое на меня это произвело впечатление.

Сильное, я даже двигаться перестал.

— Ты знаешь, милый, я, кажется, залетела, — прошептала Полина, не спуская с меня внимательных изучающих глаз. — Что же ты не танцуешь? Танцуй.

Я испугался, неужели, думаю, правда?.. Я посмотрел в ее мерцающие глаза, они меня обвиняли. Мне стало жарко. Я взмолился — Господи, пронеси… пронеси, Господи… Сегодня мне опять сказали, что у меня рак, но ведь он не заразен?.. Господи, пронеси!..

— Куда залетела? — пробормотал я, чувствуя, что краснею.

— Куда все залетают… ты не понял? — спросила она, выжидательно глядя в мои глаза своими видящими меня насквозь прекрасными родниками.

— Все залетают в зону… — пробормотал я, оттягивая время и думая, лучше бы мне было сдохнуть до того, как она приехала меня выручать, и ведь были прекрасные случаи незападло, достойно отдать концы. — А ты как… куда?..

— Я понесла! — торжествуя, сказала она. Я, конечно, ничего не понял.

— У нас будет ребенок… вот куда я залетела. Да, танцуй ты, что же ты опять не танцуешь?..

— Не понял, — сказал я, действительно, не понимая.

— Господи, вот дурак так дурак! Ты когда убил тех четырех, а потом накинулся на меня, как зверь, я понесла! Обрюхатилась! Я — баба! — эта новость сделала ее счастливой. — Да веди же, веди, что ты застыл, как пень?

— Ты же не можешь, — напомнил я, скорее огорчаясь, чем радуясь.

— Вот это и есть самое главное — не могу, а вышло. Теперь у нас будет двое, Ванечку мы все равно возьмем. Я сообщила Роберу, он счастлив! — Полина иногда своего Роберта называла Робером на французский манер. — Робер позвонил Деборе — она визжит от восторга. Нет, лучше трое детей! Бог троицу любит. Скажи, если ты очень будешь стараться, ты сможешь обрюхатить Дебору? А потом снова меня! У нас будет куча детей! Ты знаешь, в Америке очень много семей, в которых куча детей… А в России такое почему-то не принято…

— Тебе объяснить, почему?

— Только не надо этой мрачной политики. Надо уметь быть счастливыми с тем, что есть. Но я не вижу, чтобы ты радовался.

— Я радуюсь, — возразил я.

— Сильно?

— Сильно, — сказал я.

Сегодняшним утром пришел результат анализа с биопсией, и я опять услышал, что у меня самый настоящий рак, причем сильно запущенный. Онколог спросил, женат ли я. Да, сказал я, только женился. Остерегитесь пока с женой, конечно, это еще не доказано, но лично я уверен, рак генетически предрасположен, хотите, я переговорю с вашей супругой?

— Я сам переговорю… вы хотите сказать, мне нельзя иметь детей?

— Понимаете, это еще не доказано, здесь разные мнения, противоположные школы, но лично я вам советую: пока не пройдете химию, поостерегитесь, береженого ведь и Бог бережет, не так ли?..

Я не стал объяснять дружелюбному эскулапу, что проблема Полины как раз в том, что Полина бесплодна, так сказали в Америке дорогие платные доктора.

Теперь я не знал, как же мне быть — если я скажу Полине, что у меня рак и он генетически предрасположен, значит нельзя рожать этого малыша, ведь он зачался, когда у меня уже был рак, и Полине надо делать аборт? А если не скажу, и малыш заболеет и будет мучиться из-за меня всю жизнь. Лучше быть импотентом, чем решать такие проблемы.

В дверь позвонили, рассыльный принес телеграмму. Она была от Робера. Он видимо, обезумел от счастья. «Это лучший итог нашей борьбы с терроризмом, — патриотично ответил Робер, — молимся о твоем здоровье. Сдайте билеты на самолет, плывите теплоходом, каютой люкс, самолеты часто терпят аварии».

Едва я с горем пополам перевел этот текст, рассыльный принес новую телеграмму — «Жди меня. Я сделаю визу и прилечу за тобой. Пойдем кораблем, билеты самолет сдай».

— А кто мне спину потрет? — позвала меня Полина.

Я пошел в ванную комнату и взял с собой оба текста.

— А ты знаешь, меня скоро будет тошнить, — похвасталась Полина, протягивая намыленную мочалку и подставляя узкую нежную спину. — И нам будет ничего нельзя. Ты понял — совсем ничего… но пока можно…

Я опустился на колени, положил на края ванны руки, а на них положил голову.

— Полина, у меня рак, — сказал я.

Она подняла мою голову, посмотрела в мои глаза и увидела, что это правда.

— У тебя цветные глаза, как здорово!.. А чего же ты плачешь?

Я опять уткнулся головой вниз.

— Рак чего? — спросила она.

— Всего, — сказал я.

— Как здорово, что мы едем в Америку, там тебя сразу вылечат.

Эта последняя наша ночь была самой лучшей. Мы вспоминали, как познакомились, как я влюбился в нее и был ей всегда так противен, но потом оказалось, что без меня ей и жизнь не в жизнь. Я спросил ее:

— Ты мне хотела рассказать о том мальчике, который потом стал поэтом.

— Я никогда этого не хотела, — и сама спросила меня: — Ты помнишь, говорил, что видишь меня через глаза изнутри?

— Помню, — согласился я.

— А я тебе не поверила. Помнишь?

— Помню.

Полина протянула к моей голове прекрасную, как у Юдифи, голую ногу и, пошевелив пальцами, взялась за мое ухо.

— Посмотри на пятку, — сказала она.

Я посмотрел и увидел маленький шрамик, который видел на ней изнутри десять лет назад.

— Знаешь, в чем хохот?.. Тогда его не было. Он появился в прошлом году, когда мы ездили с Питером на рыбалку, и я наступила на какой-то сраный крючок. Вот в чем весь хохот, Толян… Именно в том, что мы, видимо, так здорово созданы друг для друга, что ты даже видишь мое будущее.

Я ничего не ответил, я и без нее знал, что это, видимо, так. Как уже почему-то знал, что если в Америке даже лечат рак, будущего у нас почему-то нет.

— Н у, вот, а теперь посмотри опять… — сказала она.

Мы стали смотреть друг другу в глаза.

— Видишь? — спросила она.

— Вижу.

— А что видишь?

Я опять видел, но видел такое, что и сказать было страшно, я сказал:

— Я вижу весь мир.

— Опять врешь, — Полина обиделась. — Говори, что сейчас испугало тебя.

Но я не сказал, не мог же я ей сказать, что меня испугала в ее глазах тьма, которая распространяла ужас. Я отшутился, я охнул:

— Так она еще и рыбак?! — имелась в виду Дебора, моя невеста, знаменитый врач-кардиолог, которая ждет меня. — Мне остается только вступить в «Гринпис».

Полина видела меня насквозь.

— А если быть честным? — строго спросила она. — Что ты видел сейчас?

Не мог же я врать, я сказал нейтрально:

— «Черный квадрат» Малевича… или как он там — темный квадрат.

Полина в Америке сделалась оптимисткой.

— Это к богатству, — решила она. — Правильно будет — «Черный…»

Я думаю, если бы я был настойчивым и доказал Полине, что рак генетически предрасположен, все бы тогда обошлось…

Но вряд ли, ничего бы не обошлось, американцы не верят в генетику, которая им не нравится, как в бога, который им не подходит.

Назавтра был выходной день, владивостокский мэр выгнал своих чиновников убирать город. Кругом жгли костры, из-под убранной пыли появлялась зелень. В интересах гармонического развития зародившегося в ней ребенка Полина решила сосредоточиться на духовной жизни. Поэтому, сдав билеты на самолет в городской кассе, мы поехали на экскурсию в Уссурийский заповедник имени Комарова, где нам обещали показать черно-пихтовые, ясеневые и ильмовые леса Южного Приморья, а также изюбра, горала, амурского тигра, леопарда и гигантскую землеройку. Вечером, если успеем рано вернуться, мы должны были пойти в филармонию на концерт симфонического оркестра.